Владимир Марченко
Подорожники
Как журналисту, кинорежиссеру приходилось много ездить, а за время заочной учёбы в Литературном институте два раза в год путешествовал из Сибири в Москву и обратно. Наблюдал жизнь в вагонах, на вокзалах, записывал рассказы пассажиров. В этой книге лишь малая часть невыдуманных дорожных историй. Персонажи, где-то живут, по понятным причинам изменил фамилии, а всякое совпадение – случайность.
Заплакал в соседнем купе ребёнок. Привалов выбрался из своего полусна, посмотрел вниз. Он привык за три года утром смотреть вниз, так как постоянно спал на втором ярусе. Молодая женщина тихо разговаривала с девочкой. Вечером их не было в купе.
Вагонная жизнь скорого поезда не похожа на суету пригородных электричек. Отличается от напряженного ритма почтово-багажных составов местного значения. Люди обречены на длительное соседство друг с другом. Так и Привалов все три года был в состоянии обречённости.
Знакомились основательно, считались с привычками и вкусами соседей. Развлечений мало при подобных путешествиях. Кто-то читает газеты, охотясь за ними на остановках, кто-то, найдя партнёров, играет в карты, шахматы. Любители спиртного очень тихо стучат стаканами, а запасливые работают челюстями, слушая радио и, поглощая в неимоверных количествах пироги, обжаренных кур и уток, добывая на стоянках варёный картофель с огурцами, грибами и много чего такого, что потом становится причиной неудобств.
Таня задавала Привалову множество вопросов. Ему казалось, что это младшая сестра, которую баловал вниманием во время отпуска.
– Вишь, как ребёнок тянется к мужчине. Отца ей нужно, – говорила поучительно пожилая женщина.
– Мама, – качнула головой особа в фиолетовых брюках и сиреневой кофточке с ажурными дырочками, – пожалуйста, хватит об этом.
– Всю жизнь будешь одна. Погиб он. Нечего ждать. Документ пришел. …А вы, где служили? -настойчивая женщина выясняет, куда едет Привалов, кто его ждёт дома. Начинает усиленно угощать попутчика домашней снедью. Аркадий отказывается, говоря, что не умылся, что так рано не хочет есть.
– Дядя Аркаша, пойдем вместе умываться.
– Таня, девочки не ходят с мальчиками в туалет, – проговорила Ирина, сдерживая раздражение.
– Дядя наш – не мальчик. Он друг мне. Раз мы едем в Новосибирск вместе. Правда? Он друг нам? …Не хочу с бабушкой. Она сильно журчит водичкой. А я простыла.
– Зачем вы? – смущенно проговорила Ирина, когда Аркадий выложил на столик два апельсина. – Домой везите.
После завтрака Таня попросила достать ей книгу и села рядом с Приваловым. «Почитаем? Нет, мама, ты пропускаешь много. Я ничего не могу понять». Прочитали книгу о Мухе-Цокотухе, начали вспоминать, что в мире самое хорошее.
– Самое пресамое… – это когда тебя никто не обманывает, – сказала девочка серьёзно. – А вас обманывали?
– Обманывали, – сказал Привалов.-…Я – не умею.
– У вас глаза не обманучие. Я сразу вам поверила. Дадите мне ваш значок поносить на полчаса? Не потеряю. Мне бабушка давала свою медаль трудовую. Ни разочку не потеряла её. У вас, правда, нет детей? И не было ещё? И жены совсем нет ни одной? …Я не липну, мама. Мы разговариваем. У него никого нет. И у меня только мама, бабушка и дедушка нас ждёт на «Шлюзе». …Хочете, я у вас буду? Нам с мамой было бы надо пожениться с вами. Я когда иду перез дорогу мне опасно одной. А с вами я пошла бы хоть куда. Мама, скорей поженитесь с дядей Аркашей, чтобы я звала его папой. Когда на меня будет нападать большая собака дедушкиных соседей, он её прогонит. Собака увидит, что у меня есть папа, никогда не станет на меня лаять и сердиться. …Он прибьёт крючок в ванную дверь. Он же в армии научился, и умеет прибивать крючки. Олежек такой неумеха, ничего не умеет, а только приносит цветы и торт, хотя сто раз говорила, что я люблю бисквитный, а он всеравно приносит песочный. Я видела, как Олежек маминой помадой себе губы красил. Это как понять? – девочка скривила губки, глядя на Привалова, ожидая реакции.
– Не говори, Таня, разные глупости. Олег приходил один раз на день рождения, Мы вместе работали когда-то.
– Совсем не глупости, мама. Он всегда красит свои губы.
– Не слушайте её. Она такая фантазёрка, сама сказки сочиняет.
– Что-то мне пить захотелось, – проговорила Таня. – Хорошо бы минеральной воды, мама.
– Пойду за газетами и постараюсь найти, – сказал Привалов, вставая.
