– Откуда ты знаешь?
– От папы с мамой, – не смутился Алешка.
– А что с Василием будем делать? – поспешил папа.
Алешка и тут не растерялся:
– Надо отдать ему мотоцикл. Который в сарае стоит. Пусть порадуется. – И пояснил, чтобы Митёк не расстроился: – Все равно он у вас не заводится. Не жалко.
– А что? – поскреб бороду Митёк Лосев. – Это мысль. Как говорится, устами младенца…
– Мед бы пить, – закончил за него Алешка.
– Я другое хотел сказать, – растерялся Митёк. – Но твой намек понял. Завтра из любимого улья рамочку с медом выну. У меня знаешь какие пчелы?
Ну и тут он начал расхваливать своих пчел. Какие они трудолюбивые, какой хороший мед делают, как они его – Митька – любят. Он, наверное, так своими книгами не хвастался, как умом своих пчел.
А про трагическую записку из бутылки никто почему-то не вспомнил.
И про полуживую рыбу тоже.
На следующее утро мы выкатили из сарая мотоцикл, подкачали шины.
Митёк оседлал мотоцикл, мама отважно села на заднее сиденье.
– Отставить! – вдруг железным голосом скомандовал папа. – Без шлема я ее не отпущу. Да еще под горку. – И добавил для убедительности: – Я все-таки милиционер.
Митёк беспомощно обернулся.
– А у меня второго шлема нет, – растерянно оправдался писатель.
– Щаз! – спохватился Алешка и умчался в дом.
– Он сейчас дырявую кастрюльку принесет, – испугалась мама.
Но она в этот раз Алешку недооценила. Он примчался с солдатской каской со звездой из кабинета Лосева.
– Во!
Мама с удовольствием надела каску, застегнула под подбородком ремешок и достала из кармана зеркальце:
– Как?
– Блеск! – сказал Алешка. – Автомат возьмешь?
– Не стоит – Клавдия меня испугается.
– Так ей и надо, – сказал Митёк. – Поехали.
Мотоцикл мягко тронулся и беззвучно, как безмоторный велосипед, покатился вниз. Все быстрее и быстрее. Мамины волосы тут же выбились из-под каски и летели у нее за спиной, как красивое золотистое облако.
– Здорово! – сказал Алешка. – Как партизанка на коне.
– Ну-ну, – буркнул папа.
Вернулись они довольно скоро. Все втроем. На одном тракторе. Которым управлял благодарный Васька. Точнее – Василий. Он был почти уже старик. Но очень прыткий. Остановил трактор возле машины. Спрыгнул на землю, помог спуститься маме и тут же поднял у машины капот.
– Занятно, – сказал он задумчиво.
А после этого, не оборачиваясь, только протягивал назад руку и командовал Митьку:
– Ключ на восемь. Торцовый на двенадцать. Отвертку. Шпильку.
– У меня нет, – сказала мама.
– Ну и не надо, – покладисто согласился Василий. – Заводи, Митрий!
Митёк вставил спереди кривую заводную ручку и резко ее крутанул. Машина послушно взревела.
– Ладно, – сказал Митек и что-то еще подкрутил.
Двигатель снизил обороты и забормотал – ровно, устойчиво, надежно.
– Всего делов-то, – сказал Василий, вытирая ветошью руки. – Давай ехай!
Митёк сел за руль. Газанул. Машина птицей взлетела на горку. Так что чуть не врезалась в ворота гаража.
Василий попрощался со всеми за руку, даже со мной и Алешкой, сел в свой трактор и запылил по дороге.
– Всего делов-то! – гордо сказал Митёк, когда мы подошли к машине. Сказал так, будто это он ее починил.
Мама сняла каску и отдала ее Алешке.
– Уговорила Клавдию? – спросил он.
– Легко, – кивнула мама. – Кирпичами ее растрогала.
– И что она сказала?
– Она сказала… – Мама задумалась, припоминая. Взглянула на папу. – Она сказала: «И-и-и, милая. Васька мой – паразит. А твой, видать, не лучше!» И забрала заявление.
Папа хмыкнул и отвернулся.
Я думаю, про эти кирпичи под колесами мама до Нового года ему напоминать будет.
Митёк торжественно загнал машину в гараж и поскреб бороду:
– А теперь неплохо бы и медком полакомиться. Знаете, какой у меня мед? Гречишный!
Алешка с удивлением взглянул на него. Повернулся к маме:
– А что, бывает мед и пшенный? И манный?
Митёк захохотал так, что показал нам все свои белые зубы.
– Чудак! Этот мед мои прекрасные пчелы собрали на поле, где цвела гречиха. Знаешь, какие у меня пчелы!
– Знаю, – сказал Алешка. – Они вас любят, как собаки. И так же слушаются.
– Ставьте чайник, я пошел за медом. – И Митёк накинул на плечи рубашку.
– Мить, – спросил папа. – А разве тебе не надо, я слышал, какой-то дымокур, чтобы пчел отогнать. Шляпу с сеткой, чтобы не покусали.
