Шофер нажал на педаль, и мотор автобуса так взревел, что только дым пошел из выхлопной трубы.
В автобусе осталось всего несколько пассажиров. На задней площадке стоял Панчо, сжимая в руке пистолет… Лидуся отерла ладонью пот со лба. Пока все шло точно по плану…
Глава четвертая. Пассажиры негодуют
Пассажиры не сразу поняли, что автобус, в котором они едут, похищен. Правда, они немного удивились, что шофер, после недолгого разговора с девочкой с Чопером на футболке, некоторое время крутил руль одной рукой, подняв другую кверху.
Воспользуемся же тем, что еще не наступил переполох, который, надо полагать, непременно наступит, когда станет ясно, что, в сущности, произошло, и познакомимся с пассажирами.
Их осталось в автобусе всего четверо. Я уже говорил, что у поворота в аэропорт большинство пассажиров, как правило, выходит. В летнюю пору автобус № 80 идет к Студенческому городку почти пустой, потому что все студенты разъезжаются на каникулы или на практику, или работают в стройотрядах, так что летом в городке почти никто не живет…
Из всех пассажиров больше всего выделялся тот, что держал на коленях пакет в серой оберточной бумаге. Он был не очень высок, этот пассажир, но зато впечатляюще толст — этакий круглый и мягкий, как воздушный шар. Знаете, есть взрослые, которые за ужином, например, до того забываются, что в один присест могут съесть две-три сковороды жареной картошки с целой буханкой хлеба. Жуют, запивают пивом и при этом клятвенно уверяют, что это в последний раз, что с завтрашнего дня они непременно сядут на строгую диету и будут питаться в соответствии с медицинскими указаниями, а по утрам станут делать гимнастику, перед сном бегать в парке трусцой и быстро сбросят лишний вес.
Конечно, ничего такого ни на другой, ни на третий день не происходит! Наоборот, толстяки с еще большим аппетитом поедают огромное количество всякой еды, убеждая себя, что с понедельника начнут новую жизнь и за месяц-два станут стройными, как солисты балета…
Ко всему прочему, на голове у толстого пассажира, прижимающего к груди пакет в серой оберточной бумаге, не было ни единого волоска, и сейчас, под лучами солнца, она блестела, как елочная игрушка.
Немного поодаль сидела женщина среднего возраста и увлеченно читала книгу. Вероятно, любовный роман. Большинство женщин среднего возраста очень любят в автобусе, трамвае и особенно в поезде читать старые, пожелтевшие от времени романы… В них обычно описывается, как девушка и юноша пылко любят друг друга, но родители не разрешают им пожениться… Девушка и юноша ужасно страдают, целыми днями вздыхают, без конца пьют кофе, глядя рассеянно в окно, или до позднего вечера играют в гостиной на пианино, и соседи сердито стучат им в стенку, потому что не могут заснуть… Они пишут друг другу письма, но по рассеянности часто путают адрес, и письма, конечно, приходят не туда, куда надо, а, скажем, в соседнюю сапожную мастерскую; сапожники распечатывают их, читают друг другу и покатываются со смеху… Подобные истории, как правило, заканчиваются свадьбой. На свадьбе гости веселятся, время от времени кричат «горько!», а мать молодой плачет от радости… Но иногда романы кончаются плохо. Родители девушки не уступают, отправляют ее в монастырь или в какой-нибудь техникум в соседний город… И вообще, молодые расстаются. А иногда один из них умирает, так как в описываемое в этих романах время еще не придумали антибиотиков и поликлиник, и вообще было вполне возможно, чтобы молодой человек (или девушка) умер от тоски… Попробуй сейчас умереть от тоски — чуть только заболеешь, и тебе тут же предписывают антибиотик. Температура сразу исчезает и воспаление миндалин проходит, а с ним и вся тоска… Ужас какой-то!..
У третьего пассажира был страшно торжественный вид. Прямо-таки дипломат, который направляется на важные переговоры в Женеву. Он был одет в темный костюм, белую, наглухо застегнутую рубашку с галстуком, а из верхнего кармашка пиджака торчал уголок носового платка. На ногах у пассажира были начищенные до невероятного блеска узкие штиблеты… Разумеется, он безмерно страдал. Представляете, каково человеку в такую жару в подобном одеянии? Казалось, расстегни он верхнюю пуговку рубашки, и изнутри повалит пар, как из кастрюли-скороварки. И непременно со свистом! Видно, поэтому он и не расстегивал ни одной пуговки, а только обмахивался газетой, словно веером, и время от времени нервно посматривал на часы, нетерпеливо постукивая ногой. Словом, вел себя так, что и самый недогадливый тут же смекнул бы, что он куда-то спешит…
В самом дальнем углу автобуса, почти возле Панчо, застывшего на задней площадке, сидел еще один пассажир: бледный, растрепанный, небритый и с каким-то особым блеском в глазах. Вдобавок все лицо у него было перепачкано машинным маслом. Настолько сильно, что впору засомневаться: «Кто этот человек — белый, вымазанный черным, или негр, кое-где перепачканный белой краской?»
