— Мой брат нашел ее в мусорном баке и принял за обгоревшего инопланетянина, — горько усмехнулась Маша. — Вечно он что-нибудь придумает…
— Тебе хорошо, у тебя есть брат. А у меня — никого.
Кирилл своим откровением вызвал у Маши прилив теплого чувства к нему. А она и не знала о том, что та красивая молодая женщина, которую всегда можно встретить в обществе Атаева-старшего, вовсе и не его мать, а вторая жена отца. Так, может, в этом-то все и дело? Хотя, с другой стороны, разве не он издевался над Машей там, в теплице, когда она лежала на холодном полу в метре от рычащей собаки?
— У меня от шашлыка жажда разыгралась. Ты обещал принести попить…
— Гм… Я уйду, а ты бросишься к гаражу, выведешь мотоцикл и деру? — погрозил ей пальцем Кирилл.
— Куда же я с забинтованными ногами…
— Не знаю, кто тебя просил садиться на велосипед… Где он, кстати?
— Я его спрятала.
У нее пропала всякая охота разговаривать с Атаевым. Но он, притащив откуда-то две бутылки холодной фанты, разлил ее по стаканам и протянул один из них Маше: «Пей».
— Ты не думай, я не такой уж бестолковый и понимаю, что отец того… чересчур… Но ведь он мой отец. Я же должен его защищать и оправдывать. Кроме того, у меня взрывной характер. Тоже в отца. Когда я понял, что ты меня «кинула», я чуть с ума не сошел от злости. Носился по всему саду, тебя искал. А уж когда обнаружил пропажу велосипеда — тут уж совсем…
Ладно. Хватит. Надоело. Еще раз вспомнишь, сбегу. И не посмотрю на то, что нога больная. Даже две ноги… Ты — урод, Кирилл. Вот, собственно, что я хотела тебе сказать. И если я клюнула на твои розы, значит, и я тоже дура. Но это все в прошлом. А теперь уже недолго осталось ждать. За мной обязательно приедут. Вот увидишь…
— Не за тобой, а за нами, — поправил ее Кирилл. Лицо его снова приняло угрюмое выражение. — Нас отвезут домой, и ты будешь молчать.
— Пока тебя не было, я позвонила домой и рассказала, где я. Уже совсем скоро меня освободят, а тебя схватят, и тебе придется отвечать за поступки твоего отца.
— Нет, — вскочил он, — ты не могла этого сделать.
— Могла… У тебя же телефон в холле, на подоконнике.
— Да знаешь, кто ты после этого?
— Знаю. Но знаю и кто ты. И не советую…
— Да пошла ты… — он встал. Схватил ее за руку и потащил за собой к выходу. — Захотелось в теплицу?
Маша сопротивлялась изо всех сил. Но Кирилл упорно тянул ее за собой. Тогда, изловчившись, Маша ударила его кулаком прямо в нос. И когда Кирилл, отпустив ее руку, схватился за лицо, потому что из носа хлынула кровь, Маша, превозмогая боль в щиколотке, бросилась к дверям. Она почти скатилась с крыльца и, завернув за угол, побежала к гаражу. Она понимала, что мотоцикл — не велосипед и что без подготовки она не сможет его завести и проехать на нем даже несколько метров. Да и ключей у нее нет, чтобы открыть ворота. Оставалось одно — спрятаться там, в темени гаража среди какого-нибудь неприметного хлама, и ждать приезда родителей. Или милиции.
И она в отчаянии прыгнула в смотровую яму. Прикрылась каким-то засаленным халатом и замерла, ожидая прихода Кирилла.
Маша слышала его шаги на крыльце, шелест травы — он искал ее в саду. Затем шаги стали отчетливее, и она поняла, что Кирилл подошел к гаражу. Он ругался, затем до нее донесся запах сигареты. Ну конечно, Атаев решил покурить, чтобы успокоиться. Прямо в шаге от нее, наверху, лежал оброненный Кириллом спичечный коробок.
Постояв немного в гараже, Кирилл снова ушел на поиски Маши. Он звал ее, кричал, отдаляясь от дома все дальше и дальше и углубляясь, судя по звукам, в сад…
Маша вылезла из ямы, схватила спички и посветила себе. И случилось так, что первое, что она увидела в темном гараже при свете маленькой спички — это канистра, в таких держат бензин.
Маша взяла канистру, спрятала в карман спички и заковыляла к дому.
«Я не буду сидеть в яме и ждать. Пусть тот, кто устроил весь этот кошмар, сидит в яме…»
Так, приговаривая, она поднялась на крыльцо, и ее, залитую лунным светом, всю белую и тоненькую, увидел Кирилл.
