И он замолчал, резко оборвал разговор.
— Чего много? — быстро спросил Славик, толкнув исподтишка брата.
— Ничего, — буркнул дядя Коля и направился к выходу. — Дыра в кармане да вошь на аркане. Забудь, о чем говорили. В запале выскочило. Старое вспомнилось. Сергей! Чай будем пить в саду. Веди ребят в беседку.
Сказал и захлопнул за собой дверь, оставив ребят в комнате одних.
— Что я вам говорил? — возбужденно зашептал Славик. — Чуть не проболтался дядька. Знает о кладе. Чует мое сердце, что знает. Стережет его. Ничего! Серега, быстрее пошли в сад. Сейчас разболтаем деда, пока он в горячке. Хватит есть! Пошли…
Они поднялись из-за стола и, перешептываясь на ходу, направились в сад…
Шагая по тропинке, осторожно отгибая ветви, Саша смотрел и удивлялся, как хорошо был ухожен сад. Стволы побелены известью, нигде не видно сухих ветвей, сами деревья были рассажены в шахматном порядке, чтобы на них постоянно падали солнечные лучи. Некоторые яблони без яблок, другие были сплошь ими усеяны. Он не разбирался в сортах, но видел, что на одних уже поспели плоды, на некоторых деревьях висели зеленые с ярко-красными боками яблоки. Заметил и вообще незрелые большие плоды. Это поздний сорт, определил Саша. Иногда мать приносила с работы такие же. И они заворачивали их в бумагу, и прятали в прохладное темное место в подвале. Доставали оттуда лишь на Новый год. Разворачивали, и по квартире разносился приятный свежий яблочный запах…
Задумавшись, он уткнулся в спину брата, остановившегося у входа в беседку.
Небольшая, аккуратно сделанная, украшенная резьбой, до середины стояла обрешетка из узких деревянных планок, она казалась игрушечной, хрупкой.
— Проходите-проходите, не стойте на месте, — раздался спокойный ласковый голос тети Аглаи. — Самовар стынет. Присаживайтесь, не стесняйтесь. Берите пироги, печенье, конфеты, медку свежего испробуйте. Сереженька, угощай друзей. И ты, Николаша, не сиди без дела. Поухаживай за мальчиками, я в дом пойду, приберусь, пока чай пьете.
Неслышно ступая, она вышла из беседки и, мелькая между деревьями, направилась домой.
— Дядя Коля, — сказал Славик, отхлебывая с шумом душистый чай, заваренный на травах, — расскажите нам о своей семье, предках, чем владели.
Тот взглянул на них из-под насупленных бровей, усмехнулся и спросил:
— Отчего тебя заинтересовала наша семья? Почему?
— Так… Пал Матвеич у нас любит собирать старинные вещи, слушать и записывать всякие истории. Ну, мы и хотим ему о ваших предках рассказать, — не моргнув глазом, солгал Славик.
— Мне Сергей говорил о вашем учителе. Хороший человек. Память для потомков оставляет. И правильно делает. Без прошлого нет и будущего. Что именно вас интересует?
— Все! — сказал Славик и незаметно подмигнул ребятам.
— Слишком много хочешь знать. Любопытной Варваре на базаре нос оторвали. Ну, хорошо, юноша, расскажу. Слушайте…
Старик задумался, глядя куда-то вдаль поверх ребячьих голов. Возникло такое чувство, что он снова возвратился в прошлое. В те времена, когда живы были его родители, родственники. Опять оказался в тех прошедших годах, в той семейной жизни, к которой он привык, где были свои законы, правила, этикет. И которая рухнула в один миг, рассыпалась на мелкие осколки, разлетевшиеся во все стороны. Одни были раздавлены-расстреляны новой властью, другие пропали в водовороте страшных перемен. Сгинули, растворились, и осталась лишь горькая память о них, и только малая частичка уцелела, укрывшись в местах далеких, но и там покоя им не было. Черные времена настали: беспросветные, непроглядные…
Он обвел затуманенным взглядом притихших ребят и медленно, выдавливая слова откуда-то из глубины души, начал рассказывать:
— Род наш очень древний. Корни его уходят в глубину веков. И предки всегда были на службе царя-батюшки, честь России защищали, не щадя живота своего. Все мужчины службу несли военную и послами были в странах заморских. С детских лет нас обучали военному делу. Лучшие мастера Европы с нами занимались. Потом отправляли в страны другие постигать науку военную, когда становились постарше.
И по женской линии все получали достойное образование. Наилучших преподавателей привозили из-за границы, всяким предметам обучать. Много хорошего наш род сделал для земли русской, и еще больше пользы принесли бы, да времена лихие настали.
Помню, батюшка вернулся домой, заперся в своем кабинете и долго оттуда не выходил. А когда открыл дверь, то не узнали его. Не бравый вояка стоял перед нами, а старик сгорбленный, словно отца нечистая сила в одно мгновение подменила. Сказал нам, чтобы собрались в гостиной для важного разговора и медленно, шаркающей походкой туда направился.
