150 тысяч жителей — как довольно возможную».
В Гирине и его окрестностях на притоках Сунгари строилось
громадное количество джонок для торговли. Экспедиция
встречала их немало на своем пути.
И все-таки, несмотря на неудачи, отправляясь в обратный путь,
участники экспедиции чувствовали себя удовлетворенными.
Основная цель их путешествия была достигнута. Выяснилось,
что от впадения в Амур до самого Гирина река Сунгари вполне су-
доходна. Капитан парохода «Уссури» Васильев и его помощник
Андреев были особенно довольны: они сняли подробную
навигационную карту. На обратном пути карта давала им возможность
итти полным ходом. Вопрос о судоходстве на Сунгари от устья до
Гирина был решен положительно.
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ
Обратное плавание по течению шло несравненно быстрее. По
дороге «Уссури» забрал оставленную баржу. Но и тут не обошлось
все гладко. Вода быстро сбывала, и пароход 12 августа сел крепко
на мель. Пришлось заночевать. А за ночь вода еще сбыла, и встал
вопрос: не придется ли «Уссури» зимовать или ждать нового
паводка.
Выручило желание китайских властей избавиться поскорее от
незваных гостей. Из Гирина пришло предписание: во что бы то ни
стало снять пароход с мели. Прислали людей на помощь.
«Когда сотни китайцев стояли в воде, — писал Кропоткин, —
безуспешно работая стягами, чтобы сдвинуть пароход, я соскочил в
воду, схватил стяг и запел «Дубинушку», чтоб под ее звуки разом
толкать пароход. Китайцам это очень понравилось, и при
неописуемых криках их тонких голосов пароход наконец тронулся и
сошел с мели. Это маленькое приключение установило между нами
и китайцами самые лучшие отношения. Я говорю, конечно, о
народе».
Потеряв два дня, «Уссури» двинулся дальше. Чтобы не
рисковать снова сесть на мель, выслали вперед шлюпку на промеры
и шли следом за нею. Как только шлюпка давала сигнал,
пароход становился на якорь, и начинали искать путь в другой
протоке.
Кропоткину это было очень наруку: он с товарищами
спускался на берег и пополнял собранные коллекции.
За сутки прошли сорок пять километров и к вечеру 15 августа
остановились на ночлег у водочного завода Нинюкен. Вокруг него
во все стороны виднелись дымки хуторов и деревушек. Этот
ночлег запомнился Кропоткину, и он так описывает пребывание на
заводе:
«К счастью нашему, на заводе не оказалось ни одного
чиновника, ни одного полицейского, а потому приняли нас как нельзя
лучше. Мы поднялись в гору мимо груды превосходной глиняной
посуды (глиняных кадок) и вошли во двор, обнесенный плотным
забором. Тут разбросаны были корыта и чаны, употребляющиеся
при выделке водки... Благодаря отсутствию чиновников нам
удалось хорошо купить водки, табаку и убедиться, до какой степени
ласков и любезен становится китаец, когда над ним не висит плеть
маньчжурского чиновника. Скажу только, что вид этой крытой
галлереи в Нинюкэн, с ясным небом, при свете бумажных фонарей
и огонька, над которым грелся чайник, среди любезных, хоть и
немного слишком любопытных, зато добродушных, услужливых
китайцев-работников, вероятно, у всех нас останется в виде
приятного воспоминания. Поздно разошлись мы по домам, провожаемые
китайцами с фонарями, и расстались друзьями, что никогда не
удавалось в присутствии чиновничества».
Ниже пароходу пришлось итти прежним порядком, высылать
вперед шлюпку для промеров, задерживаясь по временам на
якоре. Но вода все спадала, и риск застрять все увеличивался.
Экспедиция пыталась пригласить китайского лоцмана, но власти не
разрешили: они боялись, что лоцманы разболтают названия местностей
и сообщат путешественникам нежелаемые сведения.
Неожиданно капитан Васильев и команда обнаружили на мелях и
перекатах реки палки с пучками камыша или соломы. Оказалось, эти
судоходные знаки были поставлены по приказу властей, которые
боялись, как бы русские не зазимовали на Сунгари. Благодаря
этим «бакенам» пароход благополучно обошел мели и спустился
вниз.
