– Ну что, все вместе пойдем? – спросил Мефодий, когда они выбрались из машины.
– А как же! – Анка испугалась, что ее опять куда-нибудь пошлют сторожить, как «лучшую ищейку». – Вместе представительнее получится.
– Как-то неприятно на душе, – проговорил Пашка. – Как будто ябедничать собрались. Закладывать, короче.
– Закладывать! – взвился Саня. – Думаешь, мне это решение легко далось? Но нет ведь другого способа остановить этого… преступника! Пусть мы не знаем, откуда у него пасхальные яйца или что-нибудь еще, но про часы ведь точно все известно! Да он у Марксэны последнюю ценность не постыдился забрать, последнюю память! А Мифу так вообще шантажировал. И нашей доверчивостью воспользовался. «Закла-адывать»!.. Не хочешь – не ходи! Тоже мне, сыщик…
– Ладно тебе, Чибис, – смутился Пашка. – Все я понимаю.
Никому из сотрудников аэропорта не было до них дела.
– Отвяжитесь, ребята, – отмахнулся первый таможенник, к которому они подошли. – Какое вам еще начальство? Заняты все.
Человек в форме пограничника пробормотал что-то невнятное и исчез за дверью с надписью «Служебное помещение».
– Раз они по-человечески не понимают, – вздохнул Мифа, – придется врать. Как обычно…
– Не врать, а действовать согласно оперативной обстановке, – уточнил Пашка.
Мифа подошел к проходящему мимо милиционеру и сказал:
– У нас есть сообщение о террористах. Конечно, мы могли бы сделать анонимный звонок. Но лучше будет, если мы поговорим с вашим начальством.
Во мгновение ока они оказались в небольшом кабинете перед суровым милицейским полковником.
– Говорит кто-то один, – предупредил он. – С толком, с расстановкой. Но быстро.
– Нам вообще-то главный таможенник нужен, а не милиция, – сказал Мефодий.
– Так что ж вы пугаете? – рассердился милиционер. – Террори-изм! Штраф хотите заплатить?
– Но нас же никто слушать не хотел!
– Смышленые! – буркнул полковник. – Ну что ж, я вас слушаю.
Слушать-то он слушал, но по окончании Мифиного монолога невозмутимо сказал:
– За сообщение спасибо. Вашу информацию проверим. Можете быть свободны.
– Как свободны? – возмутилась Анка. – Вы же без нас ничего не найдете! Знаете, как спрятаны эти драгоценности?
– Знаем, – усмехнулся полковник. – А ты знаешь, какая у нас аппаратура?
– Разрешите нам хоть посмотреть, – заныла девчонка. – Там ведь его часы!
Она показала на Мефодия. Тот расстроенно шмыгнул носом.
– Ну ладно, – засмеялся вошедший во время разговора таможенник. – Часы – это серьезно.
У таможенной стойки царила суета. Толпились люди, что-то пищало – наверное, та самая аппаратура, о которой говорил полковник,– высвечивалось на экранах мониторов содержимое коробок и чемоданов. Ребята наблюдали за всем этим, сидя в стороне за небольшой перегородкой.
– Он! Наконец-то! – шепнул Пашка.
Иван Антонович не спеша показал свой паспорт и целую стопку каких-то бумаг. Потом махнул носильщикам, чтобы те подкатили тележки. С тележек сгрузили большие деревянные ящики. Потом ящики открыли, и таможенники стали осматривать лежащие в них скульптуры, сверяясь с бумагами. Потом по скульптурам начали водить какими-то приборчиками вроде пеналов. Иван Антонович безмятежно стоял в сторонке, ожидая. Он прямо излучал спокойствие и понимание: конечно, работайте, как же, ваше дело такое…
– Похоже, все у него в порядке, – сказал сидящий рядом с ребятами милиционер. – Ошиблись вы, молодые люди.
– Да вы что?! – ахнула Анка.
– Между прочим, это заслуженный человек. У него такое сопроводительное письмо, что на Марс можно лететь, – сказал милиционер. – И документы на скульптуры тоже в порядке. Не надо, девочка, зря на людей доносить!
Тут уж Пашка не выдержал. Доносить! Их обвиняют в доносительстве, а сами мышей не ловят!
Он стремительно выскочил из-за перегородки. Иван Антонович стоял в это время поодаль и спокойно беседовал о чем-то с таможенником. Все ящики, кроме одного, уже были аккуратно закрыты. А в последний открытый ящик укладывали Сальвадора Дали.
– Куда? – Милиционер попытался остановить Пашку.
Но было поздно. Пашка мгновенно оказался рядом с вечно удивленным испанским художником. Сейчас казалось, что скульптура удивляется вместе с таможенниками и пограничниками: «А ты здесь зачем?»