— Маша! — он подбежал к крыльцу. — Маша! Я не знаю, что мне делать… И если честно, то и мне на этой даче было противно находиться… Я слышал, я все знал, но что я мог сделать? Это отец и его… жена… Они запрещали мне даже звонить матери…
У него начиналась истерика. Он взлетел на крыльцо и, схватив Машу за плечи, как совсем недавно делала она, начал ее трясти, словно без этого до нее не дошел бы смысл его слов:
— Я знал, что это когда-нибудь случится, но я же не мог сказать об этом отцу. Ты не знаешь его, ты ничего не знаешь… Когда его рабочие начинали болеть, он выкидывал их из подвалов и оставлял умирать… Или же делал уколы… Я сам видел несколько могил в лесу. Отец водил меня и показывал…
— Прекрати, Кирилл. Тебе-то нечего бояться, ты не должен отвечать за поступки отца…
— Но я мог уйти от него. Я и хотел уйти, но отец давал мне деньги… Зачем ты взяла канистру?
— Ни за чем. Чтобы ты не приставал ко мне со своими дурацкими разговорами. У меня и спички есть. Подойдешь ко мне, обольюсь бензином…
Но она не успела договорить. Кирилл схватил канистру, распахнул дверь и ворвался в дом. Его не было несколько минут. А когда он снова выбежал, Маша уже спустилась с крыльца, сидела на скамейке и потирала больную ногу. В воздухе запахло бензином.
Кирилл подошел к ней.
— Можно, я тебя обниму? — спросил он.
— Ты что, с ума сошел? — она уже вообще ничего не понимала.
Но он больше не задавал ей вопросов. Набросился на нее, обнял за плечи, его рука скользнула в ее карман — и сразу же отпрянул. Отбежал, сжимая в руке что-то… И когда Маша поняла, что же такое он выхватил у нее из кармана, было уже поздно.
Кирилл дрожащими руками открыл спичечный коробок, достал спичку, чиркнул ею и, когда она загорелась, поднес к двери дома. Постоял, подумал мгновение и бросил спичку прямо в раскрытую дверь… Затем вернулся к Маше, сел рядом на скамейку и стал ждать.
Маша, понимая, что на ее глазах только что был совершен поступок страшного отчаяния и безысходности, зажала рот рукой, чтобы не закричать.
Запахло гарью, а за стеклом дома на первом этаже появился розовато-оранжевый свет… Казалось, внутри дома разожгли костер.
— Кирилл, что ты сделал? Разве так по-идиотски можно решать свои внутренние проблемы?
— Пошли отсюда, сейчас бабахнет… Там газ…
И Кирилл, словно очнувшись, схватил Машу за руку и потащил за собой в сторону ворот.
Они выбежали за пределы дачи, захлопнули калитку и бросились в темный лес. Маша бежала, ничего не соображая от страха и ужаса. А когда раздался взрыв, они упали на землю. В небо взвилось огненное пышное облако и рассыпалось на миллиарды сверкающих искр… Дом горел, охваченный пламенем, трещал и разваливался.
— К-к-конец, это к-конец, — заикаясь, говорил Кирилл, обхватив голову руками.
И вдруг сквозь этот страшный шум и треск до них донесся еле слышный звук мотора.
— Мама… — Маша спрятала лицо в ладонях и разрыдалась.
В «штабе» собрались лишь через два дня. Все знали о том, что Маша после пережитого ею потрясения и полученных травм целый день провела все же в больнице. Еще сутки ушли на то, чтобы она отоспалась.
Однако выглядела она, несмотря на все треволнения, вполне прилично. Даже новые бинты на ногах и белые кресты пластыря, скрывавшие уже более серьезные ссадины на лице, которые она получила, оказывается, находясь в подвале теплицы, воспринимались ее друзьями не как простые медицинские повязки, а как чуть ли не победные знаки.
— Знаешь, а тебе даже идут эти пластыри, — подбодрил Машу Саша Дронов, впервые увидев после невероятного похищения. — Ты в них такая.
— Брось, Дрон. Не надрывайся… — сегодня Маша была уже не изнеженной барышней «а ля Изабель Юппер», а владеющей всеми видами борьбы Синтией Ротрок, для которой сделать из громилы-парня фарш все равно, что сдунуть со лба локон… — Я знаю, как выгляжу, а потому оставим эту тему. Что у нас сегодня на повестке дня?
— Машка, хватит валять дурака, — не выдержал Никита. — Режь торт! Мы только тебя и ждем!
На столе в гостиной действительно стоял торт. Огромный, весь в розочках, при виде которого можно было забыть все, что еще позавчера заставляло думать об окружающем мире, как о неминуемой пропасти, темной и страшной, как было там, в подвале…
Маша оглянулась, все еще не в силах расстаться со своими тяжелыми воспоминаниями, но, увидев, какими глазами смотрят друзья и на нее, и на торт, умилилась. А ведь там, в теплице, ей в голову лезли самые страшные мысли, что она никогда больше не увидит ни своего милого Пузыречка, ни храброго Горностаева, ни скромнягу-Дрона.
— Вот черт, — прошептала она, беря в руки нож. — Да с таким ножом можно и на медведя… И откуда у нас торт?
— Отец привез, — сказал Горностаев. — Он нам всем привет передает и благодарность… А вот эту кинокамеру привезли утром из зоопарка. Оказывается, под теплицами у Атаевых в клетках была еще одна зебра и две птицы: павлин и фламинго…
