Юн Эво. Солнце — крутой бог
Братья & Сестры, я, можно сказать, рухнул в пропасть. Чтобы рухнуть еще ниже, мне остается только сигануть с крыши. Я сижу на крыше элеватора в Грюнерлёкке и смотрю солнцу в глаза. Подо мной, как море, раскинулся город. Справа от меня течет Акерсэльва, слева — район, который называется Лёкка. Я нахожусь в самом центре моего родного города, но это несущественно. Так же как и то, что лето проходит без эксцессов. И что толку, что мне шестнадцать лет, девять из которых я отбарабанил в общей школе, и с осени продолжу занятия в продвинутой или, как она называлась раньше, — гимназии. Мне так тошно, что даже сияние солнца мне не в кайф. Я поднялся сюда своим обычным способом. Но это совсем не то, что мы с Рейдаром испытали, когда весной ночью первый раз поднялись сюда, на элеватор. Разница между тем и этим разом — все равно что разница между жизнью и смертью.
Я сижу скрестив ноги. Передо мной на цементной крыше валяется барахло, которое еще две недели назад имело для меня значение. Я поднялся сюда, чтобы подвести итог. И убедиться, что среди этих штукенций нет ничего, что было бы мне дорого. День выдался ни то ни се — этакий обдолбанный эйсид-джаз, и я в последний раз листаю свои бумажки.
Сперва я беру желтые блокнотики с липким краем. Просматриваю. Рву на мелкие части и бросаю вниз. Ветер подхватывает желтые обрывки и разносит их, как праздничное конфетти. За ними следуют все присланные мне мейлы. Из одной фотографии я складываю кривобокий кораблик. Потом швыряю его вниз, надеясь, что он упадет в реку.
Как меня зовут? Признаться, забыл. Но для простоты зовите меня Адамом. Может, это и есть мое настоящее имя. Его легко запомнить. Уж Адама-то и Еву наверняка все знают. Хотя здесь я один, со мной только мой змей. Ева от меня слиняла. То есть я сам от нее слинял. Поправочка: мне пришлось слинять.
Меня выкинули.
Выбросили.
Швырнули на ветер, и я рассыпался дождем из костей и плоти.
Давно следовало послать все это к черту.
Впрочем, я так и делаю.
К чертям собачьим!
И тут же получаю сам от себя желтую карточку за то, что помянул черта. После чего снова ложусь на крышу. Братья & Сестры, вам бы побывать в моей шкуре!
Каролина не похожа ни на одну знакомую мне девчонку.
Ни в нашем классе. Ни на девчонок, с которыми мы выросли. Которых знали еще тогда, когда и они и мы, парни, были не больше кузнечиков.
Братья & Сестры, поверьте, я знаю, о чем говорю. Я обжимался с Евой, Беатой и Элин. Я представлял себе, как Катарина выглядит под платьем. Я заглядывался на Астрид. Но когда появилась Каролина, я обалдел: такой девушки я еще не видел. Во всяком случае, такой не было в моем наэлектризованном мире. Единственном мире, в каком пребывают все парни, запавшие на какую-нибудь девчонку. А я, Братья & Сестры, запал на нее. Да так запал, что это было слышно за несколько кварталов.
БУХ!!!
БАХ!!!
ТРАХ!!!
(это я так грохнулся…)
Нырнул прямо в новую реальность.
Брякнулся, как мешок с бутылками, и уже никто в этой стране не мог бы собрать по частям бедняжку Адама. Во всяком случае, таким, каким он был до падения. Словом, я реально влип. Потому что и теперь, когда все уже давно кончено, никто, даже ваш покорный рассказчик, Адам-Падам-Деппа-Дусте-Кладам, не может склеить душу, которая у него когда-то была.
Черт бы побрал эту Каролину!
Да будет мне позволено так выразиться.
Я получил еще одну желтую карточку.
— Проветри глотку, бык кладеный! — слышится сверху, и я начинаю думать о Каролине про себя.
Каролина — девчонка, которая ни на кого не похожа.
Каролина никогда не станет тебе поддакивать.
Она скажет: «Что ты имеешь в виду?» или «Объясни». От путаницы ее черных кудряшек у меня подкашивались ноги.
Каролина видела меня насквозь.
Она могла положить руку мне на затылок, и все мои сомнения улетучивались в одну минуту.
Так все и началось. Мы с Каролиной втюрились друг в друга. И тогда я перестал быть прежним Адамом. Забыл свое старое имя и стал героем. Тигром. Хищником, который победил всех в этом мире и, ощетинившись, победоносно выл на луну.
Или на солнце?
Нет, на луну. Хищники всегда воют на луну.
Я вставал на задние лапы, выгибал спину, чувствовал бульканье синтетического бибопа [1] под кожей и выл на луну, которая, словно приклеенная, висела над крышами домов. Я выл: ДА.
