— Вот именно, — подхватил Иван. — Нашел, Герасим, с кем связываться! Разве не видишь, что он полный псих.
— Это я как раз вижу, — ответил Муму. — И поэтому возмущен, что такого типа прислали читать спецкурс, да ещё по мировой литературе.
— Возмущайся сколько угодно, — фыркнула Варя, — но Рогалева-Кривицкая его обожает.
Директриса экспериментальной авторской школы «Пирамида» Екатерина Дмитриевна Рогалева-Кривицкая была ярой поклонницей всего нового и авангардного.
— Пусть обожает, — буркнул Герасим. — Но почему за мой счет? Мне, между прочим, пришлось читать прозу этого Гриппова. И я теперь ему свое мнение выскажу.
— Дело твое, но я бы не стала, — откликнулась Варя.
— Но ты это и не читала, — стоял на своем Муму.
— Слушай, Герка, а может, не будем? — улыбнулся толстый розовощекий Луна. — Я, между прочим, тоже читал его прозу.
— И тебе понравилось? — спросил Герасим.
— Нет, — честно признался Павел. — Но от того, что ты скажешь ему об этом, ничего не изменится.
— Ошибаешься, Паша, изменится, — возразила Варвара. — Только не для Гриппова, а для нашего Каменного Муму. Потому что потом его дедушку обязательно вызовут в школу.
— Почему дедушку? — Герасиму совсем не понравился такой поворот.
— Ну, вызовут, положим, родителей, — уточнила Варвара, — но в школу-то все равно явится твой дедушка.
Дедушка Герасима, Лев Львович Каменев, раньше руководил большой научной лабораторией, где у него все ходили по струнке. Когда же его отправили на пенсию, в подчинении у него остался один лишь Муму. А так как сил и энергии у Льва Львовича хватило бы на трех молодых, то внуку приходилось совсем не сладко.
— Да, Гера, подумай, — предостерег Иван. — Лев-в-квадрате потом тебе устроит.
— Я только одного не понимаю, — возмутился Муму. — Если потом вызывают родителей, то зачем давать такое читать?
— Чтобы хвали-или, — протянула Варвара. — Разве ты, Герочка, не знаешь?
— А если мне это совсем не нравится? — не отставал Муму.
— Твои проблемы, — развела руками Варя.
Она ещё хотела что-то добавить, но тут раздался звонок. И почти сразу же со стороны кабинета литературы послышался голос Ольги Борисовны:
— Ребята, заходите скорее! Не будем заставлять ждать нашего дорогого гостя!
«Дорогой гость», как выяснилось, уже сидел за учительским столом, нервно дрыгал ногой и недовольно морщился. Видимо, ему совсем не понравилось, как принял его поэзию восьмой «А».
Рассевшись по местам, ребята молча взирали на Владимира Дионисовича. Тот точно так же смотрел на них. Почувствовав, что пауза затягивается, Ольга Борисовна сказала:
— Владимир Дионисович, ребята специально готовились к встрече с вами и прочли ваш последний сборник прозы.
— Вот как? — немного оттаял известный поэт и прозаик. — И какие возникли мысли по этому поводу?
Молчание было ему ответом. Ольга Борисовна повернулась к Герасиму и Павлу:
— Ну, ребята, смелей. Мы ведь договорились. Может, ты, Паша, начнешь?
— М-м-м, — только и смог произнести Луна.
Говорить, что ему понравилось, просто язык не поворачивался. Может, задать какой-нибудь интересный вопрос? Но какой?
В классе опять повисла тяжелая пауза. Гриппов продолжал нервно дрыгать ногой. Одновременно он поглаживал ладонью почти наголо бритый затылок.
— Пусть Паша пока подумает, — снова заговорила Ольга Борисовна. — Гера, ты вроде бы нам сказал на прошлом уроке, что у тебя есть много вопросов к Владимиру Дионисовичу?
Гриппов перестал дрыгать ногой и, оставив в покое затылок, заметно напрягся. О чем, в частности, свидетельствовал неподвижный взгляд его марсианских глаз. Чувствовалось, что ему совсем не хочется отвечать ни на один из множества вопросов Герасима.
Муму, впрочем, тоже медлил. Тем более что Марго и Варвара одновременно кинули на него предостерегающие взгляды.
— Ну, Гера, мы ждем, — подбодрила Ольга Борисовна.
— В общем-то мне, можно сказать, в целом даже понравилось, — выдавил из себя Муму. — Только, по-моему, слишком коротко.
— Что коротко? — был явно обескуражен Гриппов.
— Ну, какие-то они у вас все короткие, — продолжал Муму. — Мне больше романы нравятся.
— Ах, романы. — Гриппов испытал облегчение. Ему представлялось, что этот мрачный парень заготовил для него более коварные вопросы.
И Владимир Дионисович с легкой душой принялся рассуждать о том, что формы бывают разные, не преминув процитировать известное изречение Чехова о краткости, которая — «сестра таланта».
