— Как это?
— Явка с повинной — это когда преступник сам приходит в милицию и сознается в преступлении. Милиция обожает такие вещи.
Слово «преступник» по отношению к Юрке больно резануло ухо. Я тяжело вздохнул:
— Ладно, Степа. Я согласен.
Дальше я жил, как в тумане.
Когда на следующий день я вышел из метро «Новые Черемушки» и отыскал по бумажке дом Стаса, Степа уже поджидал меня на козырьке нужного подъезда.
Я знал, что Стаса сейчас нет дома: они договорились с Юркой прошвырнуться в Сокольники на хоккейный матч.
Дверь открыл отец Стаса. Я сказал, что пришел «по поручению брата: нужно срочно взять одну Юркину книгу. Отец помнил меня по тем временам, когда они жили в нашем дворе, и разрешил поискать.
Оставшись на минутку в комнате один, я распахнул форточку, а потом, прихватив с полки «Боевые корабли мира», распрощался.
Началось самое нудное. Мы со Степой ждали, когда мать и отец Стаса отвалят из квартиры. Было воскресенье, и они никуда не спешили.
Ворон сидел на своем козырьке и деловито долбал клювом какой-то сухарик. Вокруг него завистливо прыгали три воробья. Степа не отгонял их, но те не рисковали приблизиться к сыщику вплотную.
Я расположился на детской площадке, осторожно выглядывая из-за деревянного медведя с отбитой лапой.
Наконец родители Стаса показались из подъезда. Они уселись в голубой «фольксваген» и укатили.
Выйдя из-за медведя, я подал Степе условный сигнал: снял с головы кепку, почесал макушку и снова надел.
Ворон полетел завершать операцию.
Он присел на форточку, для порядка огляделся по сторонам и прыгнул вовнутрь.
Отвязанные воробьи принялись азартно терзать остатки сухарика.
Звезду Степа искал полтора часа.
— Вот хитрая сволочь! — жаловался потом сыщик. — Знаешь, где она была? В старой кроссовке! Он завернул ее в тряпочку, впендюрил в кроссовку и спрятал на антресолях. Да еще, негодяй, завалил сверху всяким барахлом! Я измучился, пока откопал ее. Два пера, к черту, сломал.
…Ядвига страстно понюхала воздух, фыркнула и отошла подальше: овчарке не понравился едкий запах клея.
Она засмеялась.
Я вздохнул.
Сима посмотрела куда-то в сторону и проговорила напряженным голосом:
— Звони, Дима! Обрадуй свою девочку. Поеду пока чай поставлю.
Она уехала на своей коляске.
Я стал набирать номер. Но не Светкин, а свой собственный. Нужно было открыться брату.
— Правильно, — одобрил Степа. — Сначала самое трудное. Легкое и приятное — на закуску!
Мать сказала, что Юрки нет. Голос у нее при этом был убитый.
— Ты где, Дима? Немедленно домой!
— Я с друзьями.
— Знаю я ваших друзей! Марш домой!
— Да в чем дело-то? — спросил я.
Сима намазывала клеем макушку бриллиантика. Время от времени на бриллиантик падало солнце — и тогда он вспыхивал пучком цветных лучей. Намазав как следует камешек, девочка зачем-то подышала на него и поместила в ямку на звезде.
— Как будто так и было! — удовлетворенно заметила она, любуясь своей работой.
Я сказал:
— Красивый все-таки орден.
Степа возразил:
— Это не орден, а знак отличия. Звезда автоматически выдавалась тем, кто становился маршалом. Ее на шее носят.
Ворон сидел на столе и склевывал уже вторую котлету.
Сима приставила звезду к моей шее.
— А тебе идет, Дима!
Она огорченно помолчала.
— У Юры большие неприятности, Дима. Они с отцом отправились в милицию. И этого Стаса потащили. Тут одна ужасная вещь выяснилась. Ужасная! Потом узнаешь. Короче, быстро домой!
— Ладно, — сказал я. — Уже иду!
Степа, тюкнув на блюдце последний кусочек котлеты, поинтересовался:
— Что-то случилось?
Я кивнул:
— Явка с повинной.
Ворон подозрительно взглянул на меня.
— Скажи честно, старик: ты вчера предупредил брата?
Я обиделся:
— За кого ты меня принимаешь? Мы же с тобой договорились: пока не заберем звезду, я молчу!
Степа проворчал:
— Что с того, что договорились.
Я вскинулся:
— Ты зря, Степа! Насчет милиции Юрка сам придумал. Без меня. Ты его не знаешь. Он вообще-то отличный парень. Жаль, конечно, что теперь Венгрия накроется. Только человек попал в сборную — и…
Ворон пригнулся и заглянул под край блюдца: не закатилась ли туда нечаянно котлетная крошка.
— А может, и не накроется!
— Ты считаешь?
— Скорее всего, твоему брату, как новичку, дадут год-два условно.
— Условно?
— Ну да. Дескать, даем подсудимому возможность исправиться. Но не в тюрьме, а на свободе. Что-то вроде последнего предупреждения.
— Класс!
Я готов был его расцеловать.
Сима задерживалась со своим чаем. Я опять схватил телефон и, приготовив ликующую улыбку, набрал Алябьеву.
Светкин отец ответил, что ее нет дома.
— Передайте, пожалуйста, Свете, что я нашел ей то, что искал! Она знает. Эта вещь уже у меня. В целости и сохранности. Кстати, как чувствует себя дедушка? Еще не выписали? Завтра? Отлично! Значит, пусть Света не волнуется: все в порядке. Она когда вернется? Поздно?.. В театр? В какой… театр?
Сердце у меня сжалось в комочек и упало вниз, к пупку.
— Извините… — пробормотал я и повесил трубку.
Степа громко хмыкнул за моей спиной. Я обернулся.
— Не думай! Это просто так. У Сережки, наверное, случайно оказался лишний билет — вот она и…
— Ясное дело, просто так.
Он стал тщательно чистить о подоконник свой чудовищный клюв.
Я готов был его убить. Характер у ворона был, конечно, мерзопакостный.
