— Вторую наводку нам дал тот же эксперт. «Этот парень разбирается в электронике. Сигнализацию он отключил профессионально…» Ну и дальше, собрали мы все, что накопали, как говорится, до кучи. Нарисовался нам предполагаемый облик преступника. Умелец по замкам, знаток электроники, неоднократно судимый; недавно освободился по отбытию наказания. И вот по своим каналам, по картотекам отобрали мы подходящие кандидатуры. И стали их кропотливо проверять. А было их около ста человек.
Матвеич отхлебнул остывшего чая, помолчал, видимо, вспоминая ту тяжелую работу.
— Да, значит, сортируем. Отпадает, отпадает, отпадает… Этот, к примеру, порвал со своим черным прошлым, этот уже опять сидит (сел еще до кражи), этот лечится в больнице, а вот эти, хоть и подходят по всем параметрам, но в Москве в то время не были — железное алиби…
— А вам надо было еще, знаете, что… — начал было советовать Алешка. И Матвеич его тут же понял:
— Сделали, Леша, сделали! В первую очередь! Составили подробное описание всех похищенных вещей и предметов и разослали по всей стране, во все отделения милиции. Надеялись, что где-нибудь что-то из украденного, как мы говорим, всплывет. Ведь ясно же, что этот окаянный жулик не для того все эти чудеса украл, чтобы у себя дома по полочкам расставить. И любоваться на них весенним вечером. Для него это были деньги. Чтобы не ходить каждый день на работу, а ходить каждый день в ресторан — на большее у него фантазии не хватало. Но нигде, ребята, ничего не всплывало. Жулик оказался терпеливым…
— Не спешил в ресторан, да? Решил затаиться, пока все утихнет.
— Точно.
…За этим интересным рассказом мы и не заметили, как наступил поздний вечер. В открытое окно потянуло прохладой и сыростью. И было очень тихо, даже сосны не шумели своими кронами. Только лягушки где-то на берегу квакали.
— И мы продолжали работать. Просеяли, как говорится, всех подозреваемых, проверили каждого. И сошлось все на одном — на Окаянном Гансе. Он и умелец был — золотые руки, и в электронике разбирался, и в Москве, по нашим данным, как раз находился в то время, когда была совершена кража. Объявили мы его в розыск и… — Тут Матвеич спохватился: — Батюшки, время-то! Отбой на судне! Марш по койкам!
— Ну вот, — надулся Алешка, — на самом интересном месте затормозили.
— Завтра доскажу, — пообещал отставной Матвеич. — Впереди еще много интересных мест.
Потом мне эти слова припомнились. Еще как!
Мы пошли умываться, а Матвеич стал стелить себе постель на тахте.
— Дим, — шепнул мне Алешка, яростно натирая сухую мордашку полотенцем, — надо ему сказать «спокойной ночи». Понял? — И он мне подмигнул.
Я ему — тоже, хотя и ничего не понял. Вернулся в комнату. Алешка бесшумно шевелился где-то за моей спиной.
— Спите хорошо, — сказал я, — товарищ полковник.
— Лучше — капитан, — ответил Матвеич, взбивая подушку. — Мы с вами вроде как на корабле.
Ага, подумалось мне, на эсминце «Задумчивый». Который задумался так, что несется на всех парах, сам не зная куда.
Когда я поднялся в рулевую рубку, Алешка был уже там. Он сидел на рундуке, а на его коленках лежала Матвеичева рукопись.
— Я ее спер на время, — объяснил Алешка. — Сейчас дочитаем самое интересное. Ведь мы этого достойны?
— Не знаю, — честно ответил я.
— Слушай. — И Алешка, с трудом разбирая почерк полковника милиции (или капитана корабля), прочел: «В результате осуществления оперативно-разыскных мероприятий было установлено местонахождение подозреваемого Гансовского. Оперативная группа выехала в адрес, задержала вышеуказанного гражданина Гансовского и произвела обыск в его доме. Никаких улик, свидетельствующих о причастности подозреваемого Гансовского к краже в квартире гражданина О., не было обнаружено». Интересно? — спросил меня Алешка кислым голосом. — Читать дальше?
— Мы этого не достойны, — ответил я. — Лучше пусть сам автор расскажет нам об этом самом гражданине подозреваемом.
— Да, — вздохнул Алешка и положил рукопись на стол, — писатель из Матвеича пока не получился.
Я погасил свет и нырнул под одеяло. Алешка зачем-то подошел к иллюминатору и ровным голосом доложил:
— Огонек-то опять горит.
— Давай спать, Лех. Пусть горит.
Через некоторое время я услышал сквозь сон шлепки босых ног по полу и ровный Алешкин голос:
— Огонек-то погас.
Но я уже провалился, как пишут в старинных романах, в пучину сна.
