— Но пистолет здесь ни при чем. И твои ребята тоже. Тем более что этот пистолет, ты же знаешь…
— Стоп! — сказал папа. — По-моему, нас подслушивают. И даже пишут на диктофон. — И папа указал на две падающие из-за угла тени на траве — одну побольше, другую поменьше. — Сдавайтесь! — крикнул папа. — Руки на капот!
Мы вышли из-за дома.
— Вы брали пистолет? — строго спросил папа.
— А что? — вопросом ответил Алешка.
— А то!
— Я два раза брал. И Димка один раз.
— А дальше?
— А дальше ничего. — Алешка невинно похлопал глазами.
Папа и Матвеич переглянулись. Папа снова хотел было что-то спросить, но тут на «мостик» выскочила сияющая мама. И радостно защебетала:
— Вот они! Все такие же! — Оглядела нас. — Боже мой, Алешка, что с твоими ногами? Куда ты дел шнурки? Дима, а ты вроде здорово поправился.
— Мы его заставляем пробу снимать на кухне. Чтобы он нас не отравил. Ты привезла для тетушки Тильды собачий корм, цветы и кофе? А то она всегда такая голодная.
— Она что, — удивилась мама, — цветы ест?
— Не знаю, — уклонился Алешка. — Она, кажется, все ест. Она тут для Димитрия песню такую пела, старинную. Романец называется. «Отвaри поскорее калитку!»
Не всегда поймешь — когда он всерьез тарахтит, а когда ехидничает.
— А я ей должен автопортрет нарисовать. В виде подсвечника. На полке. Она этого достойна. Вообще-то не ей, а ее Сене Бернару.
— Сенбернар — это ее собака?
— Верный друг. Но еще не череп.
— Все, — сказала мама. — Я спокойна. С вами все в порядке. Отварная калитка, автопортрет подсвечника, собачий череп на полке.
— И пропавший пистолет, — добавил папа.
Вот! Недаром же Сеня Бернар его облизывал! Недаром мне показалось, что в его пакете что-то есть!
— Какой пистолет? — спросила мама.
— В виде подсвечника, — хмыкнул папа. — Какой же еще?
— Ничего не понимаю, — сказала мама. — Один пистолет я уже нашла. Так у вас еще один потерялся?
Папа с Матвеичем опять переглянулись. А Лешка тут же еще туману напустил:
— И мы с Димитрием один пистолет нашли. В тисках. Некрашеный.
— Федор Матвеич, дорогой, — сказала мама, — мы вам сочувствуем.
— Да ничего, не беспокойтесь, — ответил он. — У меня еще один пистолет есть.
— Некрашеный? — упавшим голосом спросила мама. — В тисках?
— В сейфе.
— А где он, — живо заинтересовался Алешка, — этот сейф?
— Фиг найдешь, — подмигнул ему Матвеич.
И тут Алешка вдруг тоже подмигнул и хитренько заявил:
— А я уже давно его нашел. И этот ваш сейф, и этот ваш пистолет в сейфе. И эту вашу обойму с патронами.
— А это что? — спросила мама и протянула нам ладонь, на которой лежал пистолетный патрон. — В кого вы стрелять собираетесь?
Я только хлопал глазами и вертел головой.
— А это чей автопортрет? — она развернула рисунки подошв. — Левый и правый профиль?
— Так, — сказал папа. — Пошли в дом. Будем разбираться. Проведем допросы и очные ставки. И определим меру наказания. В том числе и для Матвеича. За то, что распустил свой экипаж.
— Его уже кто-то до меня распустил, — проворчал Федор Матвеич.
Мама уже успела прибраться в доме и даже частично накрыла стол, разложив на тарелках всякие городские вкусности. И тут же прикрикнула на Алешку:
— Алексей, колбасу грязными руками не хватают!
— А чистыми хватают? — спросил Алешка.
— Колбасу хватают вилками, — серьезно пояснил папа.
— А флотский борщ чем хватают?
— Какой флотский борщ? — приятно удивился папа. — А ну-ка, тащите его сюда.
— Будешь его вилкой хватать? — хихикнул Алешка. И я понял, что если нам и попадет, то не очень круто.
Мы сели за стол. Папа спросил:
— С кого начнем?
— С меня, — сказал Алешка. В одной руке он держал ложку с борщом, а в другой кусок колбасы. — Я открыл страшную тайну.
И он рассказал, что в песчаном карьере скрывается в песчаной пещере Окаянный Ганс. Он днем варит себе на костре флотский борщ и мокрые ботинки, а ночью бродит вокруг дома, чтобы напасть на Матвеича и отомстить ему за свою загубленную жизнь.
— Мы уже приготовили с Димитрием рыбную сеть, чтобы его отловить, да не успели — вы уже приехали.
Папа слушал очень внимательно и все время переглядывался с Матвеичем. А Лешка сильно увлекся своим рассказом. Даже не заметил, что закусывает флотский борщ уже не колбасой, а сыром. Мама на это смотрела с ужасом.
