12
Кручу рукой, сжимаю кулак. Сжимаю как можно крепче, чтоб он стал меньше и его можно было выдернуть из банки.
Черта с два.
Рука напрочь застряла в банке.
— Две минуты, — хладнокровно сообщает Брэд.
— Что ты там делаешь? — спрашивает Трейвис. — Ты чего там рукой двигаешь?
— Они что, кусаются? — с интересом спрашивает Эйми.
Я киваю.
— Кусаются, — говорю хриплым шепотом, — и еще как.
— Ну что, видите? — торжественно говорит Эйми, обращаясь ко всем. — Видите, какой храбрый наш Крэг? Пауки кусают его как бешеные, а ему хоть бы что. Он знай себе держит руку в банке.
«Была б на то моя воля, — думаю про себя, — черта с два держал бы».
Я и так и эдак крутил рукой, только все попусту. Она застряла и никакими силами нельзя было ее вытащить.
— Ай! — вскрикнул я. Это паук укусил меня за палец.
Надо во что бы то ни стало вытащить руку! О, ради бога, я готов на все! Помогите мне вытащить руку!
— Они же правда его кусают, — не унималась Эйми. — Ну что, храбрый он или нет?
«Да заткнись ты, Эйми, — думал я, стиснув зубы. — Ради бога, уймись!»
У меня уже все тело зудело, чесалось и горело. Я до боли стискивал зубы и не мог дышать.
А эти чертовы пауки так и сновали по моей руке, так и сновали по обеим сторонам ладони и по запястью.
Снова укус, снова острая боль пронзает меня, на сей раз у запястья.
О, что бы я ни отдал за то, чтобы вырвать руку из этого капкана!
Я был близок к обмороку. Все плыло перед глазами. Комната начала кружиться, кружиться…
Вот оно. Я не в силах превозмочь этот зуд. Укусы… укусы… Сейчас я вырублюсь.
— Пять минут! — выкрикивает Брэд. Трейвис издает вздох разочарования.
— Что ж, ваша взяла, — бормочет он, огорченно качая головой.
Эйми всплескивает обеими руками над головой и издает победный вопль.
— Мы выиграли! Мы выиграли тридцать баксов! — Она поворачивается ко мне. — Молодчина, Крэг. Все. Время вышло. Можешь вытаскивать руку.
Я судорожно сглатываю. Во рту все пересохло. Сердце вот-вот вырвется из груди. Я не могу произнести ни звука.
Что будет, когда они поймут, что у меня рука застряла в банке? Означает ли это, что мы проиграли пари и мне придется повторить все сначала?
— Подумаешь, — еле ворочаю я языком. — Подумаешь, вышло время. Я могу и еще подержать.
— Чего-чего? — вылупил глаза Трейвис. Все сначала посмотрели на меня, а потом на
пауков в банке. И глаза у всех на лбу.
— Он что, двинулся? — чуть не испуганно говорит Дейвид.
— Ну что, видите? — кричит Эйми и так прикладывает Трейвиса корпусом, что тот отлетает как пушинка к стене. — Все видят? Кто сказал, что Крэг слабак? Пять минут ему что. Он готов держать еще пять. Вот какой он храбрец!
— Эйми, умоляю, — хриплым шепотом пытаюсь урезонить ее я. — Да можешь ты хоть ненадолго попридержать свой язык?
— Деньги на бочку, ребята! — командует Эйми, протягивая руку. — Давайте, давайте. Покажите их. Все тридцать до последнего цента.
Вдруг выражение лица у нее меняется, словно ее осенила новая мысль.
— Впрочем, — заявляет она, — подождите.
Чего тут мелочиться. Какие тридцать. Как насчет вдвое больше или ничего?
— Эйми, утихомирься, — взмолился я, только никто меня не слышит: так слаб и невнятен мой голос.
— Идет, — с готовностью соглашается Трейвис. — Вдвое больше или ничего.
А чертово паучье так и шастает по моей руке. Я снова ощущаю резкую боль от укуса. Все тело пылает, будто его поджаривают на медленном огне.
Я сейчас умру! Еще секунда — и я окочурюсь прямо здесь, в комнате, на глазах у всех.
— В следующий раз придумайте что-нибудь похлеще, — язвит Эйми. — Что-нибудь действительно страшное. — Она смеется. — Нам с Крэгом неудобно так легко получать ваши денежки!
— Эйми!
— Не бойся, — обещает Трейвис. — В следующий раз все будет покруче.
— Это уж точно, — подхватывает Брэд, — в следующий раз мы ему покажем, где раки зимуют. Уж тогда-то все увидят, что он Заика Крэг.
Эйми открывает дверь, и вся компания покидает дом и выходит на улицу под дождь. Эйми закрывает за ними дверь и возвращается ко мне с довольной улыбкой.
— Легкие денежки, да, Крэг?
— Помоги мне, — чуть слышно шепчу я и махаю банкой у нее перед носом. — Помоги… вытащить руку…
Она склоняется над банкой:
— Вот это да. У тебя рука застряла?
