– Послушайте, давайте расстанемся по-хорошему, – решительно сказала она. – Отдайте нам картины, и мы уйдем.
– Нет у меня никаких картин! – отрезала бывшая уборщица.
– Ну что ж. – Не вступая в дальнейшую полемику, Арина вытащила из сумки мобильник.
И тогда Оксанина мать развернулась и быстрым шагом направилась на кухню. Ромка побежал за ней. А она открыла шкаф, и вдруг в ее руке блеснул пузырек. Ромка не успел подумать, зачем он ей, как тетя Таня откуда-то извлекла картину, быстро откупорила пузырек и плеснула из него какой-то жидкостью. Краски на полотне расплылись, рисунок стал таять на Ромкиных глазах.
– Вы что делаете?! С ума сошли?! – закричал он, хватая ее за руку.
Вырвавшись, женщина взяла огромный кухонный нож и стала кромсать им картину.
Ромка снова попытался удержать ее за руку, но вместо того схватился за нож, его пронзила острая боль. Он отскочил и уже в следующую секунду понял, что уничтоженный только что холст – всего-навсего копия второй картины Софьи Полянской. Боль усилилась. Острое лезвие рассекло его ладонь, и алая кровь капала на пол.
Лешка вбежала на кухню, и ее обуял ужас:
– Рома, что с тобой, ты ранен?!
А тетя Таня продолжала размахивать окровавленным ножом, наступая на ее брата. Не хватало еще, чтобы она его убила!
Подбежав сзади, Лешка со всей силы пнула женщину под коленку, и та, потеряв равновесие, наткнулась на газовую плиту. Кастрюля и сковородка посыпались вниз, их содержимое заляпало пол. Оксанина мать неловко оперлась о плиту рукой с зажатым в ней ножом, но на месте не удержалась, и нож вонзился ей в плечо. Брызнула и полилась кровь, причем куда сильнее, чем из Ромкиной ладони. Все это произошло в какое-то мгновение. Арина, появившись вслед за Лешкой, остолбенела от увиденного:
– Что случилось? Кто ударил ее ножом?
– Она сама на него напоролась, – ответил Ромка. – Наверное, ей нужна «Скорая». А полицию ты вызвала?
– Пока нет. Я позвонила Павлу и Володе, сейчас они будут здесь. – И девушка принялась набирать номер телефона «Скорой помощи».
Лешка перевела глаза на изрезанную, расплывшуюся, закапанную кровью картину.
– Это копия, – несмотря на свое плачевное состояние, Ромка хихикнул и приблизился к тете Тане. Женщина, в миг превратившись в старуху, сидела на стуле, окровавленными руками держалась за свое плечо и смотрела прямо перед собой ничего не видящими глазами. – Скажите нам, где первая картина, и мы не будем вызывать полицию. Арин, подтверди.
– Не будем, – нерешительно кивнула девушка.
– А иначе вас в тюрьму посадят, у вас виза пропадет, и вы никуда не уедете, – гнул свое Ромка.
То ли Оксанину мать проняло, то ли у нее не осталось больше сил, но она слабым жестом указала на старую хозяйственную сумку в углу за дверью. Лешка подтащила ее к себе – в сумке лежала картошка. Она бы сроду не догадалась ничего здесь искать.
– На дне посмотри! – нетерпеливо крикнул Ромка.
Лешка вытряхнула клубни прямо на пол. Они довершили картину разгрома кухни.
На дне сумки лежал обернутый в бумагу тщательно скатанный холст. Левой рукой Ромка отогнул бумагу, но, побоявшись запачкать картину кровью, продолжавшей течь из его рассеченной ладони, сказал сестре:
– Проверь.
Лешка развернула холст. Всходящее солнце отражалось от окон верхних этажей небоскребов. Это был Софьин «Восход».
– Та самая, – обрадовалась она и на всякий случай отнесла картину в прихожую.
Арина увидела рассеченную ножом Ромкину ладонь и заволновалась:
– Тебе нужно немедленно наложить швы!
– Не надо! И так пройдет! – завопил он.
– Дождемся «Скорой», там будет видно. – Девушка взглянула на часы. – Ждать недолго осталось.
Однако самым первым в квартиру влетел Павел Петрович, за ним – Володя, а уж потом появилась «Скорая помощь». Пожилой мужчина-врач с подозрением обвел глазами картину недавней битвы:
– Что здесь произошло?
– Моя сотрудница каким-то образом наткнулась на нож, – ответил Павел Петрович. – Так ведь, Татьяна Яковлевна?
Тетя Таня, кивнув, встала со стула, покачнулась и чуть не упала. Люди в белых халатах подхватили ее под руки. Лешка оглянулась вокруг. На стуле была кровь, на плите была кровь, на столе была кровь, на полу была кровь. Кровь была везде, она никогда не видела столько крови сразу. Ее затошнило, и она медленно осела на пол.
