Если согласиться с этим, то становится очевидным, что под гражданской общиной следует понимать только государственно организованное сообщество частных земельных собственников, которые, надо полагать, именно в силу своего членства в нем и являются гражданами общины. Осталось лишь привести убедительные доказательства именно такого восприятия членства в общине древними авторами, чтобы закрыть эту тему. Однако если мы попытаемся разобраться с вопросом, кого именовали гражданами сами древние, то неизбежно столкнемся с серьезной проблемой.
Дело в том, что само понятие «гражданин» появилось только в греческом полисе, возникшем много позже III тыс. до н. э. В законченном виде его сформулировал Аристотель в своей «Политике»: гражданин это – свободный человек, обладающий правом участия в законодательной и судебной власти[84]. Сходных взглядов придерживался и Цицерон[85]. Следовательно, сами древние, не отрицая значения собственнических прав на землю, основными при определении статуса гражданства все же считали иные отношения.
Конечно, свободный гражданин обладал как политической, так и имущественной правоспособностью, и значение права собственности на землю, безусловно, нельзя преуменьшать. Но реальная жизнь как всегда была значительно сложнее любых теоретических построений. Современные исследователи института древнего гражданства подчеркивают его связь не с одним каким-либо правом, но с обладанием целым комплексом прав[86]. Во-первых, речь идет о праве пользования общинной землей, причем не только той, что находится в непосредственном обладании (или собственности) данного лица. Можно говорить даже не о праве собственности как таковой, а скорее о праве на получение доли от доходов полиса из всех возможных источников (от общинного земельного фонда или контролируемых общиной источников полезных ископаемых до военной добычи). Во-вторых, речь идет о политических правах, обладание которыми тесно связывалось с воинской обязанностью. Наконец, граждане обладали определенными преимуществами и в частноправовой сфере (особая судебная защита прав и т. п.). Завершая характеристику гражданского статуса в древности, следует отметить, что все свои права гражданин мог осуществлять только лично. Он не мог передоверить осуществление их другому лицу. Поэтому классическая античность и не знала ни парламентов и подобных им представительных учреждений, ни адвокатов в современном смысле этого слова (последние появились в Риме уже в период кризиса полисной республики).
Полисный коллектив (одновременно являвшийся также и государством) обеспечивал всеобъемлющую личную и имущественную безопасность своих членов (граждан). Но взамен он требовал от них столь же полного подчинения своим законам. Соблюдение законов являлось в этом государстве требованием не только права, но и общественной морали. Здесь в принципе не могло сложиться такого положения, когда «плохой гражданин» (нарушитель законов) оказался бы «добрым соседом» и «хорошим человеком». Такого отношения к законности не существовало в последующие эпохи, когда о нем могли мечтать как о недосягаемом идеале.
Причина возникновения подобной ситуации заключалась в том, что в тех условиях одна лишь община могла гарантировать реальную безопасность своих членов. Речь идет о защите от «бича» древности» – утраты свободы. Именно запрещение долгового рабства сформировало у граждан общинников чувство подлинной защищенности в коллективе, который, выступая гарантом этой безопасности, был обязан взять на себя государственные функции.
Передоверить их коллектив не мог никому. А уже следствие превращения общины в государство, гарантирующее свободу своих граждан, становилось формирование представлений о политическом равноправии граждан-общинников (по отношению к государству и его законам) и признание прав и обязанностей как гражданина перед государством, так и государства перед гражданином.
Сегодняшнее определение гражданства обнаруживает явное генетическое сходство с представлениями древних. Современная юридическая наука определяет гражданство как устойчивую правовую связь человека с государством, выражающуюся в совокупности их взаимных прав, обязанностей и ответственности, основанную на признании и уважении достоинства, основных прав и свобод человека[87]. Разумеется, античность понятия «права человека» не знала и знать не могла[88], однако сохраняется преемственность в главном: гражданство как политико-правовой феномен требует обязательного признания взаимности прав и обязанностей члена государственного сообщества и государства. Этим, однако, сходство и ограничивается. Современное государство не является столь всеобъемлющим гарантом безопасности своих граждан, каким был античный полис. Четко отделяя общественную жизнь от частной, оно ограничивается только установлением общих правил поведения для последней, отказываясь при отсутствии нарушений этих правил от всякого вмешательства в эту сферу. Вот почему в настоящее время возможны такие явления, как представительная демократия (которая в ряде случаев может называться демократией лишь условно), наемные представители интересов сторон в суде и, наконец, ситуации (совершенно немыслимые в полисе), в которых гражданин может пожертвовать интересами государства ради своих частных интересов.
Таким образом, можно считать доказанным, что понятия «гражданин» и «гражданство» способны значительно видоизменяться с течением времени, не меняя, однако, своей сути: они всегда обозначают связь индивида не просто с коллективом, а именно с государством и, кроме того, всегда предполагают признание взаимности прав и обязанностей индивида и государства.
В свете вышесказанного представляется очевидным, что «школа Дьяконова» толкует понятие гражданской общины чрезмерно широко, включая в него самые различные виды общинной организации, существовавшие в странах Древнего Востока. Это становится ясным при сопоставлении высказываний самого основателя школы, сделанных им в одной и той же статье. В своей работе «Проблемы экономики. О структуре общества Ближнего Востока до середины II тыс. до н. э.» он первоначально трактует гражданство древних общин следующим образом: «Гражданский коллектив, члены которого, называемые ниже общинниками или гражданами, обладают полнотой гражданских прав (наряду с гражданскими обязанностями): правом иметь собственность на недвижимость и участвовать в общинном самоуправлении, а равно во всех возможных общих доходах и других материальных или нематериальных благах, которыми может обладать территориальная община. Наряду с этим они имеют и обязанности перед своей территориальной общиной и своими сочленами в ней. Это – обязанности взаимопомощи (кооперации), преимущественно политической, но отчасти также и хозяйственной: участие в обсуждении общих вопросов на народной сходке и в совете, в обороне общины, в общеполезных или считающихся таковыми совместных работах – в строительстве городских стен, культовых сооружений, каналов, дорог и т. п.»[89]. Далее он допускает такое высказывание: «Но даже если полноправный гражданин-собственник не был почему-либо (фактически или формально) членом территориальной общины, тем не менее, он все равно принадлежал к общинной структуре другого рода – к общине домашней. Вот почему обозначение изучаемого нами сейчас сектора древней экономики как “общинного” полностью оправдано, – хотя и предполагает очень широкое понимание термина “община”»[90].
В приведенных фрагментах сразу бросается в глаза откровенная подмена понятий. Гражданство как непосредственная связь лица с государством подменяется связью лица с коллективом других лиц – общиной, которая государством не является (нельзя же считать таковым домашнюю общину). Более того, фактически признается негосударственный характер даже самой городской (территориальной) общины (с отождествления которой с государством и начинает выстраиваться вся цепочка логических рассуждений). Это вытекает из противопоставления общинников и так называемых царских людей: «Все царские люди не были полноправными гражданами, так как не могли осуществлять права собственности на землю, получая ее лишь как надел от царя под условием и тем самым как бы находясь под патриархальной властью царя. Разница между полноправным гражданином и царским человеком и, соответственно, между хозяйством того и другого заключалась, таким образом, в отношениях собственности. Один был собственником земли и вел хозяйство на собственной земле своего “дома”, другой не был собственником земли и вел хозяйство на земле, полученной от царя под условием службы или работы, формально или фактически составляя часть “дома” царя (или храма) – государственного хозяйства»[91].
