А на Гортензинского очередное уголовное дело завели, и даже, находясь под следствием, он успел посидеть в Бутырке. Ему крупно повезло, что СССР развалился и Гортензинскому удалась отвести от себя обвинение по уголовному делу. После девяносто первого года он на какое-то время исчез, а потом снова появился в качестве главы известного фонда. Не так давно мне попалось интервью с ним, где он рассказывал, как страдал за правду во времена Советской власти.
И вот теперь Анатолий Дегтярев, замешанный в этой грязной истории, ждет у главных ворот, а мне еще предстоит решать судьбу его сына.
Зачем он приехал — думал я, шагая. То есть зачем, догадаться просто, но… Но как с ним говорить? Ладно, — усмехнулся я, — как сложится.
— Где он? — спросил я у охранника.
— Вон там, — показал охранник. — Пошел покурить.
Анатолий Дегтярев сидел на поваленном бревне у обочины. Увидев меня, он встал. В его глазах была смертельная усталость человека, который устал от жизни, у которого внутри что-то сломалось так, что уже не поправить.
— Здравствуй… — выдавил он и сказал еще что-то не слишком определенное. Видно, ни как не мог решить, на «вы» или на «ты» ко мне обращаться.
— Здравствуй, Анатолий, — я протянул ему руку.
Он недоверчиво покосился на протянутую руку, мол, не шучу ли я, потом пожал.
— Зачем ты приехал? — спросил я. — Выкладывай.
— Дело в том… — он сглотнул. — Мой сын к тебе поступает.
— Да, знаю, — сказал я. — Да ты не волнуйся так. Давай пройдемся. На ходу и разговаривать легче… Так ты приехал за сына хлопотать?
— Не совсем, — ответил он. — Видишь ли, я о тебе всегда думал и вспоминал с уважением и признательностью. Ведь другой мог бы и постараться раздуть мое дело… Ну, приписать мне больше, чем было на самом деле. Что я был в сговоре с Гортензинским, что я деньги получал от него или от каких-то его сообщников. А я… я был идиотом, а не предателем! Казенные деньги растратил на ту злосчастную поездку, но от Гортензинского никогда в жизни ни копейки не взял, честное слово!
— Ну, Гортензинский и без того свое получил, — заметил я. — Жаль, не до конца.
— Вот именно, что не до конца! И он, кстати, до сих пор уверен, что я тебя ненавижу, считаю именно тем человеком, который меня потопил.
— Откуда ты знаешь, что он в этом уверен? — поинтересовался я.
— Земля слухом полнится. И еще… Ты столько лет был в стороне от дел. Мне и то известно больше, чем тебе.
Он задумался, подбирая подходящие слова:
— В общем, я не знаю, сумеешь ли ты разобраться, нужно брать моего сына или нет.
Тут настал мой черед задуматься.
— Объясни, — потребовал я наконец. — Говори прямо.
— Если бы я мог, я бы сказал, — ответил он. — И вот что, если я тебя приглашу навестить меня через недельку-другую, ты уж не отказывайся. Встречу назначу позже. И еще. У тебя могут появиться самые неожиданные люди из прошлого. Такие, к которым ты хорошо относился или считаешь себя им чем-то обязанным. Ты поосторожней с ними, только от ворот поворот им сразу не давай.
— Да что происходит? — не выдержал я. — Я же вижу, — что-то серьезное! Выкладывай толком!
Он вздохнул.
— Если бы я сам мог понять… Я не имею права зря выдвигать подозрения и обвинять людей. Потому что если я обвиню кого-то зря, ты можешь решить, что я это сделал специально. В общем, мне самому надо сначала разобраться… Ладно, пока.
И, повернувшись, он зашагал прочь.
— Погоди! — окликнул я его. — Погоди!
Но он не ответил, даже не обернулся. Я некоторое время глядел ему вслед, а потом побрел назад, к воротам, размышляя, что мог означать этот визит.
Глава четвертая
Через первые барьеры
(Рассказывает Андрей Карсавин)
…Я ответил на заключительный вопрос последнего предварительного экзамена и начал, проверять ответы. Я был на удивление спокоен, хотя, разумеется, мне трудно было судить, сколько у меня правильных ответов, а сколько неправильных.
Последний экзамен — это развернутый компьютерный тест, тридцать три вопроса, среди которых попадались и совсем простые, и довольно трудные, и прямо-таки неожиданные. Например, как ответить на вопрос: «Что скрыто в слове «хамелеон»?» Я прикинул на листочке несколько вариантов, прежде чем написать ответ. Можно было бы сказать, что «хамелеоном» называют подхалима, который под всех «перекрашивается». Но потом я подумал, что все, кому достанется этот вопрос, ответят так же, и написал в итоге иначе: «хам-еле-он — то есть, настолько трусливый, что и хамить еле-еле отваживается, хотя ему очень хочется». Еще с подковыркой был вопрос по арифметике: «Перепишите пример так, чтобы не было скобок, и проверьте, верно ли равенство 170: ((34+1) — (7x5)) = 200: ((54:6) — 9)». Если начать сразу избавляться от скобок в точности по правилам, то все сойдется, в итоге получится 0 = 0. Ты не замечаешь подвоха: ведь то, что в скобках, ноль в итоге дает, а на ноль делить нельзя! Поэтому верный ответ: «пример не имеет решения, так как на ноль делить нельзя».