И это было такое ДА, что я мог бы спокойно заполнить своим воем весь мой рассказ: ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА…
И все-таки я не был счастлив. Я поднялся на высочайшую вершину. И погрузился в бездонные глубины океана. Вроде я достиг цели. И все-таки не сорвал банк. Каролина была реально взрослее меня. Она дольше вызревала на дереве и уже не была такой зеленой. Во всяком случае, по сравнению с тем недотепой, каким был я, ваш покорный рассказчик.
Так мне казалось. При ней я то и дело попадал впросак. Натыкался на уличные фонари. Запутывался в шнурках от ботинок. Все это, понятно, несусветная тупость, но иногда я чувствовал себя ее младшим братом, а не ее парнем. Когда же я пытался получше узнать ее, между нами возникала стена, на которой Каролина выводила баллончиком с краской: «Стой и ни шагу дальше!» Я часто думал, что мы были и остались всего лишь как будто влюбленными. И меня это оскорбляло. Я был оскорбленным хищником и от горя выл на луну.
На этот раз на луну.
Точно, на луну, Братья & Сестры.
Вся дрянь вообще случается только ночью.
Я терзал свое заросшее густой щетиной тело, ставшее похожим на свинячье, выгибал спину и хрюкал: ДРЯНЬ ДРЯНЬ ДРЯНЬ ДРЯНЬ ДРЯНЬ ДРЯНЬ ДРЯНЬ ДРЯНЬ ДРЯНЬ ДРЯНЬ ДРЯНЬ ДРЯНЬ ДРЯНЬ ДРЯНЬ ДРЯНЬ ДРЯНЬ ДРЯНЬ ДРЯНЬ ДРЯНЬ ДРЯНЬ ДРЯНЬ ДРЯНЬ — и мучился, потому что никогда не чувствовал себя равным ей. Я был медлительным и неповоротливым, как черепаха. И, несмотря ни на что, мне хотелось быть с ней. Вот и поймите меня, если можете.
Но я не хочу грузить вас деталями. Кому интересно слушать о чужом счастье или несчастье? Особенно если это счастье уже как ветром сдуло. И особенно если все ждали такого конца. Все, кроме меня, конечно. До таких вещей сам человек всегда допирает последним. (Братья & Сестры, поднимите руку, кто узнал во мне самого себя!)
Все давным-давно поняли, что отношения между Каролиной и мной, Адамом-черепахой, Адамом-чурбаном, идиотом из идиотов, долго не продлятся. Все, за исключением меня, Адама с длинным, как у Буратино, носом, знали, что Каролина уже завела шашни с Фроде.
— Все это детский сад, Адам, — сказала мне Каролина, и на этом игра была окончена. Каролина тоже это поняла. Она видела, что я спотыкаюсь, падаю, кувыркаюсь, вишу, кручусь и похож на комика из плохого немого фильма. Адам-Вадам-Чаплин-Пладам напоминал ей о торте с кремом, размазанном по роже, громком пердеже и о чуваке, поскользнувшемся на банановой кожуре. Рядом с ней я превращался в Дональда Дака. А кто из вас добровольно отдаст свою любовь утенку?
Я здорово обжегся.
Это поймет каждый, кто хоть раз слышал, как ему говорили: «Это все детский сад!»
После такого кто угодно пойдет на убийство, лишь бы эти слова взяли обратно.
После такого каждый с радостью сделал бы отбивную из той, с чьих губ слетели эти слова.
После такого каждый повернулся бы ко всем спиной и заплакал. Нашел бы себе тихий уголок в темной комнате, подальше от этой стаи хохочущих обезьян, и наревелся бы там вволю. Ревел бы до тех пор, пока черный липкий камень, распирающий грудную клетку, не растворился бы и не исчез.
— Все это детский сад, Адам, — сказала мне Каролина и поставила жирную точку. Наши отношения были кончены. А может, для нее они никогда по-настоящему и не начинались. Так мне казалось. Я был с ней. Но она никогда не была со мной. Она никогда не была там, где был я. Я просто верил в мираж. Жил в мире Диснея, в котором реальная история была ярко раскрашена и далека от истины.
— Все это детский сад, Адам, — сказала мне Каролина, а через неделю я увидел ее с Фроде, типом на несколько лет старше меня. Я как будто шел по кольям и рухнул на них, растопырив ноги. Острая боль пронзила меня, начиная от яичек и выше. Грудь. Голову. И там застряла.
После этого Адам перестал быть Адамом.
Я потерял даже свое прежнее имя и стал неудачником.
Я теперь даже не уверен, что меня зовут Адамом.
Я стал тряпичным тигром.
Я стал тупым червем, который ползает по земле и нюхает дерьмо.
