Что касается Анри Дюрбана — того самого кузена, о котором я уже упоминал, — то это особый случай, и я оставил его, так сказать, «на десерт». В вечер убийства он был в замке, и все, что мне удалось узнать об этой страшной истории, я знаю от него. Папа, естественно, молчит. Он очень старается не говорить и не делать ничего такого, что могло бы «взволновать малыша». Представляешь? А я за те три дня, которые мы провели здесь, уже собрал информации гораздо больше, чем ему удалось вытянуть из своего комиссара.
Что ж, каждый имеет право на профессиональные секреты. Если он мне ничего не хочет рассказывать, я тоже буду молчать. Значит, мы квиты.
Первая ночь прошла спокойно. Папа настоял, чтобы я принял снотворное: он понимал, что я очень устал и еще не приспособился к новой обстановке. Так что я спал как чурбан и не думал ни о каких привидениях. Но уже на следующее утро прозвучал первый «звонок»…
Я проснулся вскоре после девяти и спустился в столовую, чтобы позавтракать. Там был Альфред Нурей, и мы пожали друг другу руки. Не буду приводить тебе шаблонные фразы, которыми обмениваются люди в подобных случаях. Фамилия Робьон ему кое-что говорила. Ах, так вы сын мэтра Робьона?.. И так далее и тому подобное. Слово за слово, и вот мы уже беседуем о замке.
— Вы еще не виделись с хозяином этих мест? — шутливо спросил он меня (как ты потом заметишь, ему вообще свойственна ироничная манера выражаться).
— Нет. Похоже, он живет как отшельник.
— Между нами говоря, — начал Нурей, — мне кажется, он не совсем в своем уме. Иногда рано утром его можно увидеть в парке. Или, наоборот, поздно вечером, когда все уже легли спать. Бывает, он и по ночам бродит как тень. Как-то мне не спалось, я решил выйти, подышать воздухом. И в гостиной чуть не натолкнулся на него. Было два часа ночи! Он разговаривал сам с собой и даже не заметил меня. Очень странный тип… По-моему, их хваленое привидение — это он и есть. Я хотел порасспросить об этом Симона, но он мне довольно сухо ответил, что после смерти отца мсье Ролан замкнулся в своем горе.
— А что он делает днем? — спросил я.
— Этого никто не знает. Иногда можно слышать, как он играет на фортепьяно, точнее, на фисгармонии. Раньше подобные инструменты называли «орган для кинотеатра». Вы его игру еще, конечно, услышите: ведь ваша комната находится неподалеку от его апартаментов.
— Откуда вы это знаете?
Альфред хитро улыбнулся.
— Любопытство — наше единственное развлечение. Кроме того…
Он остановился, потому что увидел подходившего ко мне слугу Гастона, который нес на подносе конверт. Папа сообщал мне, что на весь день уехал в Ля Рошель по делам. Он советовал мне пока воздержаться от купания, поскольку я еще недостаточно окреп, не привык к местному климату и т.д. и т.п. Бедный папа пытается заменить мне маму! Ладно, доставлю ему такое удовольствие… Пока я читал записку, Нурей тихонько вышел, оставив мое любопытство неудовлетворенным.
Я вернулся наверх. Поднявшись на второй этаж, я подумал, что надо составить план этажа. В этих бесконечных коридорах так легко заблудиться! Это не значит, что мне нужен был путеводитель, чтобы найти свою комнату: просто план помог бы мне хорошенько все осмотреть.
Сразу после двери с надписью «Вход воспрещен» пересекались два коридора. Тот, что шел налево, вел к лестнице, а правый — к моей комнате. Я честно собрался пойти к себе, но надпись «Вход воспрещен» не давала мне покоя. Я тихонько нажал на дверную ручку… Я даже не хотел туда входить, только посмотреть… И вдруг почувствовал, что я не один. Тебе знакомо это состояние, когда кажется, что по спине бегут мурашки? Я резко обернулся. Позади меня стоял Симон.
— Извините, — пробормотал я.
— Ничего, — ответил он. — У меня дурная привычка передвигаться бесшумно. Вы, видимо, задаете себе вопрос, почему вход сюда воспрещен? Просто необходимо как-то оградить помещения, предназначенные для хозяев, от любопытства посетителей. Но вы — это совсем другое дело. Я уверен, что мсье Ролан разрешил бы вам войти. Пойдемте…
Он открыл дверь и включил несколько бра на стенах огромной комнаты. И тогда…
Я был потрясен. Я не мог сдвинуться с места. То, что я увидел, превосходило всякое воображение. На нескольких столах (слушай внимательно!), огромных, как столы для пинг-понга… Нет, я просто не могу тебе это подробно описать, это выше моих сил. Передо мной предстало поле битвы! Настоящее, изрытое воронками, траншеями, с брустверами, мешками с песком, колючей проволокой и солдатами! Солдаты стояли, лежали, закинув винтовки за спину, прятались в засаде… Они были совсем как настоящие, в мундирах и касках, некоторые из них готовились к бою, другие бросали гранаты, а третьи в едином порыве опустились на одно колено, положив руку на сердце. Они давали клятву. Я просто не знал, куда смотреть!
