Нет, подлинный художник каждое новое свое произведение создал бы не так, как блестяще «обученный» механизм. Ибо человеку доступно то, чего не знает самая совершенная машина, — чувство. Ибо человеческое горе, радость, смех, любовь — достояние только людей. Ибо человек — это вечно меняющаяся капля, отражающая в себе вечно меняющуюся бесконечность мира.
Настоящий композитор творит свои произведения не по шаблонным, однажды заданным законам, а всякий раз по-новому. Его манера, стиль, настроение неуловимо меняются от произведения к произведению, от части к части, от одной музыкальной фразы к другой. Перемены эти, пусть даже доступные математическому выражению, не поддаются никакому предвычислению, ибо человек черпает их в непрерывных переменах жизни, в окружающих его людях и событиях. И чем крупнее, талантливее композитор, чем яснее видит он современность, тем •глубже и тоньше изменения, вносимые им в прежнюю музыкальную традицию.
Уже поэтому композитора — творца, художника, знающего дорогу к человеческому сердцу, машина не заменит никогда.
И все же автоматический композитор обещает массу любопытного.
Как заманчиво, к примеру, «скрестить» пусть даже упрощенные творческие стили двух разных композиторов и посмотреть, что из этого получится! Или испытывать творческую индивидуальность сочинителя. Вложил в машину его произведения и через секунду получил исчерпывающий ответ: «Данный опус на 50 процентов является подражанием Дунаевскому, на 40 процентов повторяет Соловьева-Седого, на 10 процентов самобытен». Это еще неплохая оценка. А что, если самобытности машина вообще не найдет?
Оставив шутки, можно надеяться, что кибернетическая машина станет со временем отличным инструментом для опытов с музыкальными комбинациями звуков, великолепным прибором для исследования музыкальных форм, ладовых сочетаний, гармоний, строев. Композитор будет поручать своему электронному слуге сложные гармонизации, проверять с его помощью только что изобретенные музыкальные структуры. Быть может, автоматическое звукотворчество ускорит и облегчит работу с музыкальными синтезаторами. Послушный, исполнительный кибернетический робот, «сидя» за пультом электронного оркестра, поможет композиторам будущего творить сложнейшие, громадные произведения неизмеримо быстрее и легче, чем это делают наши современники.
Физика, электротехника, кибернетика. Вездесущие машины. Тьма автоматов, засилье роботов — любых сортов и назначений, умных, расторопных, бесстрастных, верных... Так иной раз рисуют нам обстановку жизни наших потомков. Со страниц звездолетных романов глядят на нас и диковинные атомноэлектронные музыкальные агрегаты, сыплются убийственно важные, нарочито непонятные математические названия космических симфоний. Да и из рассказанного в этой книжке напрашивается как будто вывод о неодолимо надвигающейся на нас всеобщей электрификации, механизации, автоматизации музыкального искусства.
Есть чего испугаться, честное слово!
Кое-кому приходит в голову опасение: а не грозит ли вся эта техническая лавина отстранить, подавить, заменить своих творцов — людей? Вытеснить их из искусства даже вопреки их собственной воле Пусть сегодня лишь еле-еле пробиваются ростки новых преобразований, пусть в наши дни еще полновластно царит музыка, творимая мозгом, голосом, руками людей. Но не пропадет ли она завтра? Выдержит ли человек — этот медлительный, неуклюжий тугодум — соревнование с им же сотворенными проворными автоматами?
Старый это вопрос — вопрос о взаимоотношениях живого разума и машины. Сколько бурных споров было по этому поводу! Иные фантазеры-литераторы, начиная от Карела Чапека, пустившего в свет само слово «робот», предсказывали бунт машин, войну людей с машинами, уничтожение машинами всего рода людского. Серьезнейший математик, основатель кибернетики Норберт Винер совсем недавно советовал загодя принять меры против возможного покушения «умных» машин на людей. И среди наших специалистов есть придерживающиеся такого мнения.
Однако подавляющее большинство ученых не согласны с подобным страхом, считают его лишенным оснований. В машинах нет и не может быть никакой угрозы жизни и человечеству. Люди всегда были и всегда останутся хозяевами своих даже самых хитроумных творений.
Но хозяин хозяину рознь. Любая техника сулит вред, если она попадает в руки невежд и злоумышленников. И это в полной мере относится к технике музыкальной.
