— Спросите Леньку Птицына! — крикнул отец нам вслед. — Он поймет мой намек. Запасы у него огромные, выбирайте что надо — он все даст!
— Что это за Ленька Птицын? — заинтересованно вопросил Ванька, когда отец врубил мотор на полную мощь и понесся в сторону заповедника. — Никогда о нем не слыхал!
Я пожал плечами:
— Мужик, который чем-то обязан отцу, это ясно. Может, он нам и все наводки даст.
Когда мы подошли к гаражам, возле них царило непривычное оживление. Народ стоял кучками, о чем-то оживленно переговариваясь.
— Интересно, это не из-за лодки? — шепнул мне Ванька. — Может, этот бандит, у которого ее украли, всех на уши ставит, что бы ее найти, вот народ и напрягся!
— Сейчас все узнаем, — сказал я и, увидев знакомого мужика, задумчиво созерцавшего эту суету и курившего папиросу, направился к нему. — Привет, Вась!
— Привет! — откликнулся Васька, здоровенный добродушный электрик, который и в нашем новом доме помогал отцу проводку налаживать. — Вон видишь, какие дела…
— А что такое? — спросила Фантик.
— Браконьера арестовывают, — спокойно объяснил Васька. — Только вроде на этот раз не за браконьерство, а за крупный грабеж.
— Так нас туда не пропустят? — спросил Ванька.
— Почему не пропустят? — пожал плечами Васька. — Смотря в какой гараж вам надо…
— Нам надо Леньку Птицына, — сообщил я.
Васька выпучил глаза, поперхнулся папиросным дымом и долго откашливался и сплевывал, прежде чем опять смог заговорить.
— Так ведь Леньку Птицына и арестовывают!.. — наконец выдавил он.
У нас, как понимаете, так челюсти и отвисли.
— Что-что?.. — ошарашено переспросил Ванька.
— То, что слышал, — пробурчал Васька. Он прищурился. — А вам-то он зачем?
— Кое-что нужно, лодку починить, — ответил я. — Отец сказал, чтобы мы спросили Леньку Птицына, — он, мол, никогда не откажет.
— Это точно, не откажет, — хитро ухмыльнулся Васька. — У него с твоим отцом еще та потеха идет. Ленька — мужик недурной. И головастый, и рукастый — все при нем. Правда, вспыльчив очень. Как найдет на него — прямо бешеным медведем становится. И браконьерство для него на вроде азартной игры: поймают или не поймают.
Ваш батян уже два раза его ловил, и штрафовал, и сроком грозил — все без толку.
«Я, — говорит Ленька, — браконьером родился, браконьером и помру». Вроде как кичится этим. Гордость такая, можно сказать.
На всю округу прославился, как первый и самый злостный нарушитель закона. Но вашего отца уважает, потому что тот сыскарь что надо и по справедливости себя ведет, а ваш отец, видно, Леньку не списывает, потому что Ленька не из тех, кто будет подлянку делать. Леснику в спину там стрелять или что… И уж, разумеется, Ленька бы для вас все сделал — для него это вроде как в правила игры входит. Но вот опоздали вы…
— Так за что его, а? — спросил я.
— Да вроде бес попутал. С браконьерства на крупное воровство перешел. Свинтил всю электронику с двенадцати световых бакенов — тех, что с дальней стороны, от маяка тянутся, да еще видеокамеру у каких-то заночевавших яхтсменов умыкнул. А эти световые бакены — там сто семьдесят рублей одна лампа с дистанционным управлением и со всякими долгоиграющими батареями, от которых питается. Вот сто семьдесят на двенадцать умножить — это ж во-щще жуткая деньга получается. А тут еще эта видеокамера, которая небось стоит больше, чем все лампы, вместе взятые. Словом, круто влип мужик.
Мы с Ванькой переглянулись. Если световые бакены теперь не работают, то как же наш план? Впрочем, надо было еще кое-что выяснить.
— Не знаешь, как его так быстро поймали? — спросил я.
Васька пожал плечами:
— Да вроде нашли у него что-то, еще не проданное. И лодку его вроде кто-то засек…
— А сам он что говорит, не знаешь?
— То-то и оно, что он берет на себя один грех, чтобы отмазаться от другого! — пробасил Васька. — Говорит, что на браконьерском промысле был и передвигался по суше, лодку с собой не брал. Как вчера уехал, так только сегодня под утро и вернулся. Только вот добычи никакой предъявить не мог — говорит, вроде загнал уже…
Да, беспроволочный телеграф работал здесь здорово: кто-то слышал, что говорят милиция и арестованный, передавал другим, и все мигом разлеталось по округе.
— А какая у него лодка? — поинтересовался Ванька.
— Ладная лодка, люминевая, — стал охотно объяснять Ванька. — Не лодка даже, а целый катерок, и мотор ставится, и брезентовая каютка…
Мы опять переглянулись. Нам пришла в голову одна и та же мысль. Конечно, это не наша лодка — та так спрятана под ивами, что вряд ли ее отыскали. И все-таки… В голове у меня всплыла фраза Шашлыка: «Отсюда удобней всего стартовать». Стартовать из той бухточки было удобно только до световых бакенов, больше ни до чего.
