Бедные «ватрушки» тоже снесли это безропотно, хотя «коржик», которого они сшибли на штрафной площадке, пострадал но чистому недоразумению. Просто у него развязался шнурок на бутсе. Заметив это, он нагнулся, чтобы его поправить, да так внезапно, что случившийся рядом «ватрушка» не успел посторониться и сшиб несчастного.
«Ватрушка» после того так расстроился, что сам себя вывел из игры, а поверженный «коржик», полежав ничком сколько положено, встал, прихрамывая доковылял до своего невольного обидчика и чуть не силком приволок его обратно на поле.
Тут как раз пришло время бить пенальти. Судья направился к одиннадцатиметровой отметке, чтобы установить на ней мяч, а «коржики» тем временем стали совещаться, кому доверить удар. Выбор, как ни странно, пал на пострадавшего. С точки зрения обычного футбола, это весьма неразумно. Человека только что сбили. Он ушибся. Ему было больно. Может, у него и сейчас коленка ноет. Вероятно, он скорее промажет, чем другой, со здоровой коленкой.
Но джентэнэмы-«коржики» рассуждали иначе. Они хорошо знали, что судья неправ, да не в их обычае оспаривать судейское решение. Был, однако, другой способ восстановить справедливость: выбрать такого игрока, который промажет скорее всех прочих. Им оказался пострадавший, и он сделал всё, что в его силах. Даже более того! Долго и обстоятельно примериваясь, как бы не попасть с одиннадцати метров в сетку ворот противника, он потерял ориентацию. Впоследствии девочка уверяла, что у него голова не в ту сторону закружилась.
Так это было или иначе — судить не берусь, только, подбежав к мячу, он вдруг завертелся вокруг него волчком и ударил по нему так сильно, что забил гол в собственные ворота.
Это был удар! Подобного в истории футбола ещё не видели и, вероятно, никогда уже не увидят. Энэмчан он привёл в такое неистовство, что они позабыли свою обычную сдержанность и разразились бешеными аплодисментами. Этого в истории футбола тоже не бывало. Везде в таких случаях свистят и топают ногами. Везде, только не в Энэмске, который следовало бы переименовать в Джентэнэмск. Надеюсь, так оно когда-нибудь и случится.
Матч так и окончился со счётом 1:0 в пользу «ватрушек».
Противники до того состязались в благородстве, что им уже было не до игры. Никто из них ни за какие коржики… виноват, ни за какие ватрушки не согласился бы стать виновником нового гола, так что и в этом отношении обе команды оказались на одинаковом уровне. Напоследок они снова выстроились в одну числовую шеренгу и, братски обнявшись, удалились с поля.
Главный терятель хлопал им вместе со всеми, а потом в виде итога сказал, что это был футбол с матемЭТИКОЙ. Опять он перепутал слова и опять попал в самую точку. Мы с девочкой так и покатились со смеху, Пуся — тоже, но уже в прямом смысле. Благо, газоны в Энэмске превосходные. Всегда сожалею, что я не собака и не могу покататься по мягчайшей энэмской мураве. Зато Пуся покатался всласть, и девочка сказала, что этого вполне хватит на двоих. И ещё она сказала, что во всякой шутке есть доля правды. Чего-чего, а этики в нынешней игре хватало, да и математики тоже. Ведь мы о каких только числовых признаках не переговорили благодаря числам на футболках!
— Ой, а что я заметила! — вдруг перебила себя девочка. — Игроков в команде одиннадцать, так? И пенальти тоже с одиннадцати метров бьют!
— Скажите, какое занятное совпадение! — изумился Главный терятель. — Уж нет ли тут какой-нибудь связи?
— Вполне допускаю, — сказал я. — Заглянув в историю футбола, можно бы, вероятно, натолкнуться на любопытные сведения, например, почему в команде именно 11 игроков, а не 12 или, скажем, 13…
— Чур, чур! — перебил Главный терятель и трижды сплюнул через левое плечо. — Тринадцать — число несчастливое!
— А вот и нет! — запальчиво возразила девочка. — Сколько скамеек было в той аллее, где Пуся повстречался с котёнком? Не помните? Тринадцать. А как всё замечательно кончилось!
Какая девочка! Какая необыкновенная девочка! Мало того что умница, так ещё без предрассудков… А всё же уверен: если порыться в истории математики, да и просто в истории, непременно докопаешься, почему число считают счастливым или несчастливым. И вообще, как оно связано с жизнью.