– Что ты, Серега! – хвастливо отмахнулся Митёк. – Они меня как родного любят. Знаешь, как они меня слушаются! – И он направился к двери. – Как собаки.
Алешка кинулся следом:
– И я с вами, посмотреть хочется.
– Что ты! Они только меня признают. Покусают так, что ваша родная мама тебя не узнает, испугается. – И он захлопнул за собой дверь.
Наша родная мама поставила на плитку чайник и стала собирать на стол. Расставила чашки, заварила чай, нарезала хлеб. И вдруг прислушалась.
– Тише! – сказала она. – Мне показалось, что кто-то вскрикнул.
Мне тоже. Вскрик раздался еще раз. И превратился в сплошной вой. Похожий на визг.
Мы выскочили на крыльцо. Вой доносился со стороны пасеки. И становился все сильнее. И с той же стороны показался бегущий Митёк. Над его головой клубилось что-то вроде небольшого темного облака.
Митёк мчался, как конь, не переставая ржать. Такой уж истошный был у него крик.
Он влетел на крыльцо и завопил:
– Все в дом! Они атакуют!
Это мы уже и сами поняли. Темное облако не только вилось и клубилось, оно еще и гудело, и кусалось.
Как Митёк очутился в доме, как мы захлопнули дверь – я даже не помню. Помню, что мы стояли у двери и слушали, как за ней густо гудят разгневанные пчелы.
Митёк упал в кресло, порылся в бороде и с воплем отдернул руку.
– Вот! – плачущим голосом сказал он. – Еще и в палец.
– Боже мой! – сказала мама.
Она приготовила содовый раствор и достала из своей косметички маленький пинцет.
– Сиди спокойно! – скомандовала она Митьку. И стала пинцетом выдергивать из его лица пчелиные жала. Из щек, изо лба, из бровей и век. И даже из макушки, где у Митька прорезалась круглая лысинка.
Потом она смочила ватку в растворе и смазала все укусы.
– Спасибо, – вздохнул Митёк. – Ты знаешь, у меня пчелы…
– Самые кусачие, – продолжил Алешка. – Как собаки.
– Это все из-за тебя! – набросился Митёк на папу. – Ты их натравил!
– Я? – удивился папа. – Я даже не знаю, как их натравливать.
– Ты! Ты! Потому что разбрасываешь где попало свои рубашки.
Точно! Митёк второпях схватил папину форменную рубашку, которая висела на спинке стула.
– Они меня в этой рубашке не узнали! – продолжал свои упреки Митёк. – К тому же рубашка милицейская!
– У них аллергия на милицию? – спросил папа. – Почему бы это? Может, они мед воруют? Или пасутся на чужом поле?
Митёк усмехнулся. Мама улыбнулась. Мы с Алешкой похихикали.
– Ладно, – сказала мама. – Пчелы улетели, будем пить чай.
– С медом, – сказал Митёк. – Я ведь рамку не бросил.
И мы только тут заметили, что он держит рамочку, всю заполненную шестиугольниками сот.
Мама поставила на стол большую миску, Митёк взял нож и стал нарезать соты. С рамочки сразу же тягучими нитями потянулся густой темно-коричневый мед, запахло так, что голова закружилась.
Ничего вкуснее, чем мед в сотах, я, оказывается, никогда не ел. И самое приятное – когда высосешь мед, еще долго жевать сотовый воск. Лучше всякой жвачки.
Мы так увлеклись, что и не заметили, как опустела миска.
– А ты что же не ешь, Митя? – спросила мама.
– А он уже наелся, – хмыкнул папа. – Ты посмотри, какие щеки наел.
Мы оторвались от сказочного угощения и взглянули на Митька. Как описать, что мы увидели? Перед нами сидел совсем незнакомый человек. Кое-что, правда, от него прежнее осталось – борода, ленточка на лбу и волосы на голове. Глаз почти не было – узенькие щелочки, зато щеки раздулись так, будто Митёк держал во рту два яблока. За каждой щекой по штуке. И лоб у него был весь в шишках.
Я опустил голову, мне было трудно смотреть на Митька. С одной стороны, я ему сочувствовал, а с другой – едва сдерживался от смеха. Алешка тоже надул щеки – вот-вот не выдержит и прыснет изо всех сил.
Мама вдруг встала и быстро вышла в другую комнату.
– Что с ней? – встревожился Митёк.
– Ей, наверное, плохо, – каким-то приглушенным голосом ответил папа. – Наверное, меду объелась. Я пойду посмотрю. – И он вышел вслед за мамой.
И тут же за стеной раздался взрыв хохота. Маминого и папиного. Мы с Алешкой тоже не выдержали.
Но Митёк – он настоящий писатель – совсем не обиделся. Встал, подошел, натыкаясь на стулья, к зеркалу, долго вглядывался в свое отражение, вздохнул:
– Тоже бы посмеялся. Но ни фига не вижу.
– Хорошие у вас пчелы, – подначил Алешка. – Диковатые только немного. Вы их плохо приручили.
