– Ну, тогда не знаю, что ей там понадобилось. Может, в гости к кому-то едет, мое дело – баранку крутить.
Понятно, подумала я, значит, вернется поздно.
– Зато завтра вечером я вполне свободен. Днем мы с Тарасом едем в город, а вечером ждите нас с фотками, – Петро улыбнулся, но как-то невесело.
– Кто ходит по этой дороге? – неожиданно подала голос Ника.
Мы одновременно обернулись и уставились на нее, недоумевая. Ника догнала нас и зашагала рядом.
– Ну, места здесь безлюдные, так? – уточнила она. – Других населенных пунктов поблизости нет, кроме вашего села?
– Нет, – пожал плечами Петро.
– И куда идет эта дорога, по которой мы сейчас идем?
– К курганам, ты же видела, – теперь удивилась я.
– Но разве люди так часто ходят к этим курганам? – не отставала Ника.
– Да вообще почти не ходят. Разве что приезжим показать, как вот я вам. Правда, это редко…
– Так почему же тогда к ним ведет такая дорога, что хоть на машине подъехать можно?
– Не знаю, – наверное, впервые серьезно удивился Петро. – Она была там всегда, сколько я живу. Да ведь лесом идет сосновым, подлеска нет, вот и не зарастает.
Ника больше ничего не ответила, видимо, удовлетворившись таким объяснением.
– Вернулись, мои внучечки! – заулыбалась бабушка, наливая половником густой горячий борщ в большие керамические миски. – Как раз к обеду. Ну, где гуляли, рассказывайте.
Я скинула куртку, ополоснула руки под навесным рукомойником.
– Да где здесь можно гулять? Прошлись до курганов и обратно.
– Это до могил, что ли? – всплеснула руками бабушка. – Ну вы придумали!
– А что тут такого? – спросила Ника, в свою очередь подходя к рукомойнику. – Лично мне интересно.
– Делать вам больше нечего, – проворчала бабушка. – Место глухое, а вы одни…
– Так мы не одни ходили, а с Петром Глушенко, – ответила я.
– С Петром, говоришь? Тогда понятно. Ну, поговорю я с ним! – полушутя погрозила она пальцем и принялась подбрасывать в печку уголек.
Мы, недолго думая, ухватились за ложки, а бабушка молча стояла у печной дверцы, задумавшись о чем-то своем, и не спешила садиться за стол.
– Я слышала в детстве, там много народа схоронено, – сказала она, когда мы покончили с борщом и взялись за компот с пышками. – Но толком ничего не знаю. Они очень старые, эти могилы.
– А почему большая называется Лялина? – спросила я. Признаться, у меня это название не выходило из головы, отчего-то шла ассоциация с юной девушкой в белом платье. – Может, с ней какая-то история связана?
– Отчего ж, была история, – начала бабушка с заговорщическим видом. – Жила тут у нас на краю села, в доме на отшибе, одна жутко вредная старуха, и поговаривают, что колдовством занималась. Ну, я того не знаю, занималась или нет, но была у этой старухи коза. Ох и шкодливая, я вам скажу, вечно в чужие огороды залезала и капусту портила. Вечером же, как штык, всегда домой возвращалась, к хозяйке своей. Бабка за ней и не глядела совсем, соседи ругались, а она только хихикала. Но ссориться с колдовкой побаивались, а потому никто козу не трогал. Но однажды эта пакость вдруг пропала. Бабка обыскалась, бегала, звала, всех расспрашивала – никто козу не видел. Ну, думаем, не выдержал-таки кто-то, пришиб заразу. И в тот же день – или на следующий, не помню, – у Конопатенковых дочка пропала. Ту уже с милицией искали – не нашли, как в воду канула. Три дня прошло, и вот однажды бабка неожиданно собралась и пошла к могилам. Соседский мальчишка, что коров пас, видел, как она туда шла. И пригнала оттуда свою козу. Там, говорит, паслась, нечистый знает как туда попала! Прогнала козу через все село – ее хата на другом конце стояла, – только пошла не домой, а прямиком к Конопатенковым. Ищите, говорит, там и свою дочку. Те ж бегом бросились и… нашли.
– Мертвую? – в один голос спросили мы.
– Живую, – ответила бабушка. – Она была цела и невредима, только память потеряла. Так и не узнали, что с ней там случилось.
– Понятно, – сказала я. – А почему все же Лялина могила? Эту девушку Лялей звали?
– Нет, – важно подняла палец бабушка. – Лялей звали ту шкодливую козу.
Я прыснула, чуть компотом не подавилась.
– Вот так история, – с разочарованным видом сказала Ника. – Да, интересные происхождения у некоторых названий.
– Бывает и хуже, – засмеялась бабушка.
– Это точно, – кивнула я. – У нас в районе, когда новую улицу строили, кто-то огромными буквами вывел на стене первого недостроенного дома – «Дениска-редиска». Все ходили и хихикали, а улицу эту до сих пор Редискиной называют, хотя у нее есть какое-то официальное название… Не помню какое.
