Обнюхав подстилку, Коко запрыгнул на письменный стол и стал скрести лапами по альбому для наклеивания вырезок. Квиллер слегка оттолкнул его и открыл альбом. В эту минуту над головой прогремел раскат грома, за которым последовала яркая вспышка молнии, и свет погас. Квиллер оказался в такой темноте, какую раньше даже вообразить не мог.
– Ну, что будем делать? – спросил Квиллер своих компаньонов. Он стоял в кабинете покойника в полной темноте, слушая, как дождь стучит по крыше. Для сиамцев темнота не имела значения, но Квиллер совершенно ничего не видел. Никогда прежде он не испытывал такой абсолютной слепоты.
– Оставаться здесь, ожидая, пока починят линию, мы не можем, это ясно, – сказал он.
Пытаясь найти дорогу к двери, он споткнулся о кожаное кресло, задел компьютерный стол, но, как только наступил на кошачий хвост и услышал вслед за этим хриплый вопль, расслабился. Двигаясь осторожно, с вытянутыми вперед руками и не отрывая ноги от пола, он ударился обо что-то мягкое – пуфик! – и проворчал:
– Жаль, Коко, что ты не нашёл эту комнату до того, как я купил пуфик!
Наконец он нашел дверь в гостиную, но в её огромном пространстве ориентироваться было ещё труднее. Плохо помня, где что стоит, он знал: здесь полно ловушек в виде стульев и столов в центре комнаты. Фиолетово-голубая вспышка молнии осветила всё на полсекунды – едва ли достаточное время, чтобы что-то разглядеть, а потом стало ещё темнее. Если найти стену, подумал Квиллер, то можно по ней дойти до арки, ведущей в холл, – способ, которым пользовался старый кот Лори Бамбы, когда потерял зрение. Может, этот способ и помогал старому коту Тинкеру, росточком в несколько дюймов, владельцу сверхчувствительных усов, но не Квиллеру, который натыкался на каждый стул и ставил синяки о каждый стол, стоявший у стены.
До арки он наконец дошёл, но ему ещё предстояло пересечь широкий холл, войти в столовую, пробраться через неё в кухню и там найти аварийные свечи. Фонарик решил бы все проблемы, но его фонарик был в машине. Помогли бы спички, но он по совету доктора Мелинды бросил курить.
– Какой абсурд, – произнес он. – Зачем нужны свечи, если можно лечь спать.
Сиамцы вели себя спокойно. Вдоль стены холла, ощупью, он добрался до лестницы и поднялся по ней на четвереньках. Такой способ показался ему самым безопасным, поскольку под ногами рыскали две невидимые кошки.
С грехом пополам найдя спальню, он стащил с себя одежду, ударился лбом о спинку кровати и заполз на кружевные простыни.
Он лежал в кромешной тьме, и ему казалось, что он провёл в Картофельных горах уже неделю, а не сутки. При таком темпе жизни его три месяца по горному времени будут равны году с половиной. По сравнению с этим жизнь в Пикаксе была медленной, без осложнений и действовала расслабляюще. Вспоминая с ностальгией о Мускаунти, с теплотой о Полли Дункан и с тоской о яблочном амбаре, превращённом в то, что он называл домом, Квиллер уснул.
Около трёх часов ночи он почувствовал тяжесть на груди и открыл глаза. Обе кошки сидели на нём, выгнув спины и не сводя с него глаз. В спальне горел свет. Квиллер прогнал кошек в их спальню, затем сонно обошёл дом, выключая свет везде, где он горел в тот момент, когда отключили электроэнергию. Три лампочки горели в кабинете Хокинфилда, и он зашёл туда, думая о том, какую тайну хранит эта комната, зачем была нужна такая секретность. Любопытство заставило его просмотреть альбом для вырезок, обнаруженный Коко, и он нашёл в нём вырезки из «Вестника Спадзборо» – передовицы, подписанные инициалами Дж. Дж. Квиллер решил, что Коко привлек клей, которым эти вырезки были приклеены, – возможно, на каучуковой основе.
Если кот питал пристрастие к клею, то Квиллер – к печатному слову. Он был готов читать в любое время дня и ночи. Сев к лампе и положив ноги на пуфик бывшего издателя, он погрузился в чтение заметок под заголовком «Редактор наводит на цель».
Что ж, название выбрано точно. Хокинфилд вёл огонь по Конгрессу, по художникам, по Налоговому управлению, по медицинской службе, по пьяным водителям, по воспитателям, по бульбикам, по профсоюзам и по шерифу. Казалось, этот человек имел безграничный запас яда. Причиной тому был характер? Или понимание, что подстрекательские редакционные статьи – залог успеха у читателей? Со своего редакторского кресла он поносил Уолл-Стрит, благотворительные программы, Голливуд, страховые компании. Он высмеивал защитников окружающей среды и борцов за права женщин. Ясно, что он был тираном, которого многие хотели бы убрать. И писал он не особо стесняясь в выражениях:
Так называемые художники и другие паразиты, прячущиеся в своих тайных берлогах на Малой Бульбе и выполняющие бог знает какие дьявольские обряды, замышляют саботировать экономическое развитие! Живущие в горах скваттеры, необразованные и немытые, еле бредут босыми ногами по грязи и при этом берут на себя смелость рассказывать цивилизованному миру, как входить в двадцать первое столетие!..
