— Что с тобой, Кубусь? — спросила обеспокоенная мать. — Откуда у тебя этот допотопный зонт?
Кубусь пытливо взглянул на нее, мысленно прикидывая, стоит ли говорить правду. Нет, все-таки не стоит. Мать не поймет всей этой загадочной истории с зонтом. Она, пожалуй, даже высмеет его или — что еще хуже — может заставить немедленно возвратить зонт владельцу либо позвонит в полицию. И Кубусь уклончиво пояснил:
— Это такой старый зонт, его нашел Ленивец. — Ну, хорошо, а почему ты спал с ним? Кубусь пожал плечами:
— А разве нельзя?
— Не понимаю тебя, Кубусь. Как можно брать в кровать зонт? Ты с каждым днем ведешь себя все более странно. Признайся, может быть, снова играешь в детектива?
«Играешь в детектива! — сердито подумал мальчик. — Ничего себе! Я расследую самые таинственные дела, а мамуся говорит: „Играешь в детектива“!»
Кубусь, надувшись, холодно взглянул на мать.
— Почему ты так думаешь? — обиженно проронил он.
— А что ты делал вчера вечером?
— Был у Гипци.
— А этот зонт?
Мальчик нахмурился. Ему очень не нравились эти расспросы.
— Я ведь сказал, что зонт нашел Ленивец.
— Где?
«Где можно найти зонт?» Мальчик ненадолго задумался. Он уже разозлился. Нужно было найти такой ответ, чтобы мать наконец оставила его в покое.
— В трамвае, просто в трамвае, — не очень вежливо ответил он.
— Если нашел зонт в трамвае, то нужно отнести его в бюро находок… И вообще странно, что Ленивец унес зонт из трамвая.
Мальчика от волнения бросило в жар.
— Мамуся, ты совсем не знаешь Ленивца. Он над этим не задумывался.
— Тогда ты должен сказать ему об этом.
— А если мне самому зонт нравится! У него серебряная ручка, и вообще… мировой зонт.
— Дорогой мой, я очень хорошо понимаю, что зонт мировой, — шутливо заговорила мать. — Но у него ведь есть хозяин, которому он может нравиться еще больше, чем тебе.
Кубусь громко вздохнул, он был уже сыт по горло этим затянувшимся разговором.
— Хорошо, мамуся, отнесем его в бюро находок.
— А ты знаешь, где находится бюро?
— Не знаю, но найду адрес в телефонном справочнике.
Мать подошла к Кубусю, хотела ласково погладить его, но он резко отпрянул.
— Кубусь, милый, — мягко произнесла она, — что с тобой? Что такое случилось?
Кубусь упрямо молчал.
— Если для тебя этот зонт так важен, то, может быть… — Она хотела сказать: «…то, может быть, удастся сделать так, чтобы зонт остался», но Кубусь перебил ее:
— Отнесу его сам, мама, не беспокойся об этом.
— Хорошо. Не сердись на меня. А теперь вставай, завтрак уже готов.
Кубусь потянулся, как кот, широко зевнул, как молодой бегемот, и тут неизвестно почему ему припомнился разговор Усика с человеком, которого Кубусь никогда не видел. Было это вчера, когда он, спрятавшись под пледом, путешествовал «зайцем» на великолепном «Крайслере». Усик настаивал, чтобы тот человек искал зонт в каких-то бюро. Может, речь шла как раз о бюро находок?
Раздумывая над этим, Кубусь выскочил из постели. Взяв в руки зонт, он поставил его в угол около шкафа. Потом, потянув носом, уловил изумительный аромат свежего кофе…
— Завтракать! — крикнула ему мать.
За завтраком Кубусю вдруг сделалось не по себе оттого, что так глупо наврал матери. Надо было тогда сказать ей правду или промолчать. Сейчас, в минуту раскаяния, ему хотелось сказать: «Мамуся, с тем зонтом все было совсем не так. Его нашел Ленивец, но не в трамвае… И вообще это непростой зонт…»
Тем не менее он не сказал ни слова, ибо чувствовал себя весьма неуютно и ему было стыдно. Он далее подумал, что не будет ничего страшного, если расскажет об этом матери вечером или завтра. Сейчас же он не хотел портить ей настроение. Подавая ему кофе, мать потихоньку напевала. У нее был приятный чистый голос, и Кубусю очень нравилось, когда она пела.
Мать присела к столу.
— У тебя такой вид, будто ты набедокурил, — пошутила она.
— Э-э… там, — пробормотал Кубусь и с аппетитом принялся за хрустящие булочки.
— Забыла сказать, что через неделю мы едем отдыхать на курорт. У меня уже есть путевка. Представляешь, как будет чудесно? Море, солнце и мы с тобой!
Мальчик едва не подавился непрожеванным куском булки.