Не вдаваясь в объяснения, Пашка дернул великого испанца за ухо, как провинившегося школьника! Щелкнула пружинка…
– Но нам же часы надо забрать! – уговаривала Анка милицейского полковника. – Это же Мефодиевы часы, то есть его бабушки, там даже дарственная надпись есть!
– Заберете, все заберете, – невозмутимо отвечал тот. – Что я, себе их оставлю? Да поймите вы, это серьезное дело, не можем мы вещественные доказательства направо и налево раздавать.
– Вещественные доказательства! – сердился Пашка. – Если бы не мы, видали бы вы эти вещественные доказательства… А еще говорили, у вас така-ая аппаратура!
– Насчет аппаратуры я сам удивляюсь, – слегка смутился полковник. – Ничего ведь не показала! Скульптура как скульптура…
– Помрет с горя моя Марксэна, – сокрушался Мифа, когда они ехали в автобусе обратно в Москву. – Обнаружит пропажу – и сляжет. Точно!
– Не помрет, – уверенно сказал Пашка. – Скажем, что с помощью ее часиков государственного преступника поймали, – она еще гордиться будет. Эти бабульки – они ж любят что-нибудь такое… Героическое! – добавил он снисходительно.
– Она своим внуком гордиться будет, – уточнила Анка.
Мифа так и расплылся в улыбке. И ребята вдруг поняли, что видят его улыбку впервые. Она у него оказалась добродушная, как у ребенка.
Хорошо, когда наступает весна. Но еще лучше, когда она кончается. Потому что сразу начинается лето, и можно уехать из надоевшей за год Москвы на дачу. А там все, конечно, будет как в первый раз!
«Вообще-то так всегда бывает, – размышлял Саня Чибисов, запрятывая поглубже в стол наконец-то ставшие ненужными тетради. – Когда возвращаешься куда-нибудь, первое время кажется, что приехал на новое место. А потом привыкаешь – и все то же самое».
Правда, он знал, что, когда вернется осенью домой, не все здесь будет таким, как прежде. Например, не увидит он утром, выгуливая Бармалея, высокого старика с рыжим пуделем Чубиком. То есть Чубика-то увидит, только выгуливать его будет художник Игорь. А прежний хозяин пуделя, оказывается, вовсе не собирался возвращаться в знакомый двор.
Новые хозяева, которым Иван Антонович заранее продал свою квартиру, еще не вселились туда. А где живет теперь бывший владелец, Саня не знает. Да и не очень хочет знать… В тюрьму его, во всяком случае, не посадили. Хотя и выяснилось, что во всех скульптурах было спрятано множество всяких старинных вещей вроде Марксэниных часов и яиц Фаберже. И никакая аппаратура не могла их высветить! Потому что глина, из которой были сделаны скульптуры, оказалась не простой. Дотошный Пашка выяснил, что в нее было добавлено какое-то вещество, которое отражало любые просвечивающие лучи. Потому Иван Антонович и настаивал на том, чтобы скульптуры были сделаны из его материала…
– Противно, – поморщился, рассказывая об этом, художник Игорь. – Как младенца меня обманул… Любитель искусства нашелся! Если бы собрались все, у кого он в свое время эти предметы старины конфисковал для своей коллекции, – очередь бы выстроилась. А теперь – заслуженный человек, мирный пенсионер… Штраф заплатил за попытку вывезти культурные ценности без соответствующего разрешения – и все неудобства.
Саня понял, что художник говорил о том времени, когда такие, как его «добрый сосед», арестовывали ни в чем не повинных людей. И спокойно забирали себе их вещи… Папа давно уже рассказал ему о годах репрессий. Правда, Саня все-таки не мог понять: почему же никто в те годы не возмутился такой несправедливостью?
Часы Марксэне, конечно, вернули. Как и предполагал Саня, они оказались совсем не «безделушкой», а уникальной вещью. Таких всего три штуки успели сделать на Втором Московском часовом заводе, где Марксэна когда-то работала. Она сама потом рассказывала Сане, Анке и Мифе, что это были опытные экземпляры. Хотели наладить массовое производство таких часов, но оказалось, что работа слишком тонкая, на конвейер ее не поставишь. Марксэна очень об этом сожалела, а Саня – ни капельки. Да это же хорошо, что произведения искусства невозможно делать на конвей-ере!
Мифа тоже так считает. Они с Саней часто обсуждают всякие, как он говорит, «вечные вопросы», когда выгуливают по утрам Джоя и Бармалея. Иногда к ним присоединяется Анка. Саня сначала думал, что она жалеет о том, как провела весенние каникулы. Бегали-бегали, следили-следили – а в результате почти ничего и не добились…
Но когда Саня сказал об этом Анке, она даже рот открыла от удивления.
– Да ты что, Чибисов? – ахнула она. – Как это ничего не добились?! А Мифа? А Марксэнины часы? Да разве только часы? Там же сколько всего было!
