— Это правда, — сказал я. — Я хотел рассказать тебе сегодня.
Аарон покачал головой и взял Лин за руку, на этот раз спокойно и бережно. Она посмотрела на него отрешенно.
— Пойдем домой, Лин, — попросил парень. Она ничего не ответила, а я поджал колени, опустил на них голову и обхватил ее руками. На черной рубашке сзади осталось бурое пятно моей грязной крови. А мне больше всего на свете захотелось сейчас, чтобы Аарон убил меня. Тогда не нужно было бы сидеть и понимать, что все получилось так плохо, насколько это было возможно.
— Прости, — сказал я в сотый раз, нисколько не рассчитывая на прощение.
— Ты редкостная гниль, Итан, — сказал Аарон. — Даже признаться не хватило храбрости. Тебе было бы стыдно, если бы ты любил Лин по-настоящему. Я все поставил на места, правильно? Я предупреждал — если не хочешь легко, будет трудно и больно. Ты сам выбрал.
Каждый выбирает для себя…
Фотокарточка с портретом веселого подростка встала перед глазами. Я не отдал ее Шону вместе со шкафом, а приклеил жвачкой к стене вместе с остальными. Я тяжело встал на ноги. Голова и особенно шея нещадно болели от удара. Похоже, любимый камень меня и прикончил. Лин посмотрела на меня точно так же, как только что на Аарона — без всяких чувств, как будто я был неодушевленным предметом. Мне стало безумно жаль ее. Не знаю, что чувствовал бы я сам, если бы услышал такое о ней.
— Только ради Бога, не подходи, — предостерег Аарон, увидев, что я собираюсь сделать шаг. Я остановился и покачнулся.
— Я тут останусь. Лин… Ты не думай. Мне правда очень жаль. Я знаю, ты не захочешь слушать сейчас мои оправдания, я и не буду оправдываться. Сам понимаю, какое я дерьмо. Ты сейчас уйдешь с Аароном, и я сейчас тоже уйду и больше никогда к тебе не подойду, честно. Ты только попытайся меня простить. Так будет лучше. Легче, что ли… Я никогда не желал тебе ничего плохого, я просто… просто я без тебя не мог. Вот… Прости меня, — выдохнул я и, постояв еще немного на месте, пошел прочь с берега. Мне было все равно, куда идти, и я повернул к дому, спотыкаясь и еле волоча ноги. Мне еще предстояло объяснить все Дэмиэну. Это было едва ли не хуже.
— Пойдем, — повторил Аарон. — Лин, послушай. Не убивайся так, прошу тебя. Он этого даже не стоит. Он тебя обманул. Все время он тебя обманывал.
— Он просто запутался, — прошептала девушка.
— Он подлец, Лин. Если бы я не узнал это сегодня, если бы не раскрылась эта правда… что бы он сделал с тобой, подумай?
— Ничего бы он со мной не сделал, — нерешительно сказала Лин.
— Можешь поручиться? — Аарон усмехнулся. — Я не могу. Пойдем.
Он мягко подтолкнул ее вперед. Лин посмотрела на рисунки на траве, на букет и на меня. Я старался идти быстро, но мне было тяжело. Чертова голова стала просто свинцовой. Девушка смотрела на меня не отрываясь, пока я не оглянулся. Тогда она отвернулась, но потом крикнула:
— Итан! Стой!
Аарон машинально задержал ее. Она нервно обернулась.
— Послушай. Ему сейчас хуже, чем тебе и мне, вместе взятым. Извини, — сказала Лин и вырвалась из его ослабших рук. Аарон тяжело задышал. Он поднял два рисунка и разорвал на клочки, шипя и ненавидя меня всего без остатка. Потом он с грустью взглянул на белый букет, бережно поднял его и быстро пошел вверх по склону.
— Голова кружится? — спросила Лин, подбежав ко мне. Я был бледен, как смерть. Голова у меня не просто кружилась, а ходила ходуном, но соображать я все-таки мог.
— Лин, отойди. Правда, отойди. Не трогай меня. Вот, — я показал ей ладонь в крови. — Видишь… Мне правда стыдно, очень стыдно, но я не хочу, чтобы ты жалела меня. Уйди, пожалуйста.
— Если я уйду, ты рухнешь через два метра и больше не встанешь. Просто молчи, хорошо? — Лин помогла мне дойти до сторожки и усадила на стул. — Сильно болит голова? Я сейчас позвоню в "скорую", они приедут. Они быстро приедут, дотерпишь?
— Не надо "скорую". Я не сильно ударился, и голова у меня не болит, а просто кружится, — сказал я, чтобы не создавать проблем, представив на мгновение, как вокруг меня будут суетиться люди в белых халатах. Незачем это вовсе — ни мне, ни им.
— У тебя может быть сотрясение. Я звоню.
— Нет, у меня никак не может быть сотрясения, — пошутил я, откинувшись на спинку стула и закрыв на секунду глаза. — Только не у меня.
— Ты шутишь, значит, тебе не очень плохо, — заметила девушка. — Ладно. У тебя есть тут нашатырь?