— Уже через неделю? — упавшим голосом спросил он, прикидывая, удастся ли за неделю раскрыть тайну черного зонта.
— Ты разве не рад?
— Рад, конечно, но…
— Но что?
— Ничего. Просто я думал, что поедем позже.
— А я думаю, что ты встал сегодня с левой ноги и капризничаешь. И все потому, что я забрала у тебя из постели старый черный зонт…
Мальчик не ответил, с него уже было достаточно этих разговоров о зонте. К тому же ему хотелось поскорее вырваться из дома и отправиться с Гипцей к Толусю Поэту. Быстро покончив с завтраком, он спросил у матери:
— Могу я пойти к Гипце?
Мать с упреком взглянула на Кубуся.
— Я думала, ты немного посидишь со мной.
— Прости, мама, но мы договорились еще вчера.
— Ну, иди уж, иди. — Мать махнула рукой. — Я вернусь сегодня в пять. Обед будет в холодильнике, второй завтрак в корзинке под салфеткой. Не забудь про молоко…
Кубусь пропустил мимо ушей всю эту скукотищу и, оказавшись за дверью, думал только о том, как бы поскорее очутиться у Толуся Поэта.
Глава XXVI
ТОЛУСЬ ПОЭТ НА СТРАЖЕ
С самого утра Толусь Поэт вертелся возле дома пани Баумановой. Со стороны могло показаться, что он очарован романтической атмосферой и живописным видом старой виллы. Толусь вел себя как истинный влюбленный — мечтательным взглядом не спеша обводил все закоулки сада, всматривался в проплывающие над башенкой облака, прислушивался к утреннему концерту птичьего хора и вздыхал по золотистым ноготкам у веранды.
Но в то же самое время его маленькие, глубоко сидящие глазки, словно два рефлектора, тщательно осматривали территорию сада. Ничто не могло ускользнуть от его внимательного взгляда.
В раздумье он двинулся вокруг дома. Обошел его со стороны огородных грядок, миновал площадку с автомобильными остовами, прошел мимо сараев и задержался у стенки, ограждавшей территорию виллы.
Здесь царила приятная прохлада. Из тенистых зарослей калины доносились заливистые птичьи голоса, пахло мятой и ромашкой. Чувствительная душа Толуся Поэта преисполнилась восхищения. Восхищения и восторга.
Испытываемые им возвышенные чувства не помешали ему, однако, взобраться на не очень высокую, выщербленную временем стену. Вид на виллу ему заслоняли кусты дикой черешни. Он сорвал несколько плодов, но они оказались слишком терпкими на вкус. С минуту он разглядывал сад. Тишина. На уступе каменного фундамента нежился на солнышке черный кот. Под навес крыши юркнула ласточка. Как раз напротив виднелось закрытое окно дома.
Толусь удобно уселся на стенке, свесив ноги, потрепал пальцами рыжую бородку и, опьяненный тишиной, вынул из кармана пиджака томик стихов. Он был уверен, что в сложившейся обстановке, если уж пропал удивительнейший в мире зонт, надлежит держаться с достоинством. Только вооружившись терпением, можно рассчитывать на получение каких-либо результатов.
Ожидание длилось недолго. Не успел Толусь дочитать до конца первое стихотворение, как услышал, что за спиной у него хрустнула сухая веточка. Неторопливо оглянувшись, он увидел возле стенки молодого человека в джинсах и замшевой курточке.
«Тот самый, о ком говорила Гипця», — подумал Толусь, сохраняя невозмутимое спокойствие, будто заметил всего лишь собаку или кошку.
— Добрый день! — приветствовал его молодой человек.
— Мое почтение, — неохотно пробурчал Толусь.
— Мне хотелось поговорить с паном.
— Нет ничего легче.
— Я видел, как пан выходил вчера из автомобиля Повальского.
«Хо-хо, и куда он клонит?» — подумал Толусь, внимательно всматриваясь в говорившего, а вслух совершенно спокойно произнес:
— В самом деле, кажется, так и было.
Молодой человек поощрительно улыбнулся и, вынув из кармана пачку сигарет, протянул ее Толусю.
— Я знаю пана, — продолжал молодой человек, не спуская с Толуся пытливого взгляда. — Пан занимается собачками.
Толусь взял сигарету и не спеша сунул ее в рот.
— Правильно, я работаю в области кинологии. Молодой человек насмешливо улыбнулся.
— Эх, Толусь, ты так и не узнал меня. Я — Фредек. Еще сопляком я доставлял тебе породистых собак для выкупа.
— Что-то припоминаю, — задумался Толусь. — Ты жил недалеко от бара «У Белой Розы». Потом тебя прищучили…
— Отсидел пять лет.
— Мало, — буркнул Толусь. — Я бы тебе дал больше.
— Я был еще щенком.
— Наверно, им и остался. Молодой человек кисло улыбнулся.
