Он вместе с Витькой Снегиревым отмывал замызганный до невозможности «запорожец». И где только водилы умудряются в такую погоду грязь отыскать?
— Ты лучше не отвлекайся, работай, — посоветовал ему Тим. — А то клиент по шее надает.
Он присел на бордюр рядом с Барбусом и Смольским. Барбус деловито пыхтел окурком «Магны».
— Сереги не было? — спросил Тим.
Не-а, — без выражения отозвался Смольский. — Ты что, с крыши упал?
— Почти. Познакомился с одним хорошим человеком. Рыжий такой, глаза, как у дохлой рыбы.
— Я знаю только одну рыбу — Барбуса.
— Усохни, — сказал Барбус. — А где его откопал, этого рыжего?
— За Кольцевой встретил, недалеко от железной дороги, — ответил Тим. — Их человек пять было. Один толстый, Пачкой звать.
Барбус усмехнулся и растер окурок о бордюр.
— Это качаловские, — сказал он. — Квашеный и каюк-компания. Так это они тебя?..
Он кивнул на Тимину скулу.
— Они.
— Неплохо отделался… А чего ты туда вообще совался? В Качалове никаких архитектурных памятников нет.
— Зато приключений хватает, — хмуро ответил Тим. И, кашлянув, добавил: — Кстати, в Качалово я и ногой не ступал.
— Так они и не ждут обычно, пока кто-то ступит. Квашеный всю территорию от Кольцевой до самого Вилара пасет. Он даже сюда, на заправку, являлся пару раз, когда денег на кока-колу не хватало.
— Ну и что, разжился? — поднял голову Тим.
Барбус невозмутимо уставился на горизонт.
— Генки-Будильника тогда на месте не было… А их человек восемь заявилось.
— Понятно.
Истерично взвизгнули тормоза. У заправки остановился «вольво-950» с псковскими номерами. Долларово-зеленый корпус едва просвечивался сквозь толстый слой пыли. Из машины выскочил молодой человек в шортах и торопливо направился к стеклянному окошку.
— Дяденька, не желаете?.. — поднялся с места Смольский.
Тот даже не посмотрел в его сторону.
— Ладно, давай рискнем, — сказал Барбус, тоже поднимаясь. — С виду мужик не жмот.
Он схватил ведро с водой и подбежал к машине. В руках Смольского оказалась пластмассовая бутыль с «кастроловским» чистящим средством. К тому моменту, когда хозяин вернется, машина должна сиять всеми цветами радуги; и когда он не узнает свой автомобиль, можно будет наверняка сказать, что деньги он заплатит. А если не заплатит… Что ж, если он еще когда-нибудь остановится здесь, то опять не узнает свою машину — но только она будет раза в два грязнее, чем была. И камеры будут проколоты.
— Присоединяйся, — кивнул Барбус Тимофею. — Сереги все равно нет. Третьим будешь.
Через полторы минуты они были насквозь мокрыми от пота и воды, но зато на «вольво» не найти было ни одного пыльного пятнышка. Еще через минуту вернулся водитель. Он удивленно застыл перед машиной, потом зло зыркнул на мальчишек, рывком отворил дверцу. Убедившись, что ничего не пропало, он жестом подозвал к себе Барбуса и небрежно сунул ему пять долларов.
— Вот так, — усмехнулся Барбус, снова усаживаясь на бордюр. — Ни один вшивый лоточник не заработает пять монет за полторы минуты. Если нас завалить работой, через месяц скупили бы эту заправку вместе со всей обслугой.
— Еще никто не разбогател на дурной работе, — отозвался Смольский.
— Разбогатеть — нет, а вот стартовый капитал…
— Кстати, — вдруг что-то вспомнив, перебил его Тим. — Ты говорил, что архитектурных памятников в Качалове нет. А я видел неподалеку оттуда четырехэтажную домину с башнями.
— Ну и что? — Барбус как-то отстраненно посмотрел на Тимофея, продолжая думать о товарно-денежных отношениях.
— Так, ничего, — пожал плечами Тим. — Думал, может, кто-нибудь знает, что за дом…
— Резиденция Квашеного, — предположил Барбус. — Хотя скорее всего Квашеный живет в обыкновенной собачьей будке, где-нибудь рядом с этим домом.
Часов в восемь заявился Серега. Свежих синяков на нем видно не было — только ссадина на лбу. И вид у него был, как всегда, хмурый.
— Работать еще будешь? — буркнул он Тимофею, даже не поздоровавшись.
— До десяти, — сказал Тим. Хотя только что уже собирался намылиться домой.
— Ладно, — поморщился Серега.
Он не произнес больше ни слова, а ровно в десять часов, когда в стороне города вспыхнуло оранжевое сияние уличных фонарей, молча, не попрощавшись, ушел.
Все остальные тоже разошлись. По дороге Тим думал о том, что Квашеный со своей компанией почему-то не тронул Серегу, позволив ему беспрепятственно дойти до «Дома Ашеров». А вот к нему, к Тиму, — прицепился. Почему?