На одежде тоже были пятна машинного масла, а из правого верхнего кармана ковбойки торчал внушительных размеров болт…
Этот пассажир сидел на последнем сиденье и с отчаявшимся видом смотрел в окно на легковые машины, которые на бешеной скорости обгоняли автобус…
Вот какие пленники достались Панчо и Лидусе.
Когда автобус проехал подряд две остановки, толстяк поднялся, нервно и язвительно крикнув шоферу:
— Послушайте, шофер! Можно узнать, что вы такое надумали? Раз в жизни сел в пустой автобус, и что же? Оказывается, он останавливается не на всех остановках!
Шофер обернулся назад и сказал:
— Это от меня не зависит.
— Что, тормоза отказали? — испугался и тут же вскочил на ноги пассажир в темном парадном костюме.
— Тормоза в порядке!
— Тогда почему ж вы не останавливаетесь?
— Автобус идет в Южную Хахохихиландию!
— Какая еще Хахохихиландия? — подняла голову женщина с книгой.
— Южная! — пояснил шофер.
— Это просто безобразие! — рассердилась женщина. — Каждый день меняют названия районов! Уж не хотите ли вы сказать, уважаемый, что Студенческий городок переименован в Южную Хахохихиландию?
— Я хочу сказать, что все мы — пленники! — покачав головой, сказал сразу всем четверым пассажирам шофер.
— Что за чертовщина! — окончательно рассердился толстяк, вытащил из кармана большущий клетчатый платок, отер пот с голого темени и переложил пакет, который он прижимал к груди, словно ребенка, с одной руки на другую.
— Видно так никогда и не наведут порядок на нашем городском транспорте! — продолжал он. — С каких это пор пассажиров стали называть пленниками?
Тогда шофер притянул к себе поближе микрофон и, подмигнув Лидусе, сообщил как можно более официальным тоном:
— Уважаемые пассажиры, наш автобус похищен!
— В каком смысле «похищен»? — изумился пассажир в темном костюме.
— В том смысле, что похищен! Неужто вы никогда не читали о таких случаях в газетах? — спросил в свою очередь шофер.
— Да вы только послушайте, что он болтает! — всплеснул руками человек в темном костюме. — Вы вообще отдаете себе отчет в том, что говорите? Это же вам не самолет!
— Может, и не самолет! Тем не менее, мы похищены!
— Перестаньте нести околесицу и остановитесь на следующей остановке! — закричал пассажир в парадном костюме.
Голос у него неожиданно оказался тоненьким, как у оперного певца, который поет тенором. Знаете, у теноров бывают такие тоненькие голоса, что когда услышишь их по радио, невольно возникает вопрос: «Это женщина поет толстым голосом или же мужчина тоненьким?»
— Да вы хоть думаете, о чем говорите? — продолжал бранчливым дискантом пассажир в темном костюме. — Я спешу, у меня совершенно нет времени для неуместных шуток!
— Думаю! — терпеливо ответил шофер. — Однако автобус похищен, и все тут!
— И это называется культурное обслуживание! — подала реплику женщина, оторвавшись от книги. — Безобразное обслуживание…
Некоторое время пассажиры-пленники, исключая того, кто на заднем сиденье, с чумазым лицом, говорили все разом, поэтому я не могу точно сказать, о чем шла речь. Вы ведь сами знаете, что когда несколько человек принимаются говорить все вместе, можно разобрать разве что отдельные слова или даже отрывки слов. Очень забавно получается: «Такой, ах, позор, вот, не, да, мож…, раз, ну, неслы… погоди, ваш, идиотизм» и так далее.
Панчо и Лидуся с напряженным вниманием прислушивались и приглядывались к тому, что происходило в автобусе. И даже не только с напряженным вниманием, но и с некоторой опаской. Все-таки это были взрослые, а взрослые запросто могут оттаскать тебя за ухо или же сделать тебе строгое внушение… Окинут тебя мрачным взглядом, а потом возденут глаза к небу и трагически так воскликнут: «Какая нынче пошла молодежь! Разве мы были такими?..»