— Шустрый у тебя парень, — говорил Розов. — Ты бы слышал, как он со мной разговаривал. У него есть чувство собственного достоинства, какая-то твердость, духа что ли… жалко, конечно, что ты не прислушался к его словам с самого начала. Ведь женщин вывели отсюда всего несколько минут назад. Потому что котел еще кипит на плите, да и брошенная на столе работа говорит о том, что они были здесь совсем недавно…
Во двор въехало сразу несколько машин — это были люди из прокуратуры, уголовного розыска…
Горностаев хотел было уже к ним подойти, как вдруг запищал его «мобильный».
— Па, это я, Сергей.
— Ну наконец-то. Где ты?
— Почти дома.
— А я здесь, внизу, во дворе… Если хочешь, выходи. Я зря тебя сразу не послушал… женщин уже нет… Но они там действительно были. А вы… вы, ребята, просто молодцы. Вот только надо было гнуть свое до конца.
— Так мы и гнули, — спокойно возразил Сергей.
— Тогда бы не упустили их…
— Па, они сейчас у нас.
Кто? — Олег Васильевич слушал его несколько рассеянно, потому что из прибывших машин уже стали выходить знакомые ему люди. Они занимали ответственные посты в службе Министерства внутренних дел. Были здесь и представители службы безопасности.
— Эти женщины сейчас у нас, ты слышишь меня или нет? Между прочим, я вижу тебя. Но ты отвлекись на минутку от своих генералов и полковников. Подними голову и посмотри на окна тети Тамары Саржиной. Видишь меня?
Горностаев поднял голову и увидел стоящего на лоджии сына. Тот махал ему рукой. И вдруг как закричит:
— Они здесь! У нас!
Он не поверил своим ушам. Извинившись перед теми, кто уже окружил его, кинулся в подъезд. Возглас Сергея услышали и те, кому непосредственно было поручено освободить таксидермистов.
Поэтому в лифт набилось довольно много народу.
— Сергей сейчас находится в квартире нашей знакомой, она временно не живет там… Но мне не верится… Как-то все это не укладывается в голове, — бормотал он, словно заранее извиняясь перед своими коллегами за недоразумение.
Ты недооцениваешь ребят, — сказал кто-то. — Они же живут здесь, это их двор, так почему же ты не допускаешь мысли о том, что они способны пробраться в подземелье? Кстати, там, за гаражом, мы нашли в кустах одного типа. Он сейчас в отключке. Но по нашим данным, его разыскивают уже двенадцать лет. Убийца со стажем. Юрий Власенков.
Лифт остановился, все вышли на лестничную площадку, где их уже поджидал Сергей. В квартире увидели измученных женщин, которые немного погодя представились:
— Полушкина Нина Петровна.
— Родионова Ирина Владимировна.
— Боброва Татьяна Николаевна.
— Смолкина Вера Львовна.
— Сторжева Анна Михайловна.
Когда Маша пришла в себя в следующий раз, ее лицо осветила улыбка: «Приснится же такое…»
Она сразу открыла глаза, но, как и в первый раз, увидела над головой ненавистную физиономию Атаева.
— Очнулась? Выходи. Так и быть. А то еще окочуришься.
Он подал ей руку, и Маша, не чувствуя своего тела, выкарабкалась наверх.
Да, она не ошиблась. Они находились в теплице. Лицо Атаева было несколько растерянным:
— Что-то отца долго нет.
— А он знает, что я здесь?
Так его человек и привез нас сюда. А дядя Юра должен был отвезти этих баб через подземный ход к стадиону. Там его будет ждать машина.
— Кирилл, ты вообще-то понимаешь, что вы с отцом натворили? Ведь его рано или поздно поймают…
— Вся наша жизнь — борьба, слыхала? Мой отец борется всю жизнь с нищетой и бездельниками. Ты думаешь, что все это, — он обвел рукой теплицу, — можно построить на зарплату? Или у нас была бы большая квартира, которую он сделал из трех, расположенных на нашем этаже? Да если хочешь знать, мой отец родом из бедной семьи. И он еще в детстве, вот когда был таким же, как и я, дал себе слово добиться успеха во всем. Он шел к этому всеми доступными и…
— … недоступными способами, хочешь сказать?
— Вот именно! И если бы не это, я бы побирался сейчас, как Гришин. Но ведь и Макс ест колбасу на деньги, которые он зарабатывает именно у моего отца. Работа пустяковая: принеси-отнеси. А платит ему отец приличные «бабки».
— Я знаю, что приносит и уносит Гришин. Это он таскает еду женщинам, а уносит и вываливает в мусорные баки куски мяса зебры…
— Считай, что у него больше нет работы…
— Послушай, Кирилл, да очнись ты! — Маша потрясла его за плечи. — Какая работа?
