— Так ты и был программистом.
— Да, но Гальер и Альтер — разные города. И зарплата разная.
— Серьезно? Ты теперь там работаешь?
— Наверное. Вся сложность в том, чтобы уговорить Лин поехать со мной.
— А чего уговаривать? — Морган сгрузил продукты в пакет и вышел из магазина. Аарон с букетом и коробкой конфет вышел за ним. — За таким видным парнем, как ты, любая барышня побежит. Я прав?
— Увы, нет. Любая другая, может, и побежит.
— А что? Не соглашается?
— Да у нее опять… новая головная боль, — Аарон устало покачал головой. — Это невероятно. Мне стоило уехать на какой-то месяц, да? И вот уже очередной хмырь. Морган, ты б видел его. Маленький, как школьник. Едва до ее роста дотягивает. Может, еще и ниже. Да оно и ладно, но там посмотреть не на что. Ты просто не представляешь, потому что ты его не видел. Тощий, — Аарон выразительно нахмурил брови. — Страшно смотреть, какой тощий. Дистрофик. А, анекдот есть, кстати, про дистрофиков. Слышал, может. Короче, дистрофик слушает радио. Прогноз погоды… Там говорят: на улице снег, град, ветер северный, порывистый, двенадцать метров в секунду. Дистрофик в слезы: опять, говорит, в институт не попаду.
Аарон рассказал анекдот и усмехнулся.
— Ну, вот, — он вернулся к разговору. — Кристиан его зовут. Не помню фамилию… А на лице шрам. Я его увидел и испугался даже сначала. Длинный такой, на всю щеку… Скажи, Морган, может, я не понимаю чего-то в жизни? Я что-то не так делаю? Почему очередной парень хуже предыдущего, когда под носом — я. Я ведь нормальный… Ты чего встал, двигайся давай. Мы идем в эту твою пивную или нет?
Морган встал посреди дороги и напряженно взглянул на Аарона. Тот вопросительно кивнул.
— Ну, что? Забыл что-то купить? Давай вернемся, только быстро.
Морган не ответил. Он продолжал неотрывно смотреть на друга.
— Как, ты сказал, его зовут? — медленно спросил он.
— А картины продаются? — спросила Лин, когда мы брели из магазина по узкой улочке. — Он их один рисует?
— Нет, не один. Это картины разных художников. Он любит делать рамы, сам он вообще-то и не рисует почти. Знаешь, я и сам толком не знаю, продает он их или нет. В принципе, да. Но я не припомню, чтобы у него кто-нибудь хоть что-то купил. Все они стоят уже несколько лет, он только протирает их и добавляет новые. Мне кажется, он сам не хотел бы, чтобы они исчезли, поэтому отговаривает всех их покупать, — серьезно сказал я.
— Сказочник — это ты, — сказала девушка. — Сказочник и волшебник. Здорово, что ты мне показал это место. И жалко, что я не умею рисовать.
— Все умеют рисовать, — не согласился я. — Хочешь, я тебе докажу.
— Не получится.
— Получится. Пошли! — я кивнул в сторону берега. Там, в сторожке, у меня лежал альбом и несколько карандашей. Я отпер дверь и стал смешливо-галантным: я резко выпрямился у открытой двери и пригласил Лин войти первой, потом зашел сам и стал искать в столе карандаши. Среди нескольких десятков крошечных предметов это оказалось непростой задачей: в маленький шкаф поместились несколько свечей и подсвечник, жестянка из-под леденцов, связка каких-то странных ключей, пустая пачка из-под моих дешевых сигарет, дюжина стертых донельзя ластиков, ножницы, тонкая брошюра о правилах дорожного движения и еще куча интересных мелочей, о которых я никогда не вспоминал. И вообще они почти все принадлежали Шону.
Карандаши я все-таки нашел, большой и маленький. Неудобный маленький я оставил себе, а длинный отдал Лин вместе с альбомом, только вырвал себе листок.
— Ну, сейчас я тебя нарисую. Заодно ты убедишься, что рисовать я все-таки не умею, — сказала девушка, собираясь взять из шеренги стул и сесть за стол.
— Э нет, — остановил ее я. — Это примитивно. Я больше люблю иначе.
Я нашел в тумбочке старое драное покрывало и бросил его на траву.
— Садись, — сказал я.
Мы сидели на этой тонкой тряпке спина к спине, подтянув колени и положив на них белые листы. Сквозь прорехи приятно кололась трава, волны тихо выкатывались на берег и шумели, а далеко отсюда чуть слышно шумел быстроходный катер. Я закрывал глаза и слушал, потом открывал и смотрел, наслаждаясь каждой минутой и почти не вспоминая о том, что их у меня остается все меньше. Рука скользила по гладкому листу. Он сгибался и мялся у меня на коленях, но линии все равно оставались такими толстыми и тонкими, как того хотел я. Иногда я пытался заглянуть через плечо и посмотреть, что рисует девушка, но она толкала меня локтем и говорила, чтобы я не подглядывал, а я нарочно смешил ее и старался подглядеть.