— Это битва под Верденом[7], — сказал Симон полным благоговения голосом.
Каждая деталь, которую я видел, как будто жила и двигалась. Немного поодаль от меня стояла семидесятипятимиллиметровая пушка, окруженная артиллеристами, один из которых закрывал затвор орудия, а другой подносил снаряды. Еще дальше находился полевой госпиталь. Там на носилках лежали истекающие кровью солдаты. Отдельно располагались отравленные газом; на них были абсолютно точные копии противогазов, через стекло виднелись позеленевшие лица.
Симон наблюдал за мной, и восхищение, которое он читал на моем лице, наполняло его гордостью. Он подошел к пульту и нажал какую-то кнопку. Знаешь, старик, то, что произошло после этого, просто невозможно описать. Начался артиллерийский обстрел! Взрывы снарядов оживили поле сражения, оно стало жутким, но в то же время величественным! Наконец Симон остановил артобстрел и осторожно взял в руки фигурку командира с биноклем в руках. Он поднес его к моему лицу и объяснил:
— Все, что вы видите на этом поле, воспроизведено с точным соблюдением пропорций. Эти оловянные солдатики — точная копия солдат того времени.
Он поставил фигурку на место и обвел рукой панораму.
— Само поле сделано из земли с примесью извести, так что тип почвы примерно соответствует поверхности Мор-Омм[8]. Мсье Ролан тщательно изучил все документы.
— Сколько же здесь солдат? — робко спросил я.
— Двести восемьдесят три. Но мсье Ролан продолжает их делать. Теперь он хочет построить в бывшей биллиардной панораму кладбища в Дуомоне[9].
— Неужели он все это сделал сам?
— Да. Начиная с каркаса и до покраски. У него есть печь и все остальное, что необходимо для работы.
— А документы?
— Их собирал еще его отец. В 1916 году он служил в армии и был ранен в бою под Верденом. Вначале он хотел написать книгу воспоминаний, но потом отказался от этого намерения.
— И тогда мсье Ролан…
— Да. Он так и не смог примириться со смертью отца. Они не очень-то ладили, но после гибели отца мсье Ролан пережил глубокую депрессию.
Симон понизил голос.
— Прошу вас, пусть все это останется между нами. Мсье Ролан не любит, когда об этом говорят. Я показал вам коллекцию только потому, что мальчики вашего возраста умеют ценить подобное мастерство.
Он осторожно взял фигурку солдата с ручным пулеметом и, поднеся игрушку к свету, добавил:
— Это модель Сент-Этьена. Она хуже пулемета Гочкиса. Сам я не очень в этом разбираюсь, но, помогая мсье Ролану, я слушаю, что он говорит. Вот и…
Я был потрясен. Больше того, я до сих пор еще не могу прийти в себя. Как ты понимаешь, меня распирало от множества вопросов.
— А обитатели гостиницы знают? — спросил я.
— О нет! Об этом никто не знает. Иначе сюда началось бы настоящее паломничество.
— Такая коллекция должна стоить миллионы…
Симон покачал головой и, повертев в пальцах фигурку солдата, поставил ее на место.
— Она не имеет цены, — прошептал он. — И учтите, все это даже не застраховано. Достаточно какого-нибудь происшествия, например, пожара, и… Все это превратится в груду бесформенного металла.
— Мсье Симон, но ведь никакой опасности нет!
— Кто знает, — пробормотал Симон, пожимая плечами. — Принимая во внимание то, что здесь происходит…
Он погасил бра. Осмотр был закончен. Я вышел пятясь — до такой степени я был ошарашен.
— А где его мастерская? — спросил я. — Если я правильно понял, то, что мы видели, своего рода выставка готовой продукции…
— Мсье Ролан работает на чердаке. Там находятся все его инструменты. Раскрашивая фигурки, он пользуется лупой…
— Ах, как бы мне хотелось посмотреть, как он работает!
— Не рассчитывайте на это, — покачал головой Симон. — Он даже меня редко туда пускает. Бывает, что он не выходит оттуда по два-три дня и почти не ест. Я ставлю ему еду на пол около двери и кричу: «Мсье, кушать подано!»