— Только не нашатырь, — взмолился я. — Там, в нижнем ящике…
Лин вылила нашатырный спирт из флакончика на вату и сунула мне под нос. Я скривился и почти окончательно пришел в себя — в глазах больше не двоилось, и пол под ногами стал будто тверже и надежнее. Удивительным было то, что мы вели себя так, словно ничего не случилось несколько минут назад, и ни слова не говорили обо мне. Лин выбросила вату в корзину у стола. Я вышел к реке и ополоснул руку, а заодно и шею. Перед этим я снял грязную рубашку и кинул на траву. Скрывать мне уже было нечего, а особенно шрамы. Теперь я даже хотел, чтобы Лин увидела меня таким, какой я есть на самом деле — это было все-таки легче, чем недоговорить что-нибудь. Довольно я издевался над Лин…
— А спирт у вас есть в сторожке? — крикнула она.
— Не знаю. Шон этим не увлекается, а я пить вообще не могу.
— Медицинский! В лекарственных целях, — объяснила девушка и стала искать бутылку.
— Зачем он тебе?
— Он тебе, а не мне. Подойди к зеркалу и посмотри на свою шею.
Я зашел в сторожку и сделал так, как сказала Лин. Зеркало на стене было маленькое и старое, без всякой рамы. У правого плеча кожа у меня была сильно содрана. Лин достала маленькую бутылку из шкафа.
— Нашла! Твой друг очень практичный.
— Не трогай, — попросил я. — Ничего страшного, просто царапина.
— Молчи, — снова попросила девушка. — Будешь делать так, как я скажу. Повернись спиной.
— Да не буду я! Чего ты хочешь сейчас? Я сам могу, не трогай меня!
— Так, слушай. Кто из нас врач — ты или я? Успокойся, я не буду тебя трогать.
Она вылила спирт на аккуратно сложенный бинт. Мокрая марля сильно обжигала мне шею, и я закусил губу, чтобы не было так больно. Я понимал, что нужно что-нибудь сказать, но мне не хотелось больше говорить, и мы молчали. Лин перевязала мне шею, хотя я слабо пытался убедить ее в том, что это необязательно. Я стоял к ней спиной, смотрел вниз, на красный грязный ковер и думал, почему же она не спрашивает про шрамы. Наверное, Лин как и Дэм решила, что они у меня из самолета. А еще думал — интересно, слышит ли она, как стучит мое сердце.
— Все, готово. У тебя есть еще какая-нибудь рубашка или майка?
— Здесь нет. Спасибо, Лин. Мне стало намного легче. А теперь иди, пожалуйста, к Аарону.
Она проигнорировала меня. Я не отводил от нее глаз, а вот она на меня совсем не смотрела, стараясь убедиться и убедить меня в том, будто ничего страшного не произошло. Ее выдавали только руки — лихорадочные суетливые движения.
— Ты не прав. Это не конец света, — сказала девушка, возясь с аптечкой Шона. Она положила обратно бинт и хотела закрутить флакончик с нашатырным спиртом. Я представил, как она стоит у операционного стола, на котором лежит кто-нибудь с распоротым брюхом, и меня замутило, а Лин неловко опрокинула пузырек на пол. Он гулко ударился о деревянные половицы рядом с ковром, громом прокатился в моей тяжелой голове, и нашатырь растекся безобразной лужей. Лин чертыхнулась и отвернулась поспешно, и я тоже опустил голову. Она вытерла глаза, а я кинул на половицы рубашку, не найдя ничего лучше. Лин обернулась и увидела, как черная ткань впитывает нашатырь, становясь еще чернее.
— Что ты делаешь, — прошептала она. — Это же костюм…
— Все равно я ее не надену, — пробормотал я и усмехнулся. — Разве только под землей.
Лин нахмурилась и скривилась, как от сильной боли. Потом она резко шагнула ко мне, обхватила ладонями мое лицо и посмотрела мне в глаза — пристально и напряженно. Вот теперь я видел и понимал, что она чувствует и хочет сказать. И мне становилось только хуже.
— Когда? Когда ты узнал, что болен?
— Я не помню, — честно сказал я, убирая и отталкивая ее руки. — Очень давно. Пять лет, наверное.
— И что? У тебя есть врач? Что он говорит?
Я вспомнил, как стоял у аквариума с золотой рыбкой в кабинете Моргана Рехта.
— Лин, а сейчас еще существует клятва Гиппократа? — спросил я. Она кивнула.
— Конечно, существует. Ее пришлось осовременить. Во времена Гиппократа она звучала немного иначе, но смысл тот же. Почему ты спрашиваешь?
— Так… Ты говорила, что Аарон и Морган знакомы.
— Ну да, даже вроде как друзья. — Лин задумалась и понимающе кивнула. — Да… Так это он твой доктор…
Я молчал, продолжая складывать все детали воедино. Выходит, это Морган рассказал обо мне Аарону. Я бы и сам на его месте рассказал, это ясно.