– И все же я ждала какой-нибудь романтической истории, а тут… назвали в честь какой-то козы!
– Этого я не говорила, – заулыбалась бабушка и набрала, наконец, себе мисочку борща. – Могила так называется давно-давно, а про козу – это просто так совпало.
– Так что же ты…
– Ну, вы ж просили какую-нибудь историю! – хихикнула бабушка.
– А скажите, – спросила Ника, – эта дорога, которая ведет к могилам, – откуда она? Кто по ней ходит?
Бабушка уставилась недоуменно.
– Ну, мне так показалось – народ туда толпами не валит, так с чего бы быть дороге?
– А не знаю, внучечки. Там всегда была дорога, сколько я помню. А вообще да, туда редко кто ходит.
Глава 8
Кто ходит по этой дороге?
После обеда делать было абсолютно нечего. Ника выбрала в шкафу какую-то книжку и завалилась с ней на диван, а я маялась дурью. Электричества так и не было, телевизор не включишь, мобильник приходилось держать выключенным, чтоб не разрядился окончательно, а несколько книжек, которые я пыталась начинать, не пришлись ни уму, ни сердцу. Я взяла стопку старых газет, предназначенных на растопку, нашла в одной из них кроссворд и стала решать.
– Ерундой страдаешь? – посочувствовала бабушка, вытаскивая свой мешочек с рукодельем. – А повышивать не хочешь?
Я пожала плечами. Когда-то в детстве она меня учила, но после отъезда я так больше и не бралась за это дело. Впрочем, вышивать лучше, чем страдать от безделья.
– Ну, давай, – сказала я. – Убьем время как-нибудь.
Бабушка, похоже, обиделась:
– Вот уж не ждала от тебя такое услышать!
– А что, не так? – пожала я плечами. – Ну, вышью я какую-нибудь картинку, цветочки в вазочке или зайчика, вставлю в рамку и повешу на стенку. Зачем? Чтобы друзья мамы с папой, когда придут в гости, притворно ахали: «Какая у вас дочка рукодельница!», и делали вид, что им нравится? Хотя ежику понятно, что им оно неинтересно, а моим друзьям тем более. Лучше уж картину красивую купить да повесить…
Тут я умолкла, поняв, что брякнула лишнее. Это получилось случайно, я вовсе не хотела обижать бабушку.
Зато Ника, глянув на меня искоса, отложила свою книжку и подтянулась к нам.
А бабушка встала и резким движением положила свой мешочек на маленький круглый столик у окна:
– Картина покупная, говоришь ты, лучше?
Я предпочла промолчать.
– Ну, это смотря с чем сравнивать. Если с твоей последней работой, – бабушка иронично усмехнулась, – то конечно. А не желаешь ли посмотреть вот на это… Сейчас…
Она открыла дверцу старого шкафа, подставила табуретку, проворно влезла на нее и стала шарить на верхней полке среди каких-то узлов и свертков.
Должна сказать, в доме у бабушки три шкафа. Один стоит в большой комнате, хранит в себе вещи, которыми постоянно пользуются, и называется «новым». В самом деле, ему всего-то лет тридцать, так что он здесь совсем еще новый. Второй занял угол бабушкиной спальни, там хранятся разные вещи, которые, по мнению бабушки, «когда-нибудь сгодятся», и его принято называть «старым».
Вот, а сейчас бабушка открыла третий шкаф. Это была старинная темная громадина, стоявшая в углу кухни. В детстве я его боялась – большого, важного, покрытого старым потрескавшимся лаком и резными узорами, но в то же время мне было интересно, что же в нем. Этот шкаф при мне почти не открывали, и когда я однажды спросила, что в нем хранится, бабушка ответила лаконично: память. Тогда я, маленькая, не уразумела, что это значило, и однажды, оставшись одна, набралась смелости и заглянула в него. В шкафу обнаружились какие-то коробки, тюки, свертки из старых газет, а еще там нашелся шоколад, который бабушка где только ни пыталась от меня спрятать, но я везде находила… Собственно, на шоколаде осмотр шкафа тогда и был окончен.
Вот и сейчас, когда бабушка открыла дверцу, на меня повеяло запахом того давнего, ужасно вкусного шоколада. А она нашла, наконец, на верхней полке то, что искала.
– Полюбуйтесь-ка вот на это, – бабушка положила на стол большой сверток из темной бумаги.
– Вот это да! – присвистнула Ника, когда она сняла газету. В свертке оказалась большая стопка полотенец, салфеток, дорожек, разных по размеру, но с такими узорами, что я диву далась. Я сначала осторожно взяла верхнюю дорожку. На ней затейливым образом переплелись полевые цветы – васильки, ромашки, колокольчики и много таких, которых я и названия не знала, вид богатейший. Второе полотнище ухватила Ника, оно было на пасхальную тему – озаренный утренними лучами солнца храм, вербовые веточки с пушистыми полураспустившимися почками, золотые ангелочки…
