— А ты «Тайну трёх океанов» читал? — вопросом ответила Валентина.
— Фильм смотрел, — неожиданно вспомнил Олег.
— Ху-у, фильм — это фигня, — разочарованно помотала головой девчонка, — книжка в сто раз лучше. Это там так было со скоростью у подводной лодки «Пионер» — чем быстрее, тем больше десятых. А десять десятых — полный ход. Понял?
— Понял, — кивнул Олег. — А твоя мама не будет против? Я же у вас сегодня уже лопал. Скажет — не столовая…
— Моя мама?! — возмутилась Валентина. — Не скажет! Тебе что — в Иконовку из-за еды тащиться, как неродному? Моя мама — фронтовичка. Она, если что, кому угодно в любой беде поможет, не то что накормить. Её председателем хотят выбрать… ой, я расхвасталась…
Они подъехали к школе «с тыла». Ещё утром — точнее, днём — Олег заметил, как странно выглядит летняя школа с её пустыми и загадочными коридорами и классами. И подумал тогда, что не согласился бы жить здесь. Ночью просто жутко, наверное. Д и обидеть может любой — школа так глубоко в саду, что кричи — не дозовёшься, а живут-то девчонка и пусть решительная, смелая, но женщина…
— У мамы гости, — прервала размышления Олега Валентина. И точно — остановившись, Олег услышал мужской голос — быстрый и напористый:
— …именно вам, вам, Вера Борисовна. У вас же все шансы! Товарищ Моржик смотрит на колхоз, как на вотчину, как на своё имение, и, к сожалению, это следствие нашей собственной близорукой кадровой политики, эдакой травоядности! Как было верно сказано на ХХII пленуме ЦК КПСС…
— Дело в том, что он молодёжь просто выживает из села! — вмешался другой голос, совсем молодой. — Я не говорю, что у него на новые машины денег не допросишься! Я этого не говорю! Но он создаёт невыносимые культурные условия! У него завклубом — сбоку припёка, хвост надоедливый! Середина шестидесятых, наша страна шагает вперёд семимильными шагами, сказки делаются повседневностью — а в клубе танцуют под патефон! Чуть ли не под фонограф Эдисона! И ведь я подходил к нему, я сто раз к нему подходил, когда знал, что деньги есть, деньги даны…
— Если ты думаешь, Сеня, что я брошусь покупать вам магнитофон и усилители в первую очередь… — слегка насмешливо ответил женский голос — Олег узнал голос тёти Веры.
— Да аллах с ними, как говорят трудящиеся Востока — я не о частностях, я о состоянии дел в целом, Вера Борисовна! А оно таково, что молодёжь разбегается — и не столько на ударные стройки, как этот надутый клоп…
— Сеня, Сеня… — укоризненно вмешался первый голос.
— Хорошо, как этот близорукий товарищ рапортует райкому партии! Не на стройки, а просто бегут — за позорным для советской молодёжи длинным рублём!…
Голоса удалялись по главной аллее.
Незаметно подкрался тёплый летний вечер. Так и хочется написать — «тихий», но тихим он не был. По деревне перемещались тени. Парочки и группы молодых людей со смехом, песнями, под гитары стягивались к ярко освещённому зданию клуба, двери которого были распахнуты настежь. Из них неслось:
— В Москве, в отдалённом районе,
Семнадцатый дом от угла,
Хорошая девушка Соня
Согласно прописке жила…
Под окнами клуба мелькали те, кому танцевать уже хотелось, но ещё не рекомендовалось по здешним жёстким нормам. А жаль — Олег бы станцевал с удовольствием… Небольшой хвостик людей стоял у кассы.
Оставив велосипеды, Олег и Валентина шли «на дубки». Наискось, сближаясь с ними, из-за деревьев какого-то частного сада, появилась такая парочка, что даже Олег, воспитанный в жесточайшей борьбе за выживание дискотек начала ХХI века, сбил шаг и замер, как парализованный.
Это были двое парней с лицами настолько надменными, что хотелось сделать фотографию на память. Ясней ясного становилось, что два этих высших существа на голову превосходят остальных и всех прочих — и причины для такой надменности имелись. Невероятно пестрые, чудовищной расцветки рубашки были заправлены в брюки и застёгнуты вкривь и вкось, расстёгнутые рукава — подвёрнуты на пол-ладони. Правое бедро у каждого украшала здоровенная белая пуговица. Но самым крутым оказались брюки. Узкие от пояса до колен, ниже они расширялись и превращались не просто в клёши. Нет. Это было что-то настолько чудовищное, что чернейшая зависть скрутила бы любого революционного матроса. В каждую из штанин Олег влез бы без особых проблем. Однако, главным штрихом оказались вшитые с внешней стороны клинья алого бархата. Эти клинья украшали СВЕТЯЩИЕСЯ В ТЕМНОТЕ мелкие лампочки. Узкие длинные носы туфель надменно торчали из-под иллюминированных клёшей.
