– А вы там чего? Вы ж не комсомольцы, – спросил Никита.
– Мы с Карпой у них «детский сектор» называемся. Мы с ними политграмоту изучаем, в комсомольском клубе работаем. Карпа там самый главный артист, – объяснил Ленька.
– А этот Бебель, он кто? – снова спросил Никита.
– Август Бебель – знаменитый немецкий революционер, – сказал Ленька. – Про него знать надо. Он наш брат, из рабочих. Друг Вильгельма Либкнехта. Всю жизнь за социализм бился… Иногда, правда, допускал центристские перегибы, но в целом стоял на правильной политической платформе…
– А что такое «центристские»? – спросил Никита.
Ленька подергал свою кепку за козырек и сказал невнятно:
– Ну… уклон такой, центристский… Ладно, пошли быстрее. Карпа небось нас заждался.
Ленька оказался прав. Комсомольцы занимались политграмотой. Володя читал вслух, раскачиваясь на стуле, а остальные слушали, рассевшись вокруг стола, на диване и на подоконнике.
Ленька и Никита огляделись, куда бы присесть, и под широкими листьями цветка в дальнем углу увидели стриженную ежиком голову Карпы. Карпа смотрел на них и подавал таинственные знаки. Он поднял растопыренные пальцы, шевельнул ими, потом ткнул себе указательным пальцем в ухо и страшно закатил глаза. Ленька опустился на четвереньки и осторожно пробрался к Карпе. Никита полез за ним.
– Ты что? – шепнул Ленька, добравшись до Карпы.
Карпа показал глазами на Володю и положил палец себе на губы.
Володя опустил газету, провел ладонью по зачесанным назад волосам и, протянув над столом руку, сжатую в кулак с вытянутым вверх большим пальцем, произнес:
– Вопрос! – и, глядя на ребят, задал этот самый вопрос: – Что заявил нарком Чичерин на Генуэзской конференции о царских долгах? Ну-ка, детский сектор?
Карпа высунул из-под фикуса стриженую голову:
– Если вы нам, тогда и мы вам. Вот что сказал наркоминдел. Мы им царские вернем, если они нам долги за разруху, за интервенцию заплатят. Их-то долги побольше наших.
Володя засмеялся.
– Ну, раз детский сектор понял, значит, всем понятно.
Насчет картошки Ленька тоже оказался прав. Его старшая сестра Катя выставила им огромную сковороду.
Катя сидела напротив них, подперев голову кулаками, и смотрела, как они дружно едят, пока не очистили всю сковороду.
– Ты что это под цветком кривлялся и пальцами изображал? – спросил Ленька Карпу, отдуваясь и отодвигаясь от стола.
– Это я вас к себе подзывал, – спокойно ответил Карпа.
– Как же это ты подзывал, когда пальцем в ухо пихал и глаза закатывал? Разве так подзывают!
– Здорово непонятно было? – оживился Карпа.
– Обыщи меня, непонятно, – подтвердил Ленька.
– В этом вся и штука! Чем непонятнее, тем скорее хочется узнать, в чем дело. Вот вы сразу ко мне подползли.
Катя засмеялась. Володя тоже засмеялся, а потом сказал:
– Ну что, записались в бойскауты?
– А там никуда не надо записываться, – сказал Ленька. – Нас с Никитой приняли в патруль «Чайка».
– Ну и как, понравилось? – спросила Катя.
– А ничего, интересно, – сказал Ленька. – Им Никита там показал, что значит «ум, сила, воля, собранные вместе». Ротики поразевали…
Ленька рассказывал, а Володя и Катя слушали, рассматривая журнал, который принес Ленька.
– Что, Володя, скажешь? – спросила Катя, когда Ленька замолчал.
Володя отложил в сторону журнал, немного подумал.
– Организация бойскаутов не такая уж мирная организация, как ее пытаются представить бойскаутские руководители.
– Погончики носят! – сказал Ленька.
– Дело не в погончиках, – продолжал Володя. – Их основатель – Баден Пауль, кстати сказать, участник позорной войны с бурами, знаете, как объясняет необходимость организации бойскаутов?
– Как? – спросил Карпа, который слушал Володю, не спуская с него глаз и чуть приоткрыв рот.
Володя достал из кармана потрепанную записную книжку, порылся в ней.
– Примерно вот так. Я тут записал сокращенно из его книги, слушайте. Английские юноши, отправляющиеся служить в колонии, оказываются совершенно не подготовленными для жизни в условиях дикой природы и борьбы с враждебно настроенными туземцами. Он предлагает с детских лет готовить будущих колонизаторов. Для этого каждый мальчик или девочка должны быть сильными и ловкими. Уметь хорошо ориентироваться на местности, быстро разбивать палатку, строить переправы и вязать узлы. Знать сигнализацию и приемы первой помощи раненым. Уметь плавать и разводить костер с одной спички в любых условиях.