Экспедиция познакомилась с рыбными богатствами Сунгари.
По всей реке сновали паруса рыбацких джонок. Куда ни бросишь
взгляд, всюду были видны рыбаки, тянувшие сети и неводы. На
отмелях повсюду сушились сети.
Но самое интересное зрелище представляла рыба. Она шла
массами. Ее было видно издали по множеству чаек, которые
носились над водой и выхватывали свои жертвы. Когда «Уссури»
пересекал такую стаю, рыба бросалась во все стороны, прыгала из
воды, и много ее гибло под колесами парохода.
Первые дни погода была превосходная, теплая, и плавание
было приятным. Затем полил мелкий холодный дождь. Несмотря на
судоходные знаки, опасность зазимовать становилась все более
возможной. Вода не переставала спадать. Провизии на пароходе
было только на несколько дней, а купить ее на берегу не
удавалось из-за запрета властей.
Приходилось торопиться, плыть, не останавливаясь, мимо тех
мест, где Кропоткина соблазняли или обнажения горных пород,
или исследования рельефа.
«Наконец добрались мы до Бодунэ, где в прежний путь нас так
хорошо принимали, — писал Кропоткин. — Тут, думали мы,
закупим провизии и тогда можем итти не спеша, если внизу вода
будет хороша».
Но расчеты не сбылись, и тут их опять встретили чиновники.
Путешественники должны были вернуться на пароход ни с чем и
плыть дальше.
Очень помогла на обратном пути глазомерная карта, которую
они сняли по пути вверх.
23 августа «Уссури» уже был на Амуре и бросил якорь у
станицы Михайлово-Семеновской. Все трудные места, на которых они
застревали в низовьях, теперь, при пользовании картой,
промелькнули, как в панораме.
«Прошли, ни разу не севши на мель, не заходя никуда и даже,
к великой радости маньчжурского начальства, не побывали в Сань-
сине», писал Кропоткин.
* * *
Все плавание продолжалось месяц и два дня. Оставалось
подвести итоги. Они оказались более значительными, чем Кропоткин
думал вначале.
Прежде всего, экспедиция установила, что Сунгари от устья до
Гирина пригодна для судоходства на небольших паровых судах, с
мелкой осадкой.
Затем на Сунгари были определены четыре астрономических
пункта. Это давало возможность создать географическую карту
реки и ее берегов.
О своей геологической коллекции, собранной им на Сунгари,
Кропоткин в своих отчетах не пишет, считая ее слишком бедной.
Метеорологические наблюдения, сделанные в течение месяца,
были ценны для суждения о местном климате во второй половине
лета.
«Вот все результаты, добытые нашей первой, быстро
пронесшейся по Сунгари экспедиции, — писал Кропоткин, — Нам
остается только пожелать, чтобы, при всей их незначительности, они
могли быть хоть сколько-нибудь полезными для будущих
исследований».
Путешествие это оказалось для Кропоткина и его спутников
нелегким. На обратном пути Кропоткин к тому же еще заболел
лихорадкой.
Но ничто не могло остановить молодого, неутомимого
путешественника-исследователя.
Возвратившись на Амур, он почти без отдыха отправился в
новое плавание по этой же реке.
* * *
Кропоткин и астроном Усольцев напечатали отчет о второй
экспедиции в VIII книге «Записок Сибирского отдела
Географического общества» (Иркутск, 1865). Отчет Кропоткина,
объединяющий обе экспедиции, называется: «Две поездки в Маньчжурию в
1864 году».
В 1890 году, когда начались работы по изысканию трассы
Маньчжурской железной дороги к Тихому океану, географы
разыскали отчеты и карты, составленные экспедицией Кропоткина.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ОЛЕКМИНСКО-ВИТИМСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
Еще в детстве, в Москве, на Воробьевых горах и в
Сокольниках, Кропоткин видел огромные валуны — обкатанные гранитные
камни в два человеческих роста. Его учитель, студент Смирнов,
рассказал ему тогда, что эти гранитные камни оторваны от гор
Финляндии или Скандинавских гор. Древнее море покрывало некогда
весь север Европы и России. Море отрывало якобы от конца
