Наконец Янек выбрал место в своём классе, но для того, чтобы повесить хлопушку, нужно было добраться до крючка, вбитого в стену почти под потолком. Но как это сделать?
В воскресенье Ян с трепетом и страхом пошёл в школу. По воскресеньям в спортивном зале иногда занимались ученики старших классов. И на этот раз там было несколько мальчиков…
Ян заглянул и в свой класс. Он был пуст. Окна открыты настежь.
Ян сел за парту, ещё раз проверил заготовленную петлю на хлопушке, попробовал прочность нитки и решил действовать.
В классе было тихо. Так тихо, что Ян Шпачек слышал, как звенит в ушах от этой неприятной, подстерегающей тишины. Он встал, легонько сдвинул две парты, поставил учительский стул на них, призадумался. Тишина оставалась прежней. Тогда он залез на стул. Кое-как ему удалось дотянуться до крючка и закинуть на него петлю хлопушки.
Ян тяжело дышал и чувствовал, как кровь приливала к вискам, покрывая лицо яркокрасным румянцем. В коленях разливалась слабость, ноги дрожали, и по всему телу будто прошёл электрический ток, обессиливший все мышцы. Если бы кто-нибудь вдруг сейчас вошёл в класс, у Яна, вероятно, лопнуло бы сердце. Но вот он слез со стола и пошёл в спортивный зал. Его лицо покрыл холодный пот, наступила минута бессилия, ему хотелось немедленно присесть.
Через несколько минут вместе со всеми Ян Шпачек вышел из спортивного зала и направился домой. Он не думал застать отца так рано дома, но, к его удивлению, отец сидел и читал какую-то книгу. Ян подумал: «А что бы сказал отец, если бы узнал о моих листовках?» Но отец спокойно спросил:
— Где ты был, Янек?
— Ходил гулять, папа.
— Ты устал?
— Нет, папа, но я хочу отдохнуть.
— Пойди, сынок, отдохни.
Доктор Шпачек давно стал примечать, что после разговора о печальной судьбе матери мальчик очень изменился, стал больше замыкаться. Но это не пугало, а скорее радовало отца. Он знал, что Ян стал осторожнее, сдержаннее в разговорах и, как казалось доктору Шпачеку, повзрослел, а значит, больше думает и, следовательно, по-настоящему растёт, как сознательный борец. Но доктор бы не одобрил действий своего сына с его «снарядом», если бы узнал об этом.
В школе, как и думал Ян Шпачек, быстро «разрядили» хлопушку с листовками. Всё произошло в отсутствие Яна. Когда почти весь класс собрался, кто-то заметил болтавшуюся над головой нитку и тут же, долго не думая, подпрыгнул и дёрнул её. Лёгкий взрыв напугал ребят. Белые четырёхугольнички из хлопушки разлетелись по классу. Ребята бросились собирать их.
Ян Шпачек вошёл в класс, когда Зденек Кворжик и Франтишек Марек читали листовку. Да, это была его листовка, её читали! Но нашлись и такие, что побежали с находкой к директору школы. Часть листовок была вручена директору, часть ребята припрятали или уничтожили. Но, судя по всему, о листовке стало известно ученикам всей школы. Держать этот факт в тайне от пана Краузе не решился и сам директор.
Пан Краузе решил всё по-своему. Он был уверен, что это подстроили ученики старших классов в знак праздника Первое мая. Здесь, решил пан Краузе, действует опытная рука, и не одного ученика, а целой группы. Пан Краузе не мог не доложить своему начальству о таком происшествии. В старших классах начались расследования, учеников вызывали к директору, а некоторых «подозрительных» педагогов — в гестапо.
Листовки Яна Шпачека вызвали размышления у многих ребят, уже подозревавших учителя в недобрых делах. Через несколько дней в открытое окно класса влетел камень, завёрнутый в первомайскую листовку, содранную, вероятно, кем-то с забора. На стенах школы стали появляться надписи карандашом, мелом, углём с требованием убрать из школы шпиона и агента гестапо пана Краузе.
В гестапо во всём обвиняли самого господина Краузе. Было ясно, что в этой школе он больше работать не сможет, но начальство приказало ему делать вид, что ничего страшного не произошло. В гестапо убедились, что учителя-шпиона из пана Краузе не вышло, но пока оставили его работать в школе.
Ян Шпачек решил более откровенно говорить со своими товарищами. Он, как мог, растолковал историю с леденцами Зденека Кворжика, обыск в квартире учеников, арест отца Франтишека Марека и многое другое. Однажды он пришёл домой и подробно рассказал отцу обо всём, что произошло в школе. Отец выслушал Яна и решил, что там, вероятно, действует какая-то молодёжная подпольная организация. Снова отец и сын долго разговаривали, как товарищи, а когда разговор подошёл к концу, Ян признался:
— Папа, листовку придумал я.
