– И вы в ней позавчера спускались на дно морей?
– Спускался. На небольшую глубину – всего две тысячи метров.
Алешка распахнул глаза:
– Дим, а две тыщи метров – это сколько километров?
– Два.
– Класс! Как от нашей дачи до станции. А вам страшно было?
– Страшно, – не стал притворяться Кореньков. – Очень страшно.
– А почему?
– А потому. Ты знаешь, какое давление воды на глубине? Тысячи атмосфер!
– Стекла могут лопнуть, да?
– Запросто. И от экипажа тогда не останется ни следа.
– А она может вообще на самое дно плюхнуться?
– Может. Ведь ее спускают с корабля на тросе.
– А он может оборваться. Или какая-нибудь дурацкая акула его перекусит – и все. Ни следа не останется.
– Акула – это не так страшно. Страшна волна на поверхности моря. Когда на море волнение, корабль качается вверх-вниз. И батисфера вместе с ним – вверх-вниз. Может об дно ахнуться, а может трос лопнуть. Он ведь то ослабевает, то натягивается.
– А вы молодец! – искренне похвалил Алешка Коренькова. – Я бы в такой фишке ни за что бы в глубину не полез.
Так я и поверил! Еще как полезет. В чем я очень скоро убедился. Почти сразу. Не успели мы и глазом моргнуть, как он по приставной лесенке забрался на эту «фишку» и через верхний люк нырнул в нее.
– Класс! Супер! – гулко послышалось оттуда.
– Да какой там класс, – вздохнул Кореньков. – Все приборы, все оборудование растащили. Даже глубоководный прожектор сперли.
Алешка высунул голову:
– А у вас ученые тоже?.. – Он хотел сказать «воруют», но не решился.
– Тоже! Вылезай. Садитесь вот здесь.
Он задернул шторы на окнах и щелкнул выключателем. И тут стеклянная стена мягко осветилась откуда-то из глубины. И мы ахнули! Даже немного отпрянули.
Перед нами был уголок морского дна. Водоросли, камни, невиданные рыбы.
Некоторые водоросли тонко тянулись вверх, как деревья тянутся к небу. А некоторые, густые и темные, жались внизу, у их корней, вроде кустарника. Песочек. Камни, щетинисто покрытые острыми ракушками-мидиями. Один щетинистый камень вдруг «привстал» над дном, и я увидел, что он дышит и что у него есть два глаза и один хвост.
– Морской еж, – объяснил Кореньков. – А вон там, у входа в пещерку, разбойник Васька.
Разбойник Васька оказался самым настоящим осьминогом. Он как-то задумчиво сидел, подперев щупальцем голову. Хотя, где у него там голова, он и сам, наверное, не знает.
– А почему он разбойник? – спросил Алешка. – Он вроде бы какой-то скромный.
– Скромный... Он раньше сидел у нас вон в том аквариуме. А аквариум с рыбками стоял вон в том углу. И вот рыбки стали пропадать. Каждое утро недосчитывались одной или даже двух. Оказалось, этот разбойник выбирался по ночам из своего аквариума и охотился в чужом.
Мы не могли оторвать глаз от этого волшебного мира. Пробежал бочком, задрав задиристые клешни, коричневый краб. Проплыла какая-то странная рыба, которая вся состояла только из одной жадной пасти с колючими зубами. Вдруг откуда-то из зеленого сумрака вынеслась настоящая акула. Метнулась и опять исчезла. Приподнялся над дном плоский скат.
Чудо какое-то! А посреди этого чуда лежала на золотистом песке жемчужница. Растворив свои створки. И в этих створках, как в ладонях, лежала, светилась розовая жемчужина.
– Класс! – сказал Лешка. – Отпад! Понырять бы там.
Тут опять метнулась к стеклу неугомонная акула. Будто его услышала.
Алешка хмыкнул и... передумал:
– Ага, понырять... У нее зубы! Акульи.
– А скат, между прочим, – с улыбкой добавил Кореньков, – электрический.
– На сколько вольт? – деловито поинтересовался Алешка.
– Этот еще молодой – на сто двадцать семь. А взрослый может двести двадцать дать.
– Неслабо, – Алешка покачал головой. – Неплохо вы тут устроились. Сидите себе, любуетесь всякими скатами...
– Любуемся, – усмехнулся Кореньков. – Мы работаем здесь, дружок. Создали океанский уголок, изучаем флору и фауну.
– Жемчуг растите, да? Вот эта жемчужница, она ваша?
– Моя. А рядом – контрольная. Видишь разницу? У них одинаковый возраст.
Разница была. Контрольную жемчужину – едва рассмотреть, а профессорская светилась вовсю, величиной с хорошую горошину.
– А вы не боитесь, что ее кто-нибудь стащит? Шушера какая-нибудь.
И в ответ на его слова снова промелькнула зловещая акулья тень.