Притихшие, не зная, что случилось, мы за ним последовали.
Батюшка стоял у окна и смотрел на улицу отрешенным взглядом, не замечая, что мы уже все сидели, ожидая его.
Он молчал, и мы не нарушали тишину, опасаясь слово сказать. Долго так просидели. За окном уже сумерки наступили, когда наконец-то он повернулся. Посмотрел на нас и начал говорить:
— Дорогие мои! Большая беда идет, непоправимая. Чтобы спасти семью, спасти то, что веками собирали и сохраняли для потомков, я принял решение — подал в отставку, и мы отсюда уезжаем. Нет, не за границу, не в Париж или Лондон, где есть наши поместья, а в губернию, что Петром нам пожалована за службу верную. Негоже нам Россию оставлять в ее тяжелый час. Верой и правдой служили ей, и коли придет время голову сложить, так лучше на земле родной, русской. Этим наш род и славился веками. Ну, а если кто хочет уехать, того неволить не буду. Думайте. Утром жду вашего решения.
Сказал батюшка и тихо ушел снова в свой кабинет.
Долго в тот вечер все сидели в гостиной. Много обсуждалось вопросов, что теперь нам делать и пришли к единому мнению — всем надо быть вместе, не разлучаясь. Лишь после этого разошлись по своим покоям, но до утра так никто глаз и не сомкнул, думая, что их ждет на новом месте.
Утром, во время завтрака, мы объявили батюшке о своем решении. Он помолчал, посмотрел на всех внимательно и сказал:
— Хорошие мои, я знал, что вы правильный вывод сделаете. Ну, тогда начинаем готовиться к отъезду.
На сборы ушла целая неделя. Часть прислуги, кто много лет в нашем доме прожил, с нами ехать собрались. Остальных отпустили, выдав хорошее пособие за работу.
Почти месяц добирались до губернии. Сначала на поезде, потом на перекладных. Трудно было привыкать на новом месте после городской столичной жизни в глуши лесной, где кроме села большого и монастыря мужского, ничего не было…
Дядя Коля замолчал, думая о чем-то своем.
Ребята, притихшие, не шевелились, опасаясь, что старик прервет воспоминания и тогда они ничего не смогут узнать.
Немного погодя дядя Коля словно очнулся. Посмотрел задумчиво на ребят и продолжил:
— Наша жизнь стала потихоньку налаживаться. Батюшка запустил в работу небольшой лесопильный завод, благо, что леса и рабочих рук вполне хватало. Матушка занялась благотворительностью: помогала монастырю, в уездном городишке открыла больницу, ночлежный дом, передала в библиотеку часть книг, в селе построили школу. Думаю, что вы ее заметили: одноэтажное здание старой постройки, которое около сельмага находится. Вот, как раз это и есть та школа. До сих пор в ней учатся ребятишки. Что? О своей сестре рассказать? Почему она заинтересовала вас? Так просто? Ну-ну…
— Ох, своенравна была Софиюшка! Если что-нибудь надумает, никто не сможет ее переубедить. Все по-своему делала. Недолго думая, собралась и уехала в Англию медицине обучаться. А когда вернулась, не посоветовавшись ни с кем, пошла работать простой санитаркой в больницу, ухаживать за стариками и старухами. Где это видано, чтобы молодая девица портки грязные меняла простолюдинам? Батюшка с матушкой ее уговаривали, стращали, что если не прекратит, тогда они наследства ее лишат. Софиюшка лишь смеялась в ответ. Говорила, что свою долю она любым способом заберет и спрашивать никого не будет.
Вскоре так оно и вышло. Вскружил ей голову горный инженеришка, живущий в уездном городишке. Это был твой дед, Сережа. Надумала Софиюшка замуж за него выйти. Ох, как осерчал батюшка! Стал на нее кричать:
— Не получишь нашего благословения! Прокляну, если своевольничать будешь, наследства не увидишь. Голышом по миру пущу, но не дам выйти замуж за человека без рода-племени!
Софиюшка лишь усмехнулась в ответ, обвела всех взглядом, словно обожгла, и ушла в свою комнату.
Наступило утро. Мы сидим за столом, дожидаемся, когда она к завтраку спустится, но Софиюшка не появлялась. Горничную за ней послали. Та вернулась и слова не может сказать.
Помню, батюшка побледнел, кинулся в ее комнату, а там никого нет. Он быстрее в свой кабинет. И застыл в дверях… Сейф стоял открытый, ключи валялись рядом с ним, и половина полок, где находились драгоценности, были пустыми. Кроме всего прочего, она забрала с собой и мундир нашего предка со всеми орденами, кто у самого Кутузова служил. Мы хранили этот мундир, как зеницу ока.