Я только молча киваю головой. Эйми схватила банку обеими руками и что есть силы дернула. Раздался странный звук, и рука выскочила.
Я только тихо ахнул.
— Рука-то у тебя, — разглядывает Эйми, — вся того, красная. Ух ты, — с отвращением говорит она. — Она еще и вся распухла. Не мудрено, что ты ее вытащить не мог.
Я тяжело задышал, как рыба на песке. Зуд и жжение не прекращались.
— Наверное, здорово больно, — с гримаской замечает Эйми.
— Да так себе, подумаешь, — выдавливаю я. А про себя: «Я больше никогда не смогу
пользоваться ею. Этот зуд никогда не уймется. И до конца жизни меня будут мучить кошмары с черными мохноногими пауками, шныряющими по мне».
— Да, — сочувственно говорит она. — Наверное, и впрямь больно.
Я быстро попрощался и побежал домой. Дождь лил как из ведра, только мне было не до того, скорее даже приятно: холодные капли дождя падали на пылающую руку и смягчали боль.
Прибежав домой, я бросился в ванную. Наполнив раковину холодной водой, я опустил туда руку и держал, пока боль не утихла. Потом стал мазать ее всеми кремами, которые нашел в аптечке.
Наконец жжение прекратилось, и я себя почувствовал немного лучше, хотя не совсем. Я глянул в зеркало: на меня смотрела перепуганная физиономия. А я в это время думал о Трейвисе и его ухмыляющихся дружках.
Что они еще задумают?
Сколько еще я могу прикидываться храбрецом?
— У меня все из головы не идет это спасение ребенка, — сказала Эйми. — Это было что-то невероятное.
— А, ерунда, — бросил я.
Это было через неделю после паучьего испытания. Стоял ясный прохладный вечер. Это было в субботу. Родители Эйми ушли на весь вечер, и мы сидели у нее.
— Ты, наверное, хотел бы посмотреть еще ужастиков? — говорит Эйми. Поверх синего свитера она напялила черный свитер со спущенными рукавами, которые болтались до колен. — Только — увы! — папа уже отнес их обратно в прокат.
— Жаль, — говорю, хотя готов был плясать от радости. Еще одного созерцания «Убийцы в лагере» мне не выдержать. А продолжения обычно еще круче оригинала.
Что-то стукнуло в окно, и я чуть не подскочил до потолка.
Трейвис с компанией?
Слава богу, нет. Так, камешек или лист, брошенный ветром в окно.
Трейвис извел меня, всю неделю намекая, что придумал какое-то безумное испытание.
— Вдвое больше или ничего, — доканывал он меня. — А тебе точно ничего не достанется.
Уж чего только я не делал, чтоб хоть что-нибудь выудить у него. Он знай смеется и потирает руки, как злодей из мультиков.
— Любишь пинг-понг? — спрашивает Эйми. Я киваю:
— Страсть как люблю. В прошлое лето я завоевал первое место по пинг-понгу в лагере.
У нее так и вспыхнули глаза.
— Дану.
Вообще-то не совсем так. По правде, первое место выиграла наша команда, а я там был пятым колесом в колеснице.
— Жаль, стола нет, — говорю, — а то бы я тебе показал.
Эйми, довольная, смеется.
— Почему нет, есть, — и хватает меня за руку. — Пошли. Он в подвале. Это мы еще посмотрим, кто кому покажет. Я тебе такие крученые подачки устрою…
Крученые подачи? Это еще что такое? Когда я подаю, шарик сразу врезается в сетку.
Я останавливаюсь как вкопанный на первой ступеньке, ведущей в подвал. Эйми включает лампочку под потолком. Лестница крутая и дальше носа ничего не видно.
— Папа сделал там целый спортзал, — объясняет Эйми. — Вся беда только в том, что от сушилки там сплошной пар.
Я вцепился в поручни и как завороженный смотрю вниз. Деревянные ступеньки жалобно скрипят у меня под ногами.
Я добрался уже до середины, когда свет вдруг вырубился. Я остолбенел и уставился в кромешный мрак внизу.
— Вечно с этим светом беда, — замечает Эйми. — Замыкание или что-то в этом роде.
Вы и так уже, наверное, догадались, что больше всего на свете я боюсь темноты. Вернее, в известных мне местах я ее не так уж и боюсь, то есть я хочу сказать, что спать у себя в комнате я могу и без света.
Но в Эймином-то подвале я в жизни не бывал. И вот стою я на этой скрипучей лестнице в кромешной тьме, ни зги не видать, и, ясное дело, я начинаю дрожать как осиновый лист.
— Да ты чего там застрял? — раздается голос Эйми. — Спускайся же.
Откашливаюсь. Рука как прилипла к перилам.
— Там… эээ… уж очень темно. Эйми смеется.
— Но ты же не боишься темноты, Крэг. Я пытаюсь выдавить улыбку.
