Ворон отмахнулся:
— Их-то милиция прощупала в первую очередь! Но я проверю.
Сашка Беляев был клевым парнем и играл в нападении. Я — по центру. Он — слева. Колька Трухнов бегал в защите. Может, я и поставил бы Коляна в нападение. Он был юрким и цепким, но ударчик, честно говоря, был у него не очень. Во всяком случае, ни тот, ни другой явно не тянули на преступника.
Я сказал об этом Степе. Он хладнокровно осведомился, не было ли у них в последнее время денежных затруднений. Я ответил, что были. Но это еще ничего не значит: с деньгами у всех сложности. Ворон проронил:
— Кражу совершил дилетант.
— Кто? — не понял я.
Он открыл один глаз и насмешливо глянул на меня.
— В квартиру забрался совсем еще зеленый вор. Скорее всего, пацан.
— С чего ты взял?
— Я осмотрел вчера окно и чердак. Злоумышленник использовал обычную бельевую веревку. На балке, к которой ее привязывали, и нашел пару ворсинок.
— Профессионалы обычно используют что-нибудь понадежнее: нейлон или тонкий стальной трос.
— Понятно, — пробормотал я.
— Окно грабитель разбил так, как будто делал это впервые в жизни: половинкой кирпича. Она до сих пор валяется внизу, на клумбе. К ней прилипли мелкие крошки стекла.
— А как надо разбивать? — спросил я.
— Обычно стекло выдавливают. Это красиво и, главное, бесшумно. Иногда его действительно разбивают. Но матерый домушник предварительно наклеивает на стекло липкую ленту: чтоб не сыпались осколки.
— Класс! — сказал я. — Откуда ты все это знаешь, Степа?
Он пропустил вопрос мимо ушей.
— Покажи обувь!
Недоумевая, я поднял ногу в раскисшей кроссовке.
— Тридцать девятый размер, — определил Степа. — У преступника был сорок первый. На чердаке полно пыли — остался отпечаток ботинка.
Я загорелся:
— Надо срочно узнать, какой размер у Сережки Кривулина!
— А я узнал. Сегодня утром, когда Кривулин направлялся в школу, я ждал его у крыльца подъезда. Сергей спустился по ступенькам — и…
— Ну! — не выдержал я. — Какой?
Степа невозмутимо ответил:
— Сорок первый.
— Вот видишь! — ахнул я. — Я же говорил!
— Это Кривулин свистнул у Светки маршальскую звезду! У, двуличный!
Постным голосом ворон заметил:
— Во дворе у вас живет много людей. Даже слишком. Следов — море! Знаешь, сколько прошло за утро с сорок первым размером?
— Сколько?
— Десятка полтора.
Я слегка увял. Он продолжил:
— Мне нужны подробные сведения о Беляне и Трухнове — раз. Я хочу попасть в комнату, где находилась звезда — два. Надо тщательно осмотреть это место.
— Форточка! — оживился я. — Нет проблем! Ты попадешь туда через форточку.
Степа поморщился.
— Проблемы есть, парень. Я посмотрел: форточка в комнате то открыта, то закрыта. Я намереваюсь попасть туда завтра на рассвете. Предварительно ты под каким-нибудь предлогом зайдешь к Сергею и отвинтишь крючок.
— Какой… крючок? — опешил я.
Ворон смерил меня долгим внимательным взглядом.
— Крючок, на который запирается форточка.
— А как я отвинчу?
Он опять взглянул на меня как на недоумка.
— Отверткой, которую ты заранее положишь в карман.
— А если Кривулин все время будет торчать и комнате?
Степа нахохлился.
— Как ты догадываешься, меня это не колышет. Крючок нужно ликвидировать — и точка!
Я задумался.
То, что он требовал, мне не нравилось. И даже очень. Допустим, я действительно туда зайду. Допустим, навешаю какую-нибудь лапшу и выпровожу красавчика из комнаты. Но как быть с чертовым крючком? В любую секунду Кривулин может вернуться и застукать меня на окне с отверткой в руке. Та еще сцена будет! Шекспир и рядом не валялся.
Но я понимал, что, если вякну сейчас хоть слово, носатый взъерепенится и навсегда закроет лавочку.
— Ладно, Степа. Что-нибудь придумаю!
Он помолчал.
— Это еще не все.
— Ясное дело, не все! Надо еще снять с петель дверь кривулинской квартиры. Желательно — к обеду! — сострил я. — Ради бога! Мне это — раз плюнуть.
Степа на остроту не отреагировал.
— Сдается мне, у тебя есть бинокль. Наверняка должен быть.
Я поразился.
— Какой еще бинокль?
— Обыкновенный. Чтоб за девочками подглядывать.
— Ошибаешься! — оскорбился я. — Я за ними не подглядываю.
— Значит, брат подглядывает. Короче, бинокль есть?
Я нехотя кивнул:
— Ну есть.
