Эрвин Штриттматтер, написавший книгу, которую вы сейчас держите в руках, родился в 1912 году в Германии, недалеко от города Шпремберга. Он вырос среди горняков и сельскохозяйственных рабочих и с юных лет тяжелым трудом добывал себе кусок хлеба. Был конюхом, работал в пекарне, чернорабочим на многих фабриках. И всюду, куда его только ни забрасывала судьба, он жадно читал, стремясь понять, почему так тяжело живется простым людям. Как-то раз он нанялся на работу к помещице только потому, что у той была богатая библиотека. Правда, за право пользования ею графиня никогда не забывала вычитать определенную сумму из жалованья молодого батрака.
Когда началась вторая мировая война, Штриттматтера забрали в солдаты.
Незадолго до окончания войны ему удалось дезертировать из гитлеровской армии.
После освобождения немецкого народа от фашистского господства Штриттматтер пишет автобиографический роман «Погонщик волов». В этом романе, вышедшем в 1949 году, Эрвин Штриттматтер рассказывает о своем тяжелом детстве.
Во время подготовки к Третьему всемирному фестивалю молодежи в Берлине Штриттматтера попросили написать сценку из жизни немецкой деревни. Так возникла комедия «Катцграбен», которая была отмечена Национальной премией Германской Демократической Республики и поставлена крупнейшим немецким драматургом и режиссером Бертольдом Брехтом.
В 1954 году Штриттматтер опубликовал роман «Тинко». Книга эта сразу же завоевала любовь как юных, так и взрослых немецких читателей, что позволило газете «Нейес Дейчланд» написать: «Тинко» стоит в первом ряду книг, созданных после 1945 года на немецком языке».
Тинко — это крестьянский мальчик, который живет и учится в немецкой деревне Мэрцбах, что в переводе означает «мартовский ручей». В книге мы знакомимся с друзьями и врагами Тинко, как маленькими, так и большими. Перед нами предстают дедушка Краске, который любит, чтобы его величали «хозяин Краске», и недавно вернувшийся из плена отец Тинко. Тинко немного побаивается отца: ведь он никогда его раньше не видел. Знакомимся мы и с мастером-стекольщиком Пауле Вуншем, который о людях знает больше, чем самый ученый доктор, и с терпеливым учителем Керном, правда не совсем разбирающимся в вопросах справедливости. Мы видим старую батрачку Шепелявую Кимпельшу — о ней некоторые говорят, что она ведьма, но на самом деле она очень добрая. Узнаем мы и кто такой Лысый черт — это очень хитрый и опасный человек, которому больше всего хочется, чтобы поскорей вернулись старые времена. Нас вместе с Тинко обманывает придворный шут Лысого черта — Фимпель-Тилимпель. Он как-то раз в Лапландии даже селедок доил. Встречаемся мы и с одноклассниками Тинко — Пуговкой, Стефани, маленьким Шурихтом и его долговязым братцем, с сыном Лысого черта — Фрицем, которому Тинко должен целую марку за свою жизнь. Мы видим, как Тинко наряжается Рупрехтом и с мешком и розгой в руках стучится зимним вечером в крестьянские дома. Мы сидим с ним в зале, где пионеры устраивают свой первый вечер; охотимся за загадочной птицей, появившейся на полях; разговариваем с картофельным жуком; наблюдаем, как весна борется с зимой, скворцы дерутся с воробьями…
Вместе с Тинко мы летом убираем хлеб, осенью копаем картошку, вместе с ним мечтаем о машинах, которые освободят ребят от тяжелого труда, вместе с ним встречаем прибывшие в Мэрцбах тракторы. Тинко назвал их «Счастье детей».
Обо всем этом, о всех своих горестях и радостях, Тинко рассказывает нам как бы сам, рассказывает то лукаво, то со слезами в голосе и так захватывающе интересно и поэтично, что когда переворачиваешь последнюю страницу книги, понимаешь, что обрел очень славного и верного друга.
Вс. Розанов
С самого утра все как весной. Я срываю листок календаря со вчерашним днем. Показывается жирная черная десятка. Над цифрой «десять» написано «Октябрь». Я уже второй день не хожу в школу. Это из-за картошки, но и дедушка тоже виноват.
Завтра все ребята сдадут домашнее сочинение на тему «От чего я был бы счастлив?». Моего сочинения учитель Керн так и не увидит. А я был бы счастлив, если бы мне можно было снова пойти в школу. Там не надо без конца нагибаться, покуда спина не станет как деревянная.
Побегу-ка я в поле! Солнышко так славно греет. Воздух мягкий-мягкий. На меже ласка гонится за мышью. «Ах ты, разбойница! Не тронь мышку!» Ласка так и застыла. Она таращит на меня свои маленькие, словно бусинки, глаза и вдруг исчезает в норе. Вот мы и спасли мышку. А ласкину нору я затаптываю деревянным каблуком. «Попробуй выкарабкайся теперь отсюда! Хочешь есть — поработай как следует!»