Поражённый доктор Шпачек долго молча смотрел на своего сына. Ян понял, угадал настроение отца и добавил, как бы оправдываясь:
— Ты просил меня, папа, выучить торжественное обещание пионера. Я выучил его…
Доктор подумал: «Нельзя не гордиться таким мальчиком, но он ещё не понял, сколько прибавилось мне заботы о его судьбе». Потом он встал, прошёлся по комнате и сказал:
— Ленин и Сталин, Янек, тоже в такие годы начинали бороться с врагами. Будем вместе и мы учиться у них борьбе за счастье нашей родины.
Проводили танкистов на фронт, и всё переменилось. Ни военных игр, ни бурных сборов — только и знают собирать металлолом, учиться в школе да всё время твердят: «помогая взрослым, ты помогаешь фронту»… Как всё было здорово, увлекательно, интересно! А сейчас скука. Этот Серёжка, небось, не скучает. Он чего-нибудь да придумает. Даже Юрка и тот нос задирает: собрал сто килограммов разных железок да самовар принёс. Серёжка затеял новое дело — организовал тимуровскую команду по ремонту школы. Тоже под лозунгом: «Всё для фронта, всё для победы!» Но какой же это фронт, какая тут победа, когда надо просто таскать кирпичи, глину, доски, мусор и разную дребедень со школьного двора. И Ваня наотрез отказался итти с ребятами на очистку футбольного поля у школы.
Скучно и обидно. В учении не повезло: плохо написал сочинение, пожалуй, оставят на второй год. А тут ещё новая неприятность. Лучший друг Сашка Храмов уехал не простившись. Говорят, у него нашёлся брат, а скорее всего потихоньку на фронт укатил. И Женька тоже называется друг, важничает, стал тимуровцем, с Серёжкой заодно.
Книжку принимался читать — не хочется. Папа и мама заставляют готовиться, чтобы осенью всё-таки сдать экзамен, а вот не хочется, да и только. И, как назло, погода стоит такая, что дома усидеть невозможно. Уж так хороша погода! Ярко сияет солнце, на дворе тепло, зелено кругом, тихо. На небе ни облачка и оно глубоченное и голубое-голубое. Сейчас бы пойти на городской пруд купаться, но один не пойдёшь, а будь друг настоящий, сейчас бы махнуть на пруд, и пусть Серёжка со своей командой кирпичи, глину таскают, да собирают ржавые вёдра, консервные банки. Ух, и хочется сделать что-нибудь особенное!
«Вот везёт же людям, — про себя рассуждал Ваня. — Просто везёт. Добровольцы! На фронт их проводили, танки дали, а как они все одеты, какие у них автоматы, машины! Ух, и здорово всё получается! А я сиди дома, зубри грамматику или иди с Серёжкой таскать глину да кирпичи. Тоже мне, жизнь тыловая…»
Который день Ваня занят мыслью уйти на фронт. Уйти из дома тихонько, чтобы никто не заметил. На поезд — и пошёл на фронт, а там сразу в разведку… Ведь писали же о юном разведчике Косте Пчёлке. Его тоже командир поначалу не брал. Выпроводил из части, а Костя спрятался в кустах в тот самый вечер, когда часть уходила в бой… Спрятался и ждал, а когда все пошли, и он пошёл и стал разведчиком. Да ещё каким, орден дали… Вот это настоящая жизнь, а не то, что сиди и учи грамматику. «Уйду, всё равно уйду на фронт!» — решил Ваня.
Он уже неделю готовил продукты в дорогу. Каждый день откладывал от общего пайка по сто граммов хлеба, сушил в печи сухари, когда родители уходили на работу. Набралось граммов двести сахару, кусок свиного сала, несколько головок луку, картошки и ещё кое-что. Всё продумано, всё хорошо, но как бежать одному? Будь Саша с ним, всё было бы куда с добром, так нет его, уехал. Хотел Женю пригласить, рассказать ему свой план, но Женька тимуровцем заделался, к Серёжке перемахнул, уже неделю не показывается. Вот тебе и дружба!
А план побега просто замечательный. Ваня уходит на Пригородный разъезд. Он недалеко за городом, в лесу. Уходит и дома оставляет записку:
«Дорогие мама и папа!
Я, как настоящий патриот Родины, хочу бить врага с оружием в руках до полной победы. А когда война кончится, я вернусь победителем, в военной форме и может даже с орденом или пусть даже с медалью. Тогда, даю вам честное пионерское, я сдам экзамен по-русскому на пятёрку и буду учиться лучше всех в школе, даже лучше Серёжки Серова. Не ругайте меня, папа и мама. Я ведь хороший у вас сын, вы сами это не раз говорили. Прощайте. Увидимся после победы.