Девочка пришла в себя, почувствовав резкий запах нашатыря, и тут же услышала бодрый и, несмотря ни на что, радостный голос брата:
– Лешк, очнись. Дело-то наше закончено. Или окончено, как правильно сказать?
– Закончено, – ответила она и снова закрыла глаза.
Лешка вышла из школы и посмотрела по сторонам, ища глазами брата. Его нигде не было. Зато к ней подскочил Славка:
– А где Ромка?
– Не знаю, сама ищу. Погоди, сейчас у Наташки Тихоновой спрошу.
Расфуфыренная Наташка, как всегда задрав нос, плыла мимо.
– Наташа, – робко окликнула ее Лешка, – ты Рому не видела?
– У нас на последнем уроке изложение было, а он со справкой, его отпустили.
– Значит, он уже дома, – успокоилась Лешка.
Так оно и было. Ромка возлежал на ее диване, сжимая в левой руке телефонную трубку.
– Мне снова крупно повезло! – захлебываясь от восторга, вещал он, как Лешка поняла, Венечке. – Потерпел немножко, когда мне швы в травмпункте накладывали, зато теперь писать не могу, значит, от всяких там контрольных, изложений и сочинений надолго освобожден. И уроки письменные могу не делать. Когда еще такое счастье выпадет? Экзамены? Да что мне экзамены! Подумаешь, к ним я только так подготовлюсь. Теперь-то у меня навалом свободного времени. А Лешка мне не верила, что я из любой ситуации вывернусь, – подколол он сестру. – Жаль, что я у нее ничего не выспорил.
Поговорив с Венечкой и продолжая лучиться от счастья, Ромка переключил внимание на Славку. Его прямо-таки распирало желание похвастаться тем, как он вчера рисковал жизнью. Причем в Ромкиной интерпретации злая преступница сама кинулась на него с ножом, и только благодаря своей необыкновенной изворотливости и проницательности он избежал гибели.
– Значит, и пожар она учинила? – уточнил Славка.
– Ага. Но Павел Петрович выяснил, что она не предполагала таких последствий, а хотела лишь отвлечь внимание Игоря, чтобы подменить картину. Для этого за горшок с цветком, в самый угол, поставила бутылочку с бензином, а в нужный момент подожгла его. Пламя вмиг занялось и побежало по стенкам. Конечно, нормальный человек так бы не поступил, с психикой у нее, видать, нелады. Увидев, что она натворила, тетя Таня сначала решила убежать, забыв о всяких картинах, но потом пришла в себя и даже помогала тушить пожар. И в этой суматохе никто не заметил, как Катька нырнула в ее подсобку.
– А про твою веб-камеру она откуда узнала?
– Скорее всего, заметила на полу кусочки пластмассы и поняла, откуда они взялись. Надо было их самому убрать, но я подумал: подметет старая клюшка пол и ни о чем таком не догадается.
– А сейчас она где?
– В больнице, где ж еще. Софья очень просила Павла Петровича не возбуждать против нее уголовного дела. Все-таки это мать ее подруги. А Оксана здесь ни при чем. О том, что миллиардер приобрел Софьину картину, Оксана узнала раньше, чем информация об этом попала в Интернет, позвонила своей матери и попросила ее сказать об этом Софье. Ну, а та сообщением дочери совсем по-другому воспользовалась и Оксану в свои козни не посвятила.
– А интересно, – вспомнил Славка, – зачем она еще и на Арбате картины продавала?
– Из-за денег, естественно. Они ж хорошо расходились. А чужое имя на всякий случай присвоила. Никто б ни о чем и не догадался, если б не я, – с гордостью объявил Ромка, но ради справедливости добавил: – Лешка, вообще-то, тоже молодец.
Его сестра в это время по компьютеру пыталась связаться с Артемом, чтобы рассказать ему об их вчерашних подвигах.
– Если бы Тема был с нами, он бы тетю Таню раскусил еще раньше, – обернувшись, заявила она. – Он давно и писал, и говорил, что преступник – это человек, так или иначе связанный с галереей, но незаметный, остающийся вне всяких подозрений.
– Вот пусть приезжает и раскусывает, кого хочет, – насупился Ромка, – а то хорошо ему на расстоянии рассуждать. На нее и он бы подумать не мог. Помнишь, когда мы к тете Тане впервые приехали, то она нас к себе домой не пустила, а мы решили, что она бедно живет и стесняется этого. А сама испугалась, что мы по обстановке догадаемся, что никакая она не бедная и не уборщица. Короче, здорово притворялась убогой, неграмотной старухой, ничего не смыслящей в искусстве. И шрам свой под косынкой скрывала, вечно ее на лоб надвигала.
– Уборщицы и есть самые незаметные люди, и ты мог бы об этом вспомнить, – вступаясь за Артема, возразила Лешка. – И еще ты сам обратил внимание на то, как умело она один раз свернула холст, но не придал этому никакого значения.