— Послушай… — Я сглотнул от волнения. — Послушай, ты не знаешь, у этого Леньки Птицына были какие-нибудь контры с Шашлыком?
— А как же! — живо откликнулся Васька. — Я ж говорю, Ленька — он мужик добродушный, только зверить его не надо. Шашлык как-то подъехал к нему, денег занять, Ленька и дал, потому что при деньгах сам был. Загреб сначала почти не глядя, потом пересчитал, правда, и спрашивает: «Отдашь когда?» Шашлык и брякнул: «Через месяц». Месяц проходит, полтора, Шашлык отдавать и не думает. Ну, Ленька его встретил как-то, к стенке прижал и говорит, причем еще добродушно вполне: «Слышь, ты когда должок отдавать думаешь?» А Шашлык возьми и ответь внаглую: «Да чего ты дергаешься, Ленька? Отдам когда-нибудь». Тут на Леньку нашло, он сгреб Шашлыка и рычит: «Слышь, ты, чтоб послезавтра деньги были! Иначе, ты меня знаешь, пристрелю! Мне, может, зайцев и лис бить жалчей, чем таких гнид, как ты, размазывать!» Шашлык струхнул, но отбрехался как-то. Через день Ленька топает через гараж и туда, к этим длинным двухэтажным домам, где Шашлык живет, и ружье при нем. Притопал и вломился в квартиру к Шашлыку. Ну, там мать Шашлыка выскочила, кричит, что милицию позовет. Ей, правда, не позавидуешь, она уже столько из-за него перенесла… А он отвечает: «Зови, пожалуйста, только, когда милиция приедет, я твоему сыну голову разнесу». В общем, оставил Шашлыка в заложниках, а она деньги искать помчалась. Сперва-то она к бандитам сунулась, к корешам своего убитого племянника: мол, помогите, Птицын сынка моего замочить хочет! Но бандюги отмежевались: мол, как хочешь, Ильинична, а наше дело сторона. С Птицыным никто связываться не рискнет, и у нас с ним вроде договора о ненападении… Ну, побегала она, набрала кое-как нужную сумму, отдала Леньке. Освободила, значит, сына. С тех пор Шашлык при виде Леньки шарахался и издалека на другую сторону переходил… — Дав нам такой подробный отчет, Васька подумал немного, потом сощурился: — А чего вы про Шашлыка спросили? По-вашему, он милиции на Леньку наводку дал? Это вряд ли, за ним своих дел немерено…
Мы растерянно молчали, не зная, что ответить, но, к счастью, тут Васька отвлекся:
— О! Ведут родимого!
Из широкого прохода между рядами гаражей появились несколько милиционеров, в форме и в штатском, среди них шел здоровенный медвежистый мужик, угрюмо понурив голову. Его руки были в наручниках.
Проходя мимо группок народа, мужик повернулся к ним и рявкнул:
— Не воровал я, слышите? Найду суку, которая меня подставила, — убью!
— Иди, иди, Птицын, — подтолкнул его Алексей Николаевич, наш местный милицейский начальник, в ведении которого находились это городское предместье, деревушки между городом и заповедником и наш остров. Отец, друживший с ним, называл его просто участковым, и, по сути, Алексей Николаевич выполнял работу участкового.
Хотя и серьезными преступлениями ему заниматься доводилось, если они случались на его территории.
Когда я услышал, как он обращается к браконьеру, мне пришло в голову, что редко встретишь такое несоответствие фамилии и внешности. Когда говоришь «Птицын», то подразумеваешь что-то легкое, крылатое, хрупкое. А Леньке больше подошла бы фамилия «Медвежин» или «Кабанов».
Птицын пошел вперед, на взгорок, туда, где за домами, ближе к железнодорожному переезду, было местное отделение милиции. А Алексей Николаевич, чуть отстав от арестованного и своих подчиненных, обернулся и крикнул:
— Михаил Дмитриевич, вы идете?
— Иду, иду! — отозвался звонкий молодой голос. — Вот только еще раз осмотрю гараж, а потом опечатаю! Я вас догоню!
Алексей Николаевич кивнул и пошел дальше. Фантик толкнула меня локтем в бок:
— Михаил Дмитриевич… Это ведь наш Миша, да?
Я кивнул. Кто еще это мог быть? «Нашим Мишей» был начальник местного отделения (или это управление называется?) ФСБ, совсем молодой паренек, которого назначили к нам во время зимних каникул, как раз когда Фантик у нас гостила, мы все тогда и познакомились. Он сам предложил нам называть его Мишей, потому что, мол, он ненамного старше нас. «Ненамного» означало лет на десять, ему было года двадцать два — двадцать три. То есть приблизительно столько же, сколько Шашлыку. «Я к вам на полгода, — объяснил он тогда. — В гражданских терминах это, пожалуй, называлось бы «преддипломная практика». Впрочем, не удивлюсь, если меня попросят задержаться подольше. Слишком резкая нехватка кадров сейчас».