Воронежская тусовка лопнула бы от зависти. Повесилась бы всем коллективом в сознании убожества своих пирсингов в пупках и разноцветных хаеров.
С открытым ртом провожал Олег парней, канувших в двери клуба.
— Пойдём, ты чё? — тронула его за рукав Валентина.
— Круто, — оценил Олег. — А как лампочки светятся?
— Батарейки в карманах, проводок по ноге пущен, — конспективно пояснила девчонка. — Ты чё, не видал таких?
— Таких? Нет, — искренне ответил Олег. И повторил: — Круто. Вот придурки!
— Придурки, — подтвердила Валентина. — Вон дубки наши.
Возле угла стоял и курил в одиночестве парень. Олегу показалось, что он нарочно скрывается в тени. Мимо прошли две девчонки — стройненькие, в белых платьицах колокольчиками, звучно фыркнули и, гордо вздёрнув головы, ускорили шаг. Парень отчётливо сник ещё больше.
— Облом, — негромко констатировал Олег. — Валюшк, а что это он тихарится? Ну, прячется, в смысле?
— Этот? — брезгливо спросила девчонка, едва глянув в ту сторону. — Да это же Юрка Больной.
— Больной? Чем? — не понял Олег.
— Да он не больной, а больной, — не слишком вразумительно пояснила Валентина и наконец расшифровала: — Он семь лет назад вместо того, чтобы в армию идти, какую-то справку принёс. Испугался, что три года. Ну, его освободили. Вот с тех пор никак не женится, ему мать всю плешь проела, а девчонки его стороной обходят. Раз в армии не был — значит, правда какой больной, кому он нужен?
Олег обернулся на парня. Тот с жалкой улыбкой мял в пальцах сигарету, потом бросил её и побрёл куда-то. От его улыбки мороз драл по коже, без преувеличения. Крутые тут правила игры, однако… Несколько секунд Олег пытался решить для себя, справедливо это, или нет, но так и не решил.
К дубкам оказались прислонены велики. Кто-то сидел на древесных стволах, отполированных, как хорошая мебель, кто-то уже оседлал машины, несколько человек играли в расшибалочку — игру, хорошо знакомую Олегу. Только вместо фишек с цветными монстрами, покемонами и суперменами из мультиков тут были монетки. Во времена Олега в эту игру его ровесники уже не играли, однако тут Олег заметил нескольких ребят даже постарше. В ответ на их с Валентиной приветствия кто-то сказал, что ещё не все прошли — и Олег рискнул включиться в игру.
Сперва он просадил двадцать копеек медью — почти всё, что у него было. Бита оказалась тяжелее, чем пластиковая из будущего, а монетки — падали и отскакивали не так, как фишки. Но, когда кругом уже начали посмеиваться, Олег «поймал руку». Ещё через десять минут он обчистил практически всю компанию, и мальчишки угрюмо смотрели, как «городской» подкидывает в руке екатерининский медный пятак, служивший битой.
Олегу подумалось, что деньги для этих мальчишек значат куда больше, чем для него. Ему-то, если честно, здешние деньги и вообще не требуются. И с беззаботным видом он сообщил:
— Да ладно, разбирай свои. Я не на интерес играл, а просто так. Ну, мы в сад-то едем, или нет?
Около клуба образовалась практически полная пустота, смолкла музыка — начался фильм. Ловя на себе отчётливо благодарные взгляды, Олег подумал, до чего приятно быть благородным.
Награду за благородство он получил сейчас же. Знакомый по утренней схватке парнишка — тот, которого Олег отправил в травку полежать — пристроился сбоку и прямо спросил:
— Говорят, ты Марьку в сортире искупал?
— Че-го?! — не понял и слегка возмутился Олег — ему показалось, что это «крутой наезд по лажовой предъяве». — Какую Марьку, я с девчонками…
— Погоди, — заулыбался мальчишка. — Марька — это Марлен. Марлен, сын Моржика, председателя нашего. Правда, что ты ему вколол?
— Он сам нарвался, — спокойно ответил Олег. — Что хотел — то и огрёб.
— Я понимаю… — Задумчиво кивнул мальчишка. — Только ты теперь поосторожней будь. Во-первых, у него батя…
— Не касается меня его батя. Даже задней левой копытой.
— Ну, может, у тебя отец с матерью, похоже, шишки. Только Марька — он придурок. Его и в интернат потому сплавили учиться, что Моржик с Верой Борисовной конфликтовать из-за него не хотел… В общем, у него обрез есть. И он грозился тебя подстрелить, если ещё раз тут появишься. Понял?