О чем ты, если сейчас в подземелье освобождают ваших пленниц, а твоего отца наверняка арестовали и повезли в Бутырку? Думаешь, мои родители бездействуют? Ты их просто не знаешь! Никита знает, где я была, и догадывается, что меня могут прятать только здесь, на вашей даче… Ты думаешь, почему я отсюда сбежала? Да потому, что когда ты меня бросил, умчавшись на мотоцикле, я набрела вот на такую же теплицу. И я почувствовала запах супа. Противного супа, который вы варите для своих рабов. Я же не слепая, я сразу поняла, что на вашей даче трудятся десятки людей. Ты оглянись, какая кругом красота…
Она замерла, вдыхая чудесный запах свежих гвоздик, которых здесь, в теплице, было тысячи… Их кроваво-красные густые соцветия составляли такой контраст всему, что творилось в душе стоящего перед ней подростка с красивым именем Кирилл, что Маша даже зажмурилась, в который раз мечтая открыть глаза и оказаться у себя дома.
—… такая красота, — продолжила она, — но создана она ценой страданий многих людей. Они тоже хотят жить по-человечески, и, если они приехали в Москву на заработки, значит, их заставила жизнь.
— Будь они поумнее и посильнее духом, уж давно выбрались бы отсюда, — неожиданно сказал Кирилл. — Но это люди низшего сорта. Так говорит мой отец.
— А что говорит твоя мама? Она такая же жестокая, как и ты?
— Моя настоящая мама давно уехала из Москвы. Отец ее выгнал. А та, что живет с нами, никакая мне не мать. Ладно, хватит говорить. Пошли отсюда. Ты-то не из их породы, — он кивнул куда-то вниз, судя по всему, имея в виду своих рабов. — Так что пользуйся моей добротой…
Они вышли из теплицы и направились к дому.
Сад, залитый лунным светом, представлял собой потрясающее зрелище. Круглые клумбы между деревьями, белые скамейки, голубые шелестящие над головами кроны яблонь и вишен… И как дворец возвышался перед ними дом. Дача Атаевых.
— Если хочешь, то пойди в дом, отдохни. Я тебе приготовлю что-нибудь попить. Сейчас приедет отец. И если ты обещаешь молчать про то, что я тебе сейчас сказал, то уйдешь отсюда живой…
Маша поняла, что разговаривать с ним бесполезно. Атаев-старший, видно, так обработал ему мозги, что никакая логика и здравый смысл не сможет поколебать убежденности в своей правоте и безнаказанности.
— Хорошо. Я буду молчать. Между прочим, я проголодалась. Там, в саду, я видела мангал, мы проходили мимо. По-моему, там торчали шампуры с мясом, а?
— То-то, — хмыкнул Кирилл. — Я знал, что не ошибся в тебе… Я мигом. Только свет не включай. Ни к чему это.
А Маша, взглянув в окно, подумала, что с больной ногой она и на мотоцикле далеко не уедет.
Однако, когда за Кириллом закрылась дверь, она на одной ноге допрыгала до холла, нашла в темноте телефон и, с трудом различая при лунном свете цифры, набрала номер домашнего телефона. Трубку быстро взяла мама. Наверно, она весь вечер ждала этого звонка.
— Мама, ты только не переживай. Я на даче у Атаевых. Это на Николиной горе. У него много теплиц, думаю, что их участок на окраине, сразу после леса, я не очень хорошо ориентируюсь.
— Машенька, доченька, что же это все напасти-то на тебя? Тебя не били?
— Нет, мам, не били…
— А тот, что в милицейской форме был, на самом деле милиционер?
— Нет, мам, не думаю… Мы здесь с Кириллом. Он странный, но будем надеяться, что ничего страшного со мной не сделает… Приезжайте поскорее.
— А ты знаешь, что этих женщин… что в подземелье… освободили?
— Да? Вот это здорово, даже не верится… ну все, мам, я не могу больше говорить… — и Маша, сглотнув слезы, положила трубку.
Когда вернулся Кирилл, она уже взяла себя в руки. Больше того, ей даже удалось проглотить несколько кусков шашлыка.
А чуть позже, когда они с Кириллом все-таки включили свет и начали играть в карты в «дурачка», ей вдруг подумалось, что не Кирилл виноват в том, что стал таким.
— Скажи, а сгоревшая кошка — это твоих рук дело?
— Моих… — Кирилл старался не смотреть ей в глаза.
— Но как же ты мог?
— Да она мертвая была. Хотел живую, отец сказал, что жестокость в себе надо воспитывать. Но не смог. Нашел случайно во дворе уже кем-то убитую или, скорее всего, сбитую машиной. Оттащил ее на пустырь, облил бензином и поджег…
— Мой брат нашел ее в мусорном баке и принял за обгоревшего инопланетянина, — горько усмехнулась Маша. — Вечно он что-нибудь придумает…
— Тебе хорошо, у тебя есть брат. А у меня — никого.
Кирилл своим откровением вызвал у Маши прилив теплого чувства к нему. А она и не знала о том, что та красивая молодая женщина, которую всегда можно встретить в обществе Атаева-старшего, вовсе и не его мать, а вторая жена отца. Так, может, в этом-то все и дело? Хотя, с другой стороны, разве не он издевался над Машей там, в теплице, когда она лежала на холодном полу в метре от рычащей собаки?