Ведь это факт, что раболепное поклонение машине становится сейчас чуть ли не религией потерявших разум музыкальных кривляк Запада, которые сознательно стремятся изгнать из искусства чувство и мысль человека, назойливо твердят об этом, упиваются собственным творческим бессилием, добровольно лезут под пяту роботов. Это они кричали об уничтожении симфонического оркестра, когда родились электрические инструменты, потом возвещали о падении музыкальной культуры под напором магнитофонов, записывающих шумы, а сейчас мечтают переложить на машинные плечи и само композиторское искусство.
Рекорды оригинальничанья доходят до смехотворного, прямо-таки трогательного идиотизма.
Американец Джон Кейдж выдумал такой способ композиции: он дает концерты с помощью дюжины радиоприемников, настроенных на разные радиостанции и звучащих одновременно. Адская смесь музыкальных обрывков, дикторской речи, шума репортажей — это, по мнению Кейджа, как раз то, к чему шло тысячелетнее развитие музыкальной культуры.
А французский ультрамодернист Пьер Буле пропагандирует такую систему композиции: человек вдохновенно «сочиняет» лишь первые две ноты музыки, а все остальное «додумывает» машина, снабженная математическими формулами, причем такими, в которых гарантированно отсутствуют даже отдаленные намеки на музыкальный строй, гармонию, лад, ритм — на все, из чего складывается звуковая красота. Вот вам оборотная сторона медали — механизация, доведенная до абсурда.
Едва ли стоит удивляться тому, что мертвый музыкальный формализм получает милостивую поддержку от модничающих, пресыщенных богатеев. К услугам гробовщиков музыки радиостудии, концертные залы, солидные куши меценатских подачек. Их мнимое новаторство угодливо раздувает буржуазная критика. Умирающий мир волчьей вражды и наживы силится загубить, увлечь за собой в могилу и музыку и все искусство.
Но, как бы ни пыжился, ни важничал музыкальный формализм, как бы ни старался украсть чужую, не им созданную технику электроники и кибернетики, дни его сочтены. Недаром его никто не признает за искусство, недаром нынешние горе-модернисты злобно заявляют: «Публика — наш враг номер один». Все эти шарлатаны канут в Лету вместе с породившим их унылым скопищем стяжателей, ханжей и тоскующих одиночек.
Что же касается новой музыкальной техники, то в умных и добрых руках людей, которые любят жизнь, чувствуют современность, видят будущее, она станет опорой восхождения человека к беспредельной власти над прекрасным и безграничным миром звуков.
Сегодня наша жизнь богаче, полнее музыкой, чем вчера. И это во многом заслуга новой техники. Завтра праздничное море звуков еще шире раскинется по стране. Человеческий разум, воплощенный в мудрые аппараты, щедро бросит в гущу народа то, что прежде принадлежало только знатным да богатым. В наши дома музыка войдет во всем своем величии, в неприкосновенной прелести неискаженного, естественного и по-новому обогащенного звучания. Залог этого — непрерывное развитие электроакустики, звукозаписи, радиовещания.
Пройдет немного лет, и неузнаваемо переменится старый, доживающий свой век облик концертных эстрад и музыкальных театров. В новых звуковых колизеях с любого места будет слышно изумительно. Электроакустика прекрасно преобразит привычные звучания, донесет до слушателей ныне неуловимое, тончайшее дыхание звуков.
Певцам не надо будет напрягать голос в стремлении «перекричать» оркестр. Высококачественное усиление, электрическая регулировка тембра вызовут к жизни совсем иное вокальное искусство — гораздо более тонкое и углубленное, чем нынешнее.
Исчезнут надоевшие всем оркестровые «ямы». Мы увидим наконец лица музыкантов, обращенные к слушателям. Вероятно, и дирижер повернется к зрителям. Оптика, телевизионная проекция покажут таинство музыкального исполнения во всей его интимнейшей связи с человеческим вдохновением.
Станет явью мечта Скрябина — сочетание музыки со светом. Как много надежд возлагал этот композитор на «подкрашивание» музыки световыми вспышками, бликами, заревами! По идее Скрябина (и некоторых его предшественников), слушатель музыки должен получать пищу не только для ушей, но и для глаз, которые на концертах бывают «безработными».