— Ну, а ещё у вас есть какие-то мысли по поводу моего творчества? — победоносно уставился Гриппов на Герасима.
— Ну, в общем, мне, конечно, понравилось, — вновь с видом гостя, хвалящего крайне невкусное угощение, выдавил из себя тот. — Только вот многое непонятно. Можно я прочитаю вслух?
— Конечно! — на свою голову поддержала Ольга Борисовна. — Владимир Дионисович тебе объяснит, а ребята, которые не читали, заодно его прозу послушают. — «И я составлю себе представление!» — про себя добавила учительница, которая, ввиду крайней занятости, не успела ознакомиться с литературно-виртуальными произведениями Гриппова.
— Значит, Ольга Борисовна, мне читать? — повернулся к ней Муму.
— Да, да, конечно, — кивнула учительница.
Больше Муму ничто не сдерживало. И, раскрыв утыканную закладками книгу, он прочитал:
— «Сказание о «новом русском».
Однажды «новый русский» купил дорогое коллекционное ружье за десять тысяч долларов. Он приехал домой, поставил ружье в угол и принялся думать, что с ним делать. Но так и не придумал».
Герасим умолк. Класс тоже молчал. Так длилось с минуту. Потом Сеня Баскаков спросил:
— Это что? Все?
— Все, — подтвердил Муму.
— А я думал, он из этой своей коллекционной пушки хоть кого-нибудь шлепнет, — разочарованно произнес Баскаков. — Иначе на фига покупать.
— Вот и я думаю: «На фига?» — уже несло Герасима. — Но в этой книге все так.
Гриппов свирепо взирал на Муму. Тот, словно не замечая его состояния, занудным голосом продолжал:
— У меня к вам такой вопрос. Что все это значит? И зачем это написано? Вот Ольга Борисовна нам объясняла так: если есть ружье, то оно обязательно должно выстрелить. А у вас, Владимир Дионисович, ружье не выстрелило. И вообще оно неизвестно зачем.
— Ружье? — Не в силах более сдерживаться, Гриппов вскочил на ноги и принялся бегать по свободному пространству класса. — Обязательно выстрелить? Глупости! Идиотизм! Профанация! Примитивное понимание литературы!
— Владимир Дионисович, — робко возразила Ольга Борисовна, — вообще-то это не я сказала, а Чехов.
— Что мне ваш Чехов! — взорвался известный поэт и прозаик.
— Как это? — вырвалось у Герасима. — Вы же сами говорили: «Краткость — сестра таланта».
— Я говорил? — взвизгнул Гриппов, который уже совершенно не помнил, что какие-то несколько минут назад процитировал классика русской прозы.
— Ну конечно же, вы! — воскликнул Герасим. — Ольга Борисовна! — призвал он в свидетели классную руководительницу. — Подтвердите! Вы ведь наверняка слышали.
Учительница оказалась в крайне сложном положении. Она действительно слышала и помнила, как Владимир Дионисович, отстаивая свой творческий метод, процитировал известные слова Чехова. С другой стороны, Гриппов уже находился на грани срыва и нужно было как можно скорей погасить конфликт. И Ольга Борисовна сказала:
— Герасим, по-моему, это не так уж важно. Лучше задай Владимиру Дионисовичу свой следующий вопрос.
— Как это не важно! — возмутился Муму. — Вы все слышали? — обвел он картинным жестом полукруг парт. — Он ведь говорил?
— Слышали! Говорил! — нестройным хором подтвердили ребята.
— Видите, Ольга Борисовна! — укоряюще посмотрел на учительницу Герасим. — Все слышали.
Ольга Борисовна хотела во имя мира и спокойствия перевести разговор на другую тему. А именно, спросить Гриппова, кого он считает своими учителями. Однако не тут-то было. Владимир Дионисович, расхаживая по классу, разразился пылкой речью по поводу черствости и неблагодарности современников, которые в России испытывает едва ли не каждый одаренный человек. Несмотря на свое пренебрежение к классике, Гриппов даже прибег к словам Пушкина, который однажды посетовал, что его угораздило с умом и талантом родиться в России.
Класс заскучал. Сеня Баскаков — в особенности. Его вообще не очень волновали литературные проблемы. А к Гриппову он потерял интерес в тот самый момент, когда выяснилось, что «новый русский» из рассказа так ничего и не сделал со своим ружьем. Правда, ружье из рассказа известного поэта и прозаика напомнило Сене об одном маленьком, но радостном событии. Не далее как вчера вечером он наконец выпросил у отца недостающую сумму для покупки совершенно замечательного пистолета, который мало того что выглядел точь-в-точь как настоящий «вальтер», но ещё и стрелял на пятьдесят метров капсулами с краской. Капсулы прилагались двух видов. Одни были наполнены несмываемой краской. А другие — специальным составом, который спустя несколько минут полностью испарялся, не оставляя следов.