Утром из этой пучины меня выхватил все тот же ровный голос:
— Дим, а вокруг дома всю ночь кто-то ходил.
Пучина сна мгновенно оказалась где-то очень далеко позади. Будто ее и не было вовсе. Я сбросил одеяло и вскочил на ноги.
— Кто ходил?
— А я знаю? — Алешка стоял возле окна.
— Что же ты меня не разбудил?
Алешка усмехнулся:
— Чтоб ты не испугался.
— А ты не испугался? — Меня эти усмешки и насмешки здорово задели.
— Я не боялся, — важно ответил Алешка. — Я наблюдал.
— И что ты там наблюдал? — Я стал одеваться и обуваться.
— Ничего, — Алешка пожал плечами. — Очень темная ночь была. Ничего не видно.
Здорово! Но малопонятно. Кто-то ходил, но никого и ничего не видно. Темная ночь.
— Дим, — вполголоса посоветовал Алешка, — ты ногами-то не очень топай. Матвеича разбудишь. Пять часов всего-то.
Этого еще не хватало! Я взглянул на часы — точно, десять минут шестого. И я стал разуваться и раздеваться, пыхтя от злости.
— Да ладно, Дим, — с вежливой хитрецой сказал Алешка, — раз уж ты так рано проснулся, пойдем на рыбалку. — Он хихикнул. И я понял, что дело вовсе не в рыбалке.
Мы осторожно спустились вниз, Алешка тихонько положил на место рукопись. Матвеич крепко спал. Ему, наверное, снился героический эсминец «Задумчивый». Или «Заспанный».
Мы выскользнули за дверь, остановились на капитанском мостике.
Утро было прекра-а-а. Это Алешка так сказал. Но так и было на самом деле. Солнечно, прохладно. Везде блестит роса. Нежно попискивают еще не совсем проснувшиеся птички.
Алешка спустился по ступенькам и подошел к заборчику, вышел за калитку. Позвал меня:
— Иди сюда. Посмотри налево и направо. Ты этого достоин.
Он оказался прав. От калитки в обе стороны тянулся в траве заметный след. Чуть примятая трава и сбитая с нее роса. Будто в самом деле кто-то ходил здесь кругами.
Мне стало неуютно.
— Понимаешь, Дим… Я сначала заметил, что на карьере погас огонек. А потом я заметил огонек возле дома. Кто-то курил, Дим. Только очень осторожно — я случайно заметил, один раз.
— Надо Матвеичу сказать, — выдал я первое, что пришло в голову.
— А он скажет: «Вот не думал я, что у Сережи такие трусоватые детки. Собачка мимо пробежала, а они чуть не об… Об это самое».
— Собачки осторожно не курят, — заметил я с обидой.
— Собаки вообще не курят. — И без всякого перехода: — У меня есть один план. Поможешь?
— А что нужно делать? — поинтересовался я. — Если сидеть всю ночь в засаде, на крыльце, я не согласен.
— Сидеть пока не надо. Надо сходить.
— На карьер?
— Как ты догадался? Пойдешь?
— А при чем здесь карьер?
— При том! — Алешка начал злиться. — При том, что сначала там огонек погас, а потом здесь он вспыхнул!
Ну и логика!
Но я еще и рот не успел открыть, а Лешка добавил:
— Ты что думаешь, у Матвеича врагов нет? Да у него их полно!
Вот тут мне захотелось домой. Или чтобы папа приехал. Но мы ведь не трусоватые. Мы ведь дети Шерлока Холмса. Полковника милиции Оболенского.
— Ладно, — сказал я, — пошли.
— Сначала на рыбалку, — обрадовался Алешка. — Наловим свежей рыбки, и ты ее нажаришь для Матвеича. Он ее обожа-а-а…
Мы так и сделали. Натаскали полведра окушков. Матвеич был сча-а-а… А после завтрака велел нам уложить оставшуюся рыбку в пакет — напомнил, что мы идем сегодня к тетушке Тильде с ответным визитом.
— И баночка хорошего кофе у меня в запасе есть.
— А я ей цветов где-нибудь нарву, — подхватил Алешка. — У каких тут соседей красивые цветы водятся?
— Цветов не надо! — испугался Матвеич. — У нее их полно. На подоконниках.
Домик тетушки Тильды был тоже похож на скворечник. Но одноэтажный, с терраской. За ее стеклами белели занавесочки в синий горошек. А возле крыльца стояла ржавая железная бочка, в которой ярко полыхали какие-то махровые цветы. Прямо охапка. Или даже две.
Когда мы вошли в калитку, в доме послышалось робкое тявканье, а в дверях появилась тетушка Тильда с улыбкой на устах.
Она сильно нам обрадовалась, величаво сошла по ступенькам и протянула Матвеичу руку в перчатке для поцелуя, а Димитрия с Алексом приветливо, но ощутимо потрепала по головам.