Этот человек был маньяком, решил Квиллер, просидев над этим альбомом и ещё одним таким же до рассвета. Однако к тому времени, когда он собирался лечь спать, сиамцы изъявили желание позавтракать, и Юм-Юм истошно заголосила: «Йау, йау!» Во время еды она выступала в роли матери, словно и в самом деле была поилицей-кормилицей. Казалось просто невероятным, чтобы эта изящная маленькая кошечка могла издавать такие пронзительные вопли.
– Сегодня День отца, а не матери, – упрекнул её Квиллер, открывая банку цыплят. – Я не жду подарка, но заслуживаю, чтобы со мной хоть немного считались.
День отца имел гораздо большее значение для «Тип-Топа», чем предполагал Квиллер, отправляясь в Картофельную Лощину за четырьмя накидками.
Дождь прекратился, и слабые лучи солнца блестели на деревьях и кустах. Стоя на веранде с кружкой утреннего кофе, Квиллер обнаружил, что горный воздух после дождя обостряет чувства. Стали видны детали, которых он не заметил вчера: растущие повсюду цветы, голубые сойки в вечнозеленых деревьях, цветущий кустарник на склонах гор. Дорогу в Картофельную Лощину украсили многочисленные водопады, над каждым из которых сияла радуга. Не раз он останавливал машину, давая задний ход, чтобы полюбоваться великолепным зрелищем.
Однако сама дорога превратилась в узкую полосу грязи, и Квиллер ехал медленно, стараясь избегать луж, похожих на маленькие пруды. Проезжая мимо знакомого дома, он опять увидел старушку, которая вчера чистила яблоки, – она сидела на крыльце и раскачивалась в кресле-качалке с высокой спинкой. В воскресном платье, в сплющенной соломенной шляпе с цветами, она явно поджидала кого-то, кто должен был отвезти её в церковь. Однако нажать на тормоз Квиллера заставило её окружение: на коленях у неё сидела черная кошка, у ног свернулась серая, а на верхней ступеньке крыльца лежала, вытянувшись во всю длину, рыжая, тигриного окраса. Ружье отсутствовало.
Сунув в карман фотоаппарат, Квиллер вышел из машины и направился к старушке, приветливо махая ей рукой. Она смотрела на него, никак не реагируя.
– Простите, мадам, – обратился он к ней самым любезным тоном, на какой был способен. – Это дорога к Картофельной Лощине?
Прежде чем ответить, она качнулась несколько раз в качалке.
– Сдаётся мне, ты и сам знаешь, – ответила она, нахмурившись. – Я видела, как ты проезжал вчера. Дорога ведёт только туда.
– Извините, я здесь человек новый, а горные дороги кого угодно запутают. – Он рискнул осторожно приблизиться к ней. – У вас красивые кошки. Как их зовут?
– Это – Черныш. Это – Пятныш. А того – Тигр. – Она перечислила имена деловым тоном, как агенту по переписи населения.
– Я люблю кошек. У меня их две. Вы не будете возражать, если я их сфотографирую? – Он вытащил из кармана фотоаппарат.
Она молча качалась в кресле. Наконец решила:
– Если и мне будет одна фотография.
– Вы получите её, как только я проявлю пленку. – Он поспешно щёлкнул несколько раз. – Прекрасно. Благодарю вас… У вас приятный дом. Вы давно живёте на Малой Бульбе?
– Я родилась здесь. Ко мне тут всё время приезжают и уговаривают продать дом. Ты тоже? Я не собираюсь ничего продавать.
– Нет, я просто провожу здесь отпуск, наслаждаюсь прекрасным горным воздухом. Меня зовут Джим Квиллер. А вас как? – Он говорил с таким неподдельным интересом и таким ласковым голосом, что сразу располагал собеседника к себе.
– Все зовут меня бабушка Ламптон, у меня уже четыре правнука.
– Ламптон? Кажется, здесь в Картофельных горах довольно много Ламптонов, – заметил Квиллер.
– И должно быть! – ответила старушка, энергично раскачиваясь. – Ламптоны здесь уже больше ста лет – рожали детей, выкармливали цыплят, продавали яйца, рубили лес, делали виски из зерна…
Во двор въехала машина, шофер посигналил, и старуха, быстро встав и откинув кошек, решительно зашагала к машине, даже не попрощавшись. Теперь Квиллер понял – или думал, что понял, – почему на крыльце держали ружье: оно предназначалось для отпугивания спекулянтов землей, если они становились слишком настырными, и, скорее всего, бабушка Ламптон умела с ним обращаться.