– Понял! – рассмеялся Алешка. – А чего она носится как сумасшедшая? Голодная? Чтобы злее была?
– Да нет, не в этом дело. У нее организм такой. Вообще, акула – очень совершенное существо, как никакое другое приспособленное для жизни в море. Акула очень сильная, защищена плотной кожей, она быстро плавает, может погружаться на страшную глубину...
– И зубы у нее страшные, – от себя добавил Алешка.
– Зубы у нее прекрасные. Они расположены в несколько рядов, и когда один ряд стареет, на его место выдвигается другой, острый и беспощадный. И кстати, акула – очень полезное существо...
– Я к вам завтра опять приду, – настойчиво пообещал Алешка. – Любоваться буду.
– Завтра у меня уроки. Послезавтра приезжай.
И вот тут-то до меня дошло, что вовсе не любоваться диковинами глубоководного уголка рвется сюда Алешка. А совсем с другой целью...
Кореньков остался в институте, он хотел еще поработать, а его младший научный сотрудник Лидочка пошла проводить нас на выход. Внизу, в вестибюле, нам опять попался настоящий профессор Глотов. Он шел навстречу со своей палкой, а сбоку от него суетливо поспешал... охранник Сморчков. С очень недовольным лицом. И что-то горячо ему говорил, забегая время от времени вперед и заглядывая в лицо профессора Глотова.
Когда мы поравнялись с ними, я услышал:
– Юрь Николаич, меня ж уволили! Вы ж говорили... Вы ж обещали...
Что «говорили и обещали», мы не услышали. Потому что профессор отстранил Сморчкова палкой и шутливо распахнул объятия навстречу Лидочке:
– Голубушка! Вы все хорошеете. Расцветаете розовым бутоном.
– Я вам не голубушка, батенька мой, – почему-то сердито обрезала его Лидочка и, нырнув под его руку, застучала каблучками дальше по коридору.
Профессор не обиделся, даже не взглянул ей вслед. А к нему опять прилип Сморчков и забубнил:
– Меня ж уволили, Юрь Николаич...
Лешка вдруг притормозил, сказал: «Я ща! Я в туалет!» – и помчался назад.
Догнал он нас уже у выхода.
– Порядок? – спросил я заботливо.
Алешка не ответил, он взглянул Лидочке в глаза и сказал:
– Мне ваш Кореньков очень нравится. Он такой молодой и уже такой умный.
Лидочка расцвела. Как розовый бутон.
– Да, Вадим Иванович – гордость нашей науки. Такие ученые на дороге не валяются.
– А какие у вас на дороге валяются? – спросил Алешка.
Розовый бутон погас, завял как будто.
– Да есть... всякие, – нехотя, сквозь зубы проговорила Лидочка.
А Лешка все гнул какую-то свою, неведомую мне линию.
– Только Вадик на профессора не похож. А вот батенька Глотов – вылитый профессор.
Лидочка вспыхнула:
– Никакой он не профессор! Его на Ученом совете знаешь как обозвали?
– Дураком? – ляпнул с удовольствием Алешка.
– Пустоцветом! Вот как! Он же все свои труды и диссертации наворовал. У своих аспирантов.
– Еще один жулик! – опять ляпнул Алешка. – Ну мы пошли, спасибо, до свидания.
По его тону я понял: Алешка узнал, что хотел. Но этого оказалось мало. Когда мы вышли из института и стали примериваться к якорям, он таинственно сообщил мне:
– Я, Дим, в туалет не бегал. Я еще раз на них посмотрел.
– На акул?
– На шушер! Знаешь, что этот Глотов Сморчкову дал?
– Подзатыльник? Своей палкой?
– Он ему дал денег...
Шли дни. Один за другим. Шли снегопады. Уроки физкультуры мы проводили в парке, на лыжах. Иногда там появлялся Алешка – проведать своих питомцев. Подправить им будки, утеплить их снегом.
Собаки не унывали, они были закалены житейскими невзгодами. И уж конечно, не голодали. Мало того что их подкармливали добряки пенсионеры, так еще и командовал этой стаей громадный и умный Полкан. Время от времени он водил всю стаю к метро или на рынок. И там собакам многое перепадало.
Полкан держал всех собак строго, но справедливо. И дисциплина в стае была, как в хорошей воинской части. Собаки слушались Полкана, как солдаты любимого офицера. И он никому не давал своих подчиненных в обиду.
Вот, например, такая история. Часто прогуливает в нашем парке своего бойцового пса один очень важный молодой парень. Весь из себя в мохнатой шубе, в мохнатой шапке, в мохнатых сапогах. А ошейник у его пса – толстая стальная цепочка с шипами наружу. И этот дядька почему-то, когда мелькнет в кустах бездомная собака, ворчит сквозь зубы: «Дармоеды!» И всегда пытается своего пса на нее натравить. Пес был злой и безжалостный. Одну собаку он порвал так, что ее пришлось нести к ветеринарам.