— Я хочу сделать змея, — сказал я, вспомнив оранжевый конверт.
— Снова?
— Да. Только побольше.
— Мы сделали один раз такого змея… полтора метра в крыльях. Он был похож на огромную птицу, — вспомнила Лин. — Очень долго сидели, так старались, а он оказался тяжелым и не взлетел. Потом дождь пошел такой сильный, просто ливень… а мы сидели под ним и смеялись. Вода ручьями льется, молнии бьют, а мы сидим в кустах под змеем… и довольны. Аарон, я и Хэл. Потом мы все вместе заболели, — Лин улыбнулась. — А зачем тебе змей?
— Хочу Дэмиэну подарить.
— Так давай сделаем. Итан… Ты такую классную сказку придумал, с этой Африкой… Эван мне тогда всю ночь рассказывал, как змей над ней летал и всех пугал. Такого насочинял, я думала он не заснет от волнения. Потом захожу к нему, а он лежит с конвертом в обнимку. Не отдал… Я забрала его, только когда он заснул. Ты столько сделал для него, — сказала девушка. — А я все время в больнице, и мне даже некогда поиграть с ним. Я передала ему твое пожелание. И про секрет рассказала.
— Да? А он что?
— Ничего. Вроде, повеселел.
— Ну и хорошо, — кивнул я.
Тяжелых шагов не услышали ни я, ни Лин. Я втянулся и перестал вообще что-либо замечать, только слушал, как шуршит над бумагой карандаш Лин и мой собственный, маленький и сточенный, как в стихотворении Дэма. Я поднял голову, только когда увидел перед собой два кроссовка, а выше — широкие голубые джинсы. В это же мгновение мне под ноги упал букет белых лилий. Все дальнейшее произошло так стремительно, будто снятую пленку ускорили в несколько раз. Я напрягся.
— Сам встанешь или помочь, сучонок? — поинтересовался Аарон, угрожающе наклонив голову. Лин резко отложила рисунок и оглянулась. Я не успел ответить — парень резко нагнулся, схватил меня за воротник рубашки и дернул вверх, одной левой. Верхняя пуговица оторвалась и упала в траву.
— Только спокойно, — пробормотал я, опешив. Лин вскочила и посмотрела на парня широко распахнутыми глазами.
— Ты обалдел? Отпусти его, Аарон!
Он и отпустил меня. Головой о камень. Я дотронулся до ушибленного затылка и застонал. Лин бросилась ко мне, но Аарон схватил ее за руку выше локтя.
— Стой на месте, не трогай этого выродка! Это же не человек, это грязь. Да, Итан?
Я все понял, и мне сразу расхотелось вставать с земли и спорить с Аароном. Он узнал все первым, и в момент рухнула красивая оранжевая сказка.
— Ты что говоришь? Ты опять, да? Отпусти меня! — крикнула девушка, но Аарон вцепился в нее крепче.
— Я сказал, стой! А ты, падаль, расскажи все сам, сейчас расскажи, кто ты есть, — он хмыкнул. Я отвел глаза и стер кровь с шеи. Аарон скривился и ухватил Лин еще крепче.
— Ты спятил! Я сказала, отпусти! Ты вообще мог его убить!
— Только тронь его! — крикнул Аарон. Я безучастно смотрел на него. — А ты не молчи. Говори! Говори сейчас, говори громко, чтобы я слышал. Чтобы Лин слышала! Пусть она наконец узнает, кто ты. Ей будет интересно… Да говори же, ублюдок! — парень хотел дать мне хорошего пинка, и я уже сжался и закрылся руками, но Лин сильно оттолкнула его. Он едва удержался на ногах, но не отпустил девушку.
— Отпусти, Аарон! Ты точно рехнулся! Больно же!
— Больно? — он удивился. — Больно тебе будет сейчас. Да не молчи ты, урод! — он повернулся ко мне. Никогда не видел, чтобы в человеческом лице было столько ненависти. Лин посмотрела на меня, болезненно прищурившись. Этого я уже не мог вынести.
— Прости, Лин, — прошептал я. — Прости меня, прости…
— Что ты? — ей стало страшно. Я больше ничего не мог сказать, только повторял, как заведенный. Аарон посмотрел под ноги, на два рисунка. Мы нарисовали почти одно и то же. Я нарисовал Лин, сидящую с листом бумаги за моей спиной, а она точно так же — меня.
— Твой чертов Итан — спидоносец, — прохрипел Аарон. — Вот теперь я тебя отпускаю. Теперь даже у тебя хватит ума не натворить глупостей.
Он разжал пальцы, и на руке у Лин осталось несколько красных полос. Она побледнела. Я поспешно опустил голову, потому что смотреть на нее не мог.
— Это неправда? — тихо спросила девушка. Я долго сидел неподвижно, чувствуя на себе два обжигающих взгляда, а потом заставил себя поднять глаза.
— Это правда, — сказал я. — Я хотел рассказать тебе сегодня.