– Вы идите вместе. Когда вместе, то не остаются на станции. Дядя из второго купе пошел один, и остался без поезда.
– Мама, ты долго не собирайся. Сразу идите. А как поезд остановится, будет много времени, чтобы найти воду.
Они зашли за киоск на перроне. Ирина попросила сигарету. Закурили.
– Чудесный ребёнок у вас. …Может быть, когда-нибудь. Не только общительная, но и умная.
– Она замкнутая, слово не вытянешь. Вы на неё действуете. С посторонними Таня ведёт себя настороженно, недоверчиво.
– Давайте в ресторане пообедаем. Отказы принимаются завтра и только в письменном виде.
– Вам захотелось послеармейских приключений, чтобы скоротать дорожную скуку? Я согласна. Я – старше. Меня проще обвинить за совращение молодого советского моряка, а тем более, никогда больше не встретимся. Это самое главное.
После пресного обеда с бутылкой марочного Кагора Аркадий купил плитку шоколада, банку кофе и лимонад. В одном из тамбуров Ирина остановила его, попросила сигарету.
– С тобой надёжно. Я – скучна, даже после вина. Позвольте вас поцеловать, матрос из Калининграда? …Сто лет никто меня так не целовал. Я заплачу от этого маленького приключения. Ты нежный, как…
В поездах очень мало удобств для влюблённых. Вагон покачивало и кренило на поворотах. Мелькали за окном тамбура опоры, проносились со свистом и рёвом встречные составы. Зелёный шелк, развешенный на деревьях, сочен и ярок. Чёрные проплешины выжженной травы заполняли выемки и высокие откосы. Потянулись луга. Загрохотало впереди. Начался длинный мост. Она взяла его руку.
– Что хочет рыцарь вагонного ордена? Сегодня вам можно всё. Не бойтесь меня обидеть. Обижайте, унижайте. Ты полюбил моего ребёнка. Спасибо. Еще бы окошечко занавесить. Хотя бы одно.
– Мама, скоро Искитим или Бердск? Нам выходить? – с тревогой спросила Таня, когда они, пахнущие вином и ресторанным гуляшом, вошли в купе. – Это мне? Всё? Я – бабушке разделю. Дядя Аркаша, вы просто, как родной.
– Деньги, небось, у моряков не бешеные, – сказала женщина, – а вы столько всего накупили.
– Бердск, Танечка, будет на вторые сутки. Но нам выходить на Сеятеле. Садитесь, обедайте, мама, мы вам курочку принесли, которую называют цыплятами табака. …Ничего, я не веселюсь, мама, просто выпила хорошего вина.
– Вот здорово! Нам сколько ещё долго ехать. Я бы всю нашу жизнь вот так ехала бы, – мечтательно говорила Таня, разламывая шоколад.
Над Обским водохранилищем стоял тяжелый туман. Городок Бердск оказался довольно большим. Возвышались многоэтажные дома, спешили автомобили по асфальтовым улицам.
– Просто я не знаю, дядя Аркаша, как я буду одна ходить в садик перез дорогу. Ты подумал?
– Подумал, – сказал Привалов и улыбнулся, а Ирина уронила мыльницу. – Мы будем ходить вместе.
– У тебя совсем не осталось апельсинов. Я их все переела. И тебя съем, как серый волк, – девочка прислонилась к Привалову и вытерла глаз. – Только ты не уходи сразу от меня. Поживи с нами. И я стану звать тебя папой. Я научусь ждать тебя с работы. Ты будешь плыть и работать на пароходе, и знать, что я жду тебя.
– Молчунья наша разговорилась, – радостно сказала пожилая женщина. – На Сеятеле нас будет ждать дед. У него «Москвич».
В тамбуре юная проводница, похожая на актрису, вдруг сказала, вынимая билеты:
– Вы, почему выходите? Вы же в Томске…
– Мы потом в Томск поедем, – сказала Таня серьёзно, – вы нас не ждите, тётя. Мы будем долго. Баба, наклонись, я тебе только скажу. Когда я вырасту, можно мне пожениться с ним? Сначала мама, а потом я. …Так бывает. Я видела в телевизоре. Не говори деду, что я влюблённая. А мама не психует. Я так волновалась, что туфли надела на разные ноги.
Она вышла из вагона. С тревогой посмотрела вдоль платформы осторожными глазами. Кто-то в сером плаще вынес её мешок с двумя коричневыми полосами, в котором угадывались некрупные арбузы или дыни. Она с грустью смотрела в сторону вокзала. Люди упорно втискивались в вагоны, волоча чемоданы, подсаживая детей.
Двери вокзала выплёвывали и всасывали пассажиров без отдыха. К свободному бетонному причалу встал еще один, подрагивающий от напряжения, поезд. Потоки людей нерадостно обтекали девушку, словно камешек на речной стремнине. Она не обращала внимания на толчки, но её лицо в голубой косынке становилось тревожно-печальным.