— Будешь меня подстраховывать. Завтра восход солнца в семь сорок две. Ровно в шесть ноль-ноль ты должен стоять у своего окна с биноклем в руках и наблюдать. Если через двадцать минут я не выберусь из форточки наружу, ты отправляешься к Кривулиным и действуешь по обстановке.
— То есть?
— Если я жив и нахожусь в их руках, забираешь меня. Если мертв, тоже забираешь. А труп относишь к Симе. Мешок у тебя найдется?
— Найдется, — пробормотал я, потрясенный. — Для сменной обуви.
— Отлично! Захвати мешок.
Я спросил:
— А зачем — к Симе? У нее что, живая вода в кране?
Ворон усмехнулся.
— Она меня в парке похоронит. Сам понимаешь, мне эти сантименты ни к чему. Но Сима…
Я закивал.
— Хорошо, Степа! Я все сделаю. И с крючком, и все такое. Можешь на меня положиться. Честно!
— Вот и ладушки! И последнее: я передумал насчет пельменей. Знаешь, все-таки тесто. Купишь полкило баранины. Лучше с костью. Если с обыском все пройдет нормально, жду тебя здесь в восемь.
Первое, что я увидел в прихожей, были Федькины ботинки. У зеркала стоял знакомый портфель с наклейкой-ковбоем.
Меня взяла злость. Мог бы сначала к себе зайти! Утешало, что дома только бабушка.
С кухни слышалось тихое позвякиванье посуды.
На всякий случай я решил пробраться незамеченным. Сделав несколько шагов на полусогнутых, я вдруг замер, вернулся к двери и, понимая, что это глупо, поднял с пола ботинок Маслова.
На подошве стояла вполне безобидная цифра сорок.
Федька тюленем распластался на диване, очки на шнурке косо свисали с левого уха. Он спал.
У Маслова была потрясающая нервная система. Он умел классно расслабляться и дрыхнуть в любой, казалось бы самой неподходящей, обстановке: в трамвае, на уроке, в лифте. Однажды мы с ним отправились за город на рыбалку — и Федька, умудрившись закемарить за рулем велосипеда, въехал в огромный стог сена.
Сняв с подушки куриное перышко, я пощекотал Федькин нос. Он уморительно сморщился, дернул головой, но не проснулся. Набрав полную грудь воздуха, я выдал:
— Маслов, к доске!
Федька вскочил. Очки чиркнули по щеке.
— Дима! Куда ты пропал? — запричитал он. — Я так переволновался! Тебя в школе целый день не было, а бабушка тоже ничего не знает.
Я нахмурился.
— Надеюсь, ты меня не продал?
— Ты же знаешь, что я не трепло.
— Допустим. Но что ты ей напел?
Федька виновато мигнул.
— Я сказал, что забыл дома очки и поэтому не видел: был ты на уроках или нет.
— Гениально! — протянул я насмешливо. — Ты что, держишь мою бабку за слабоумную? У нее, между прочим, два высших образования.
— А где ты был, Дима?
Я не ответил. У меня прорезалась идея.
— Федя, скажи, ты настоящий друг или так, барахло?
Маслов насупился. От обиды глаза его за стеклами очков потемнели и увлажнились. Он отвернулся к окну. «И ты еще спрашиваешь!» — как бы говорил весь его вид.
Я озабоченно прошелся по комнате.
— Федька, ты нужен мне для одного важного дела. Только, чур, ничего не спрашивать. Это секрет. Причем не только мой. Просто скажи: могу я на тебя рассчитывать?
— Да, — тихо, но твердо ответил он.
— Тогда слушай! Сейчас мы с тобой пойдем к Сережке Кривулину.
— Зачем?
— Смотреть ящик. В полуфинале «Реал» бьется с «Миланом». Но у нас телевизор сломался, а у тебя все смотрят «Династию». Ты следишь за моей мыслью?
Он озадаченно кивнул.
— Мы разведем с Сережкой ля-ля, а потом ты его как-нибудь отвлечешь… О! Скажешь, что хочешь в сортир! Пойдешь, значит, в сортир. А потом вернешься в комнату и объявишь, что смыв не работает. Пускай, мол, Кривулин сходит с тобой и поможет насчет смыва.
— А дальше? — спросил Маслов.
— Все! — бодро ответил я.
Он подумал.
— А зачем его отвлекать?
Я вздохнул.
— Мы же договорились, ты ни о чем не спрашиваешь!
— Я понял, ты хочешь остаться один в Сережкиной комнате, да?
Я сухо заметил:
— Может быть.
Федька взволнованно засопел. Схватил с подоконника велосипедный насос, качнул раза два пустой воздух и взмолился:
— Дима! Прошу тебя, не надо.
Я сделал круглые глаза:
— Что не надо?
Он тревожно огляделся и прошептал:
— Ты хочешь у него что-то… взять?
Я хмыкнул: Федька думал, что я решил обокрасть красавчика. Так сказать, по второму кругу.