Были совсем простенькие вопросы. Например: «Буратино» — это переделка… а) «Волшебник из страны Оз»; б) «Пиноккио»; в) «Питер Пэн». Тут и думать не надо, чтобы написать в ответе: «Пиноккио».
Были вопросы на самые разные темы. На ответы давалось три часа, выходило приблизительно по пять минут на вопрос. Я сначала отвечал на совсем простые вопросы, чтобы время поднакопить, а потом уж стал думать над теми, что посложнее.
В итоге я управился менее, чем за три часа. Я решил проверить ответы. Между делом поглядывал в окно и вспоминал…
Встречу с поступающими и их родителями проводили три человека, в том числе один генерал. Хоть он был в штатском, мы сразу решили, что он генерал, по тому, как он держался и как к нему обращались другие.
Звали генерала Борис Андреевич.
— Спрашивайте, не стесняйтесь, — сказал он, когда слово передали ему. — Дело серьезное, и вы должны представлять себе цели, задачи и программу училища во всем объеме.
И вопросы посыпались.
Прежде всего, конечно, родители интересовались обучением и условиями проживания в училище. Генерал отвечал четко и по существу.
— Круг дисциплин самый широкий: от биохимии до этикета. Уверяю вас, такое образование в России сейчас не дает ни одно учебное заведение. Проживание и питание — все на высоком уровне. Порядок у нас будет жесткий. Это тоже имейте в виду.
Чей-то папа поднялся со своего места, чтобы задать вопрос:
— Вы говорили, что спорту будет уделено много внимания. Предусмотрен ли теннис в числе спортивных дисциплин?
Генерал кивнул.
— При училище имеется теннисный корт. Но занятия теннисом так же, как волейболом, баскетболом или спортивной греблей, не входят в основную программу. В ней — бег, гимнастика, плавание, зимой — лыжи, основы единоборств… И, разумеется, основы обращения со стрелковым оружием. А дальше каждый курсант сам сможет выбрать себе дополнительные спортивные дисциплины. Наша задача — подготовить крепких, здоровых и ловких ребят, настоящих мужчин…
И тут моя бабушка вклинилась. Она, разумеется, не могла пропустить такое собрание и пошла вместе с родителями. А уж когда бабушка открывает рот — только держись.
— Простите, — сказала она. — Мне в вашей последней фразе хотелось бы услышать некоторые уточнения. Когда говорят, что надо воспитывать настоящих мужчин, то иногда подразумевают под этим, что, мол, давайте-ка воспитаем бесчувственных чудовищ, этаких здоровых быков, без жалости к людям, готовых выполнить любой приказ начальства. Нацисты тоже ведь воспитывали настоящих мужчин. Что натворили эти настоящие мужчины, мы знаем. Да и в нашей недавней истории есть печальные примеры… В том числе, связанные с вашим ведомством. Где гарантии, что из ребят в итоге не сделают винтики и колесики бесчеловечной системы, как это уже бывало?
Генерал кивнул ей.
— Очень серьезный вопрос, и я ожидал его. Гарантии в том, что с вами сейчас разговаривают люди, которые в девяносто первом году отказались исполнять приказы путчистов и поддержали законно избранную власть. И которые очень много сделали, чтобы спецслужбы стали по-новому работать в новых условиях. Если б нам нужны были бездушные исполнители, мы не стали бы создавать училище, а запросто набрали таких исполнителей со стороны. Как вы понимаете, людей, готовых взяться за грязную работу, в нашей стране всегда можно найти. Но мы отказались от этого и делаем ставку на людей независимо и творчески мыслящих — значит, мы сами заинтересованы, чтобы печальные уроки прошлого ни для кого не пропали даром.
Родители продолжали задавать вопросы.
— Скажите, — спросила чья-то мама, — а как наши дети будут устроены в дальнейшем, в смысле безопасности их службы?
— Вот тут я вам ничего обещать не могу, — честно ответил генерал. — Вы поймите, мы будем готовить будущую элиту нашего ведомства. У элиты только одна привилегия — быть впереди там, где тяжелее всего. Вот и получается, что ребят ждут и горячие точки, если к тому времени горячие точки еще будут существовать, и другие опаснейшие испытания. Испытания, при которых смерть может подстерегать на каждом шагу. Вот тут вы должны знать, на что идете, соглашаясь на поступление ваших детей в училище. Кому кажется, что в будущем ребят ждет только непыльная высокооплачиваемая работа и размашистые шаги по служебной лестнице, тот пусть теперь трижды подумает. Пусть и ребята подумают…