– А что? – сказала Катя, когда Володя замолчал. – Это увлекает.
– Это конечно, – сказал Володя. – Но бойскаутизм чужд и враждебен нам. В этой же книге Баден Пауль пишет, что бойскаут – верный слуга короля и верит в бога. А чтобы замаскировать империалистическую сущность бойскаутизма, выдвигает лозунг: «Бойскауты всего мира – братья».
Володя оглядел сидящих перед ним ребят.
– Все люди – братья, люблю с них брать я, – умильным голосом продекламировал Карпа, сложил руки на животе, елейно сощурил глаза и превратился в попа с антирелигиозного плаката, который Никита видел в горкоме. Проделал он это так мастерски, что все засмеялись.
Никита тоже засмеялся, но, спохватившись, взглянул на Леньку: «Скажет про треску или не скажет?»
– Но законы у них хорошие, – сказал Ленька: – «Бойскаут – верный сын трудового народа».
– Это у них сейчас такой закон, – сказал Володя. – А раньше был: «Бойскаут верен богу, царю и отечеству».
Володя поднялся из-за стола, прошелся по комнате.
– Ваша задача – поступить в дружину, собрать вокруг себя пролетарское ядро. Может быть, целый патруль. Рано или поздно нам придется создавать детскую организацию. Комсомол готовит смену партии, а кто-то должен готовить смену комсомолу. А вы, смена смене, должны покрепче навалиться на политграмоту, а то ваш скаут-мастер, я думаю, не дурак, постарается повлиять на вас по-своему. Недаром он на Никиту нацелился, не зря он здесь, – Володя похлопал по журналу, – подписывает свои статьи «Красный лис». Дружину хочет сохранить при Советской власти. Думаю, это ему не удастся.
– Факт! – сказал Ленька.
Никита толкнул локтем Карпу:
– А мы Гленарвана твоего видели.
– Что еще за Гленарван? – спросил Володя.
– Это так его Карпа называл, – сказал поспешно Ленька. – А как его на самом деле зовут, мы еще не знаем.
Володя переглянулся с Катей, улыбнулся.
– Знаю я, какие вы пинкертоны. Ну что же, одно другому не мешает.
Никита усмехнулся, хотел что-то сказать, но посмотрел на Леньку и промолчал.
Когда Никита уходил домой, Катя, мельком взглянув на его ноги, спросила:
– Тебе нравится ходить босиком или тебе обуть нечего?
– Есть у меня ботинки, – нерешительно ответил Никита.
Ленька презрительно хохотнул:
– Видел я его ботинки, солдатские, сорок какой-то номер. Летом в них ходить хуже, чем босиком…
– Ну я пошел, – сказал Никита и юркнул за дверь.
Из прихожей он услышал, как Катя спросила:
– Ты что же, Владимир, своих комсомольцев только политграмоте учишь, а бытом их не интересуешься? Сын коммунара у тебя босиком бегает, а ты его отцу ордер на ботинки достать не можешь.
– Я, Катя, предлагал ему. И знаешь, что он ответил? «Товарищ Володя, скажите, горком РКСМ всех детей трудящихся снабжает обувью?» Я сказал: «Не всех». – «Так вот, – говорит он мне, – я вступил в партию большевиков и сражался за то, чтобы дети всех трудящихся на земле были одеты и обуты, а не затем, чтобы иметь за это привилегии».
Слышно было, как Володя засмеялся.
– Еще он сказал, что сын у него не изнеженный, летом привык ходить босиком. И вообще, босиком ходить полезно…
За годы одиночества и странствий Никита научился считать жизнь страшной и жестокой штукой. За нее приходилось драться руками и ногами. Рвать зубами свой кусок, убегать, когда бьют, спать, когда тепло и сытно, искать место, чтобы спрятаться в непогоду. Мир был жесток, враждебен и безжалостен. Нужно было ловчить, чтобы выжить. И полагаться можно было только на себя. На свои тощие руки и ноги, на зоркость глаз и остроту слуха…
И вот теперь он с изумлением обнаруживал, что есть совсем иная жизнь, текущая по другим законам. Никита шел домой и все думал над тем, что услышал за дверью.
Отец уже вернулся с работы. Они уселись пить морковный чай, и Никита рассказал, где он был и что делал.
Только про треску не обмолвился, стыдно было.
– Вот и славно, – сказал отец. – Хорошо, что у тебя появились друзья. – Он положил руку ему на плечо.
– Ну а сам-то ты как, мой мальчик? Ты, брат, теперь смотри во все глаза. Учись разбираться в жизненной сложности.
– Я смотрю, батя.
– Вот и смотри, брат! У тебя впереди ох сколько дела еще. Жизнь по-новому строить не просто. Еще как бывает не просто.