— А как он выглядит? — спросил папа.
— Нормально, — сказал Алешка. — В ботинках, в штанах и в куртке. — И не заметил, что в левой руке у него уже не сыр, а сникерс.
— Это уж слишком! — воскликнула мама.
— Почему? — не понял ее возмущения Алешка. — Он же не может босиком и без штанов ходить.
— Особые приметы есть? — опять спросил папа.
— До фига! Патроны теряет, спит днем, курит ночью.
— Понятно, — вздохнул папа. — Спит с закрытыми глазами, а сигарету держит во рту. Очень особые приметы. Ладно, с этим мы разберемся. После обеда. Разбудим вашего Окаянного Ганса. Матвеич, наручники у тебя есть?
— Где-то валялись.
— Так, пойдем дальше. Куда вы пистолет девали?
— Никуда не девали, — Алешка пожал плечами с возмущением.
— Можно, я доложу? — Мама подняла руку, как примерная школьница. В глазах ее блестели веселые искорки. — Пистолет никуда не девался. Висит себе спокойно на своем месте.
Вот это фишка! Папа поднялся из-за стола, взбежал по лестнице в нашу рубку и вернулся растерянным.
— Матвеич, ты ничего не напутал?
— А чего тут путать? После завтрака пистолет исчез, а к обеду объявился.
— Погулял, — сказал Алешка. — Проголодался.
— Вообще, — начала мама, — в доме, где обитают такие сорванцы, держать оружие на видном месте нельзя.
— Леша, — попросил Матвеич, — принеси пистолет.
Алешка что-то дожевал, метнулся наверх, вернулся с пистолетом, положил его на стол перед Матвеичем.
— Вот это, — Матвеич взял пистолет в руку, — это не оружие. Макет. Все механизмы из него удалены, обойма наглухо закреплена в рукоятке. Так что не волнуйтесь, вещь не опасная. Храню как память. Выстрелить из него нельзя.
— Но по башке рукояткой дать можно, — поспешил Алешка.
Все это мило, здорово, но малопонятно. Пистолет оказался ненастоящим, это ладно. Но ведь куда-то исчез. И опять появился. Если его стащил Сеня Бернар, то как пистолет оказался на месте? Значит, актер пистолет не крал. А кто тогда? И почему вернул? А самое главное — при чем здесь наша мама? Она что, приехала из Москвы, чтобы убедиться, что пистолет мирно дремлет в кожаной кобуре, а не охотится с Алешкой по лесам на диких тигров?
Нет, все эти истории не по мне. Я люблю, чтобы все было понятно и ясно. Картошка, капуста, яички… Тут все просто и не перепутывается. Даже когда варится в одной кастрюле. И я вот не уверен, что на Алешкином огороде не вырастет вместо укропа какая-нибудь экзотика вроде баобаба или кенгуру.
— Ну хорошо, — сказала мама. — А когда вы пойдете за вашим Гансом?
— Никогда! — вдруг громко крикнул Алешка. — Он сам к нам пришел! — Схватил пистолет и направил его в окно.
Мы выглянули. За калиткой стоял человек в камуфляжных брюках и в рубчатых армейских ботинках…
— Попался! — злорадно выдохнул Алешка. — Сам пришел! Сдаваться! Совесть замучила!
Матвеич почему-то рассмеялся и сказал:
— Он испугался, Леша, что ты его в сеть поймаешь. Тем более что фамилия у него для этого подходящая — Рыбкин.
Матвеич высунулся в окно и крикнул:
— Заходи, Юрик! Ты как здесь оказался?
Юрик громко чихнул и «отварил» калитку.
— Ну вот, — пробормотал Алешка. — Одна все время сморкается, другой чихает… — Он был явно смущен тем, что песчаный человек оказался не злобным Гансом, а хорошим знакомым Матвеича — каким-то Юриком да еще Рыбкиным.
Юрик вошел в дом. Это был довольно симпатичный и довольно молодой человек. Но немного седоватый. И довольно смущенный, оттого что все время громко чихал.
— Вам надо согреться, — засуетилась мама. — Матвеич, у вас есть малиновое варенье или мед?
— Леш, — усмехнулся Матвеич, — малинка у нас еще есть?
— Немножко, — смутился Алешка. И стал постепенно сознаваться: — Полбаночки. Или на донышке. И Димитрий, кажется, банку уже вымыл. Зато мед еще есть.
— На донышке? — рассердилась мама.
Юрика поскорее усадили за стол, стали кормить и поить чаем с медом. Его было много — как раз хватило положить две ложки в чашку чая.
Во время разговора взрослых, прерываемого чиханием Юрика, мы кое-что поняли. Оказывается, этот Юрик когда-то, не так давно, попал по ошибке сначала в милицию, а потом в тюрьму. Матвеич поймал настоящего преступника и добился освобождения Юрика. И этот Юрик благодарен ему изо всех сил.