На следующий день Серега не поехал в «Дом Ашеров». Вместо этого он отправился в аптеку — все той же торопливой, нервной походкой. Тим зашел за ним внутрь и встал за массивной колонной, обклеенной рекламой пана-дола, байеровского аспирина и презервативов от «Плейбоя».
Продавец долго и с явным сомнением изучал замызганный рецепт, который вручил ему Сергей. Потом о чем-то спросил его. Тим услышал только одно слово:
— … Элениум.
Элениум. Во дворе у них жил парень по кличке Кот. Он работал секретарем в заводской многотиражной газете и глотал транквилизаторы — «колеса», как их еще называют. Однажды утром мать его не добудилась. Вызвала «скорую». Кота увезли и целую неделю продержали в реанимации, но так и не откачали. Однажды вечером к Тиминым родителям зашла заплаканная соседка, она собирала деньги на похороны. Соседка сказала, что мать Кота нашла под его кроватью пустую упаковку от элениума.
Серега подошел к кассе и расплатился. Вытаскивая деньги из кармана, он хмуро и сосредоточенно смотрел на кассира. Та сказала ему что-то, покачав головой, — наверное, о синяках. Серега ничего не ответил и пошел с чеком в отдел. Продавец вручила ему коричневый бумажный пакет с лекарствами, и он торопливо отчалил.
Тим рассеянно вышел на улицу, никак не решаясь поверить в свою догадку. Серега — наркоман?! Что угодно, только не это. Но Тим чувствовал, как его мозговые клетки жадно переваривают информацию, а факты сами выстраиваются в безупречную ровную линию — неумолимые, страшные, словно отряд баркашовцев.
Черт… А ведь все Серегины закидоны вполне укладываются в рамки поведения наркоманов — по крайней мере какими их изображают российские и американские киноленты. Стремительное привыкание, хроническая озлобленность, суетливость, разрыв со старыми знакомыми…
И деньги ему, оказывается, нужны лишь для того, чтобы покупать эту дрянь.
И в «Дом Ашеров» Серега ходит только затем, чтобы притащиться там в компании каких-нибудь подонков — своих новых дружков.
Стоп. А синяки? Синяки, синяки… Тим задумался. У опиоманов на лице появляются прыщи и язвы. У гашишистов морды становятся желтыми, словно их травили дустом. Может, от элениума кожа становится лиловой? А почему бы и нет?
Тим вскинул голову, отыскивая среди прохожих Серегину фигуру. Он должен сейчас же поговорить с ним. Поговорить во как — по-мужски… Тим знал, что если дело дойдет до драки, то Серега обязательно вобьет его в стену: на физкультуре Светлов пять раз подряд мог сделать подъем-переворот, а Тим — ни одного.
Но ничего. Сегодня вобьет, завтра вобьет, а послезавтра Тим его самого уроет. И будет так делать до тех пор, пока Серега не поклянется ему бросить глотать всякую дрянь.
Но его нигде не было. Тим метнулся на остановку — пусто. Серега как сквозь землю провалился.
— Автобус давно ушел? — спросил Тим полного дядьку в бейсбольной шапке.
— Если бы он ушел недавно, я бы ушел вместе с ним, — печально ответил дядька.
Тим постоял немного, рассчитывая, что Серега забежал еще куда-то по пути и сейчас его фигура появится из-за обшарпанного рекламного щита «Покупайте одежду second hand!»… Но Серега не появлялся. Потом, лязгнув дверями-«гармошками», остановился автобус. Когда он уехал, Тим неторопливо пошагал домой, оглядываясь по сторонам.
Поднимаясь на свой этаж, он решил на всякий случай заглянуть к Сереге. Вряд ли Серега у себя — не явится же он пред мамины очи нагруженный «колесами». И все же… Может, он запрятал таблетки где-нибудь в подвале? Или в другом укромном месте?
Дверь открыла Серегина мама.
— Добрый день, тетя Женя, а Сергей дома?
— Дома, проходи.
В нос сразу шибанул резкий больничный запах, Тим даже невольно сморщился. Тетя Женя проводила его в Серегину комнату. Когда они вышли из полутемной прихожей, Тим взглянул на ее лицо — и почти не узнал. В последний месяц они редко виделись на улице, и тетя Женя заметно сдала за это время. Она была бледна как полотно, черты лица непонятным образом заострились, стали жесткими, колючими, словно Серегина мама постоянно злилась на кого-то. Злилась и злилась… Хотя голос у нее был обычный — мягкий, спокойный.
Серега распахнул дверь, не дожидаясь, когда Тим войдет в его комнату.
— Чего надо?
Он стоял на пороге, явно не расположенный пускать Тима внутрь. Раньше Тим не замечал, чтобы Серега как-то особо походил на мать, и теперь был поражен: их лица странным образом изменились, словно стремясь перенять черты друг друга. Может, так выглядят все изможденные люди?