Дедушка остановил у дороги Дразнилу, нашего гнедого мерина, и с укором поглядывает на меня. Это потому, что я в самую горячую пору шаромыжничаю. Надо мне задобрить дедушку:
— Дедушка, давай с тобой на пари: календарь-то наш врет!
Дедушка задумчиво кивает головой и завязывает новый узелок в плетке. Дразнила почуял, что за ним никто не следит, и шаг за шагом подбирается к меже. Перевернутый плуг волочится за ним. Добравшись до межи, мерин щиплет седую от росы траву. На усах у дедушки маленькими капельками осел туман. Дедушка вытирает усы красным носовым платком и говорит:
— И впрямь точно весна. Пари-то с тобой я держать не стану. Оно ведь как с календарем иной раз бывает? Сидит человек, который его делает в своей каморке, и отсчитывает день за днем — триста шестьдесят пять дней. А каждому дню надо свое имя дать, да про луну не забыть. В воскресенье положено пометить, прибавилась луна или убавилась. Новолуние у нас иль полнолуние. Нелегкая это работа! Оно и случается: встанет этот человек, что календарь составляет, плохо позавтракает, подойдет к своему станку и запишет: «Облачно». Вот у нас один серенький денек и прибавился. А в балансе что получается? Плохой харч погоду испортил.
Из-под усов дедушки показываются желтые от жевательного табака зубы.
— Так-то оно, — приговаривает он, и взгляд его падает на жующего мерина. — Ах ты, обжора! Мох с крыши бы сожрал, только дай тебе дотянуться! А ну пошел, пошел!
Мы копаем картошку. Плуг выворачивает сразу целые гнезда. Земля черная, пахучая. Картофелины тоже сильно пахнут и так и норовят улизнуть, чтобы не попасть в корзину. Они прячутся то в ботве, то за большим комком земли. Но мы их везде найдем. Мы — это бабушка, фрау Клари и я. Если какая-нибудь картофелина и улизнет от нас, то уж от дедушки ей не уйти. Как увидит, что мы прозевали, хлопнет плеткой и скажет: «Вы тут картошку собираете, а не подписку на газеты! Пошевеливайтесь! Берите у матушки земли, что она вам дает».
Фрау Клари вся съеживается и начинает суетиться, точно мушка. Бабушка глубоко вздыхает. У меня спина ноет, ноги все в колючках, а мне даже некогда их вытащить.
Работаем, согнувшись в три погибели. Словно жадные птицы, выклевываем мы круглые клубни из земли. А над нашими согнутыми, ноющими спинами солнце тихо продолжает свой путь. Полуденный ветерок доносит из леса запах прелых листьев.
Спасибо небу и его солнышку: точно в полдень Дразнила требует, чтобы его накормили. Он просто останавливается как вкопанный. Ни брань, ни хлопанье бича — ничто не заставит его тронуться с места: подавай ему торбу с овсом, и все тут! Вон дедушка уже снимает ее с воза. Это Дразнила нам, значит, помог.
Мы садимся полдничать; жуем хлеб и с опаской поглядываем на нашего мерина: как бы он своей торопливостью не сократил нам обеденного перерыва. Прилипшая к рукам земля высыхает и осыпается. Песчинки попадают на хлеб. Хлеб мягкий, а песчинки — твердые. Они так и скрипят на зубах. Мы их запиваем холодным ячменным кофе.
Трясогузка порхает вокруг нас. Погожий день подарил ей к обеду жирных мух. Вдали вспыхивают огни: это жгут ботву. Дым низко стелется над полями. Запах у него горклый.
Мне велят сходить к Кимпелям и взять у них мешки под картошку. «Мы уже договорились с ним», — напутствует меня дедушка. Наконец-то я могу разогнуть спину! Рад-радешенек, я бегу в деревню.
Воздух прозрачный-прозрачный. Кузнечики, словно одержимые, чистят ножками искрящиеся крылышки. Шмели снова ожили. Точно черные бархатные шарики, они висят на маленьких цветочках вереска. Посвистывают скворцы — это они лето домой зазывают.
У Кимпелей я никого не застаю. Цепные собаки лежат на солнцепеке и выкусывают зубами блох. Меня-то собаки знают. Они чуть приподнимают морды и лениво метут облысевшими хвостами по песку. Назад я иду выгоном, там, где стоит домик Шепелявой Кимпельши.
Когда я прохожу мимо, Шепелявая толчком открывает окошко и спрашивает:
— Тебе что, золотко?
— Ничего, — отвечаю я.