Взять, к примеру, совершенные числа — те, что равны сумме своих младших делителей. В древности им придавали таинственный, даже божественный смысл. Немудрено: ведь они так редки! Даже в наши дни их насчитывается всего двадцать четыре, а поначалу, в глубокой древности, только два: 6 (его младшие делители 1, 2, 3) и 28, чьи младшие делители 1, 2, 4, 7, 14. Пифагорейцы — последователи великого Пифагора — дошли в своём поклонении совершенным числам до того, что здание пифагорейской школы разделили на 28 комнат. Таким образом, совершенные числа оставили след в архитектуре. Сказались они и на обычаях: в Древней Греции самый почётный на пиру гость непременно возлежал на шестом по счёту ложе от хозяина. Отразились и на религии: средневековые христианские богословы полагали, что изучением совершенных чисел можно спасти душу и заслужить вечное блаженство. Иные из них объясняли совершенство мира тем, что бог создал его в шесть дней. Другие считали, что в людском несовершенстве повинно несовершенное число восемь: ведь, согласно библейскому мифу, именно восемь человек спаслись в Ноевом ковчеге во время всемирного потопа и положили начало роду человеческому!
Увлечённый своим рассказом, я шёл, ничего не замечая. Совершенные числа — моя слабость. Мне таки случалось в них покопаться и даже выудить кое-что неизвестное. Я уж собрался посвятить в это моих спутников, но тут девочка потянула меня за рукав и, смешливо прикрываясь ладонью, указала глазами на Главного терятеля. Вид у него был очумелый, глаза отсутствующие и, судя по всему, посвящать его во что бы то ни было не имело никакого смысла. В самом деле, что толку взывать к человеку, который разговаривает сам с собой и свистящим шёпотом повторяет: «Двадцать два, двадцать два, двадцать два…»? Я вспомнил безумного пушкинского Германна, его зловещую скороговорку: «Тройка, семёрка, туз!», и мне стало не по себе. Неужели Главный терятель чокнулся… виноват, тронулся?
— Друг мой, — сказал я как можно деликатнее, беря его под руку. — Что с вами? Вы не захворали?
— Пока ещё нет, — отозвался он, — но непременно захвораю, если сию же минуту не вспомню, каким образом утерянный номер связан с числом 22.
— Что вы говорите? — взвился я, мгновенно позабыв о совершенных числах. — Неужто вас посетила новая ассоциация?
— Именно, именно, — нетерпеливо подтвердил он. — Но, к сожалению, какая-то смутная. Когда мы говорили о числе игроков в футбольной команде, я вдруг подумал, что всего на поле их было 22. И тут мне почудилось, что с этим числом я как-то мудрил, когда изучал лотерейный номер. Но как? Хоть убейте, не помню!
— Спокойствие, только спокойствие! — сказал я, от волнения позаимствовав любимое выражение Карлсона. — Всё предусмотрено. Подобные ассоциации называются непроявленными. И стало быть, вашу надо проявить.
— То есть как? — опешил Главный терятель. — Это что же? Киноплёнка? Фотография? Рентгеновский снимок?
— Ни то, ни другое, ни третье, — заверил я, — и тем не менее… Лаборатория непроявленных ассоциаций существует всего год, а производительность Стола находок уже возросла втрое!
— До чего интересно! Как в кино! — зачарованно выдохнула девочка. — А собачьи ассоциации там проявляют?
— О собачьих ассоциациях поговорим после, — строго сказал я. — А теперь — в путь!
Мы покинули Городок юных пенсионеров и снова зашагали по дороге. Пуся резво бежал впереди, обнюхивая встречные кусты, изредка поднимая ножку, чтобы оставить свой след в истории. Вдруг он остановился и беспокойно заурчал. Девочка подбежала, чтобы взять его на руки, и тоже застыла на месте.
— Ой, — сказала она, — ой! Дальше я не иду.
— В чём дело? — спросил я, приблизясь.
Она посмотрела на меня с ужасом и молча кивнула на дорожный указатель. Я глянул и обомлел: на указателе чёрным по белому было написано: «Аллея призраков».
Признаться, я почувствовал себя не очень уютно. Главный терятель тоже заметно нервничал. Конечно, никаких призраков нет. Это все знают. Но знают ли об этом сами призраки? А ну как не знают? Бродят себе как ни в чём не бывало по своей аллее и до смерти пугают путников леденящими душу стонами…
Похоже, нам следовало поискать другую дорогу. Но другой дороги, конечно же, не было, не то Пуся давно бы на неё вырулил. Что делать? С позором повернуть обратно или смело ринуться навстречу неизвестности?
Посовещавшись, мы выбрали второе и скоро очутились в светлой берёзовой роще. Неширокая ровная просека делала её похожей на аллею, и, право же, это была самая приветливая аллея из всех, какие я видел.
