Леонид ФРОЛОВ
ПОЛЕЖАЕВСКИЕ МУЖИЧКИ
Варвара Егоровна так и сказала старшему сыну:
— Дармоед ты у меня, больше никто. Я в твои годы в поле снопы вязала наравне с бабами. А тебе, лоботрясу, дров уж лень наколоть.
— Да я наколю, наколю, не заводись только…
— Чего уж теперь «наколю»… Без тебя наколото.
Славке было, конечно, неловко, что мать вернулась с работы и ей пришлось еще заниматься дровами. Забегался, из головы все родительские наказы вылетели.
— Я, помню, маленькая была, так все хозяйство на мне лежало: и корову доила, и полы мыла, а про дрова уж и не говорю…
— Ну чего ты, мам, сравниваешь старое время с нынешним! — остановил ее Славка. — Ты же сама жаловалась, что выросла и детства не видела. А у меня детство.
— Ой ты, поросенок, матери помогать, так не детство?
В дверях звякнуло.
Дверь открылась, и Тишка, налившись кровью, переставил через порог ведро воды. Силенок у него было мало, вода плескалась через края, а ему уж ведра и не уравновесить, не нес, а волок.
— Вот у меня хороший-то парничок, вот мамкин-то помощник растет… — Варвара Егоровна притянула Тишку к себе. — Смотри-ка, семилетний ребенок воду носит, с дровами возится, а ты по деревне ветер гоняешь. Ведь тебе двенадцать годов. Скоро жениться запросишься…
Тишка захохотал:
— Же-е-нить-ся!..
А Славик мстительно подумал: «Ну подожди, маменькин сынок! Будет и на моей улице праздник».
Он вышел в ограду и решил с вечера наготовить дров на завтрашний день.
Только размахался как следует топором, вошел в охотку, а тут Володька Воронин пришел:
— Поедем на заработки!
Вот тебе раз!
— Какие заработки?
— Тресту на льнозаводе сдавать.
Славик и топор в чурбане оставил:
— Поедем.
— Да не сегодня. Завтра с утра. Ты только Маринке Петуховой скажись, что согласен. Она за командиршу у нас.
Славик сразу к Маринке и побежал.
* * *
Работа была несложная, но очень уж пыльная. Треста за зиму слежалась, и пыли в ней накопилось как на дороге. У ребят и лиц уже не видать — одни глаза оставались чистыми.
— Ой, миленькие, вас ведь и девки не будут эдаких чумазых любить. Смотри-ко, ухристосались до чего…
Маринка Петухова, женщина лет пятидесяти, сохранившая свое молодое имя Маринка за то, что была непоседлива как подросток, стояла в кузове машины, а Славик с Вовкой бросали ей снизу снопы. Маринка укладывала их поровнее и все поторапливала ребят:
— Ой, милые, поздно на льнозавод приедем, так в очереди долго придется стоять. А вам еще и умываться надо бежать.
Шофер Коля Попов, белобрысый молодой парень с Заречной Медведицы, сидел в кабине и подыгрывал Маринке:
— А я их, неумытых, и не повезу. Пускай до Березовки пешком бегут!
— Ты бы лучше, Коля, помог нам, чем барином-то посиживать, — не выдержал Славик.
— Нет, парень, — сказал Коля. — Я шофер. У меня заработок с колеса начисляется: сколь на спидометр накрутит, столь и запишут. А у тебя с тоннажа — вот и покидай снопики-то. Для мускулатуры полезно.
Он курил душистые папиросы и, изловчаясь, пускал дым колечками к Маринке Петуховой.
Маринка хохотала, отмахиваясь от колечек:
— Коля, я ведь старая с тобой играть-то. У меня и зубы давно выпали.
Коля все-таки не выдержал: натянул на себя комбинезон и стал помогать ребятам.
— Все равно не уберечься, и меня запылили.
Перед Маринкой вскоре выросла гора из снопов.
— Ой, милые, перегодите немного, а то кривой воз накладу, — взмолилась она.
Платок у нее сбился с головы, она работала простоволосая. Руки мелькали, как спицы в колесе. Но втроем-то на одну навалились, разве ей успеть.
Коля снова сел в кабину курить.
А Славик лег на траву. Спина с непривычки-то подзанемела.
Воз едва возвышался над кабиной, еще класть да класть. А силы были уже на исходе.
— Посмотри, — показал Вовка руки. Ладони у него были искрашены ссадинами. — Восемь заноз достал!
Славик посмотрел на свои повнимательней: господи, да и у него в занозах! А он-то думал, чего руки горят? Не натер пока, вроде мозолей нет. Стал булавкой выковыривать застрявшие под кожей иголки льняной костры. Насчитал одиннадцать штук.
После перерыва работать было куда тяжелее. Снопы то вырывались из рук, то перелетали через машину, и их приходилось бросать наверх по второму разу. Славка брался за них теперь уж двумя руками и сначала раскачивал, а только потом запускал к небу.
Глаза саднило от пота.
Маринка все так же легко и сноровисто укладывала воз.
Ей, конечно, что, не велика тяжесть выравнивать снопики. Пофуркала бы снизу, так сразу бы скисла. Затрата энергии в десять раз больше.
— Ой, милые мои, и я выдохлась, — возвестила Маринка неожиданно и вытянулась на возу. — Посидите, ребята, дайте в себя прийти.
Смотри ты, а еще сейчас как заводная крутилась, с одной стороны на другую лазила. Славка сразу сообразил, что Маринка их, своих помощников, бережет. Увидела, наверно, что рубахи взмокли, и пожалела.
Вовка повалился в траву снопом.
— Безобразие, конечно, — сказал он, отдуваясь. — О чем только конструкторы думают? Неужели машину не изобрести? Чтобы нажал кнопку — и воз готов.
Он уже и занозы на руках не считал: бесполезное дело — не сосчитать.
Маринка свесилась сверху.
— Николай, у тебя часы-то есть? — спросила она озабоченно. — Скажи, сколь время?
— Три беремя, — пошутил Коля.
— Нет, правда, сколь?
— Скоро десять.
Маринка заохала:
— Ой, ребята, давайте воз накладем, дак в дороге наотдыхаемся.
Вовка нехотя поднялся с земли, присел несколько раз, вытягивая руки вперед, — разминочку сделал.
И Славик встал. На одном самолюбии теперь уж существовал. А то бы плюнул на все и ушел, но не хотелось видеть, как стал бы торжествовать брат: слаб, скажет, Славочка, ты в коленках — два часа поработал, а уж и выдохся. Выдохся не выдохся, но было не сладко.
Снопы, вдобавок ко всему, и развязывались. Стягивать их заново у ребят не хватало терпения: руки-то исколоты в кровь.
Славик время от времени поглядывал на ладони: пожелтели, как йодом намазаны.
— Ой, миленькие! — причитала наверху Маринка. — Вы уж растрепанные-то снопы оставляйте тут. Все равно одним разом не увезем. Потом оборками свяжем.
Она привычно вершила воз, лазила на коленях, и Славка представил, как они у нее исколоты. А Маринка и виду не подавала, что работа тяжела ей. Пурхалась себе наверху да пурхалась.
— Ой, ну-ко, надо давно бы сдать, — говорила она сама себе. — Смотри-ко, мыши уж начали тресту точить: костра как из-под мялки сыплется. А мы-то, дуры, лен рвали и неба не видели. Впустую ведь и старались. Думали, треста двойкой пройдет, а ее и полуторкой теперь не возьмут. Ой, дуры, ой, дуры…
Коля-шофер высунулся из кабины:
— Да теребилкой ведь основное убрали.
— Как бы тебе не теребилкой! — вскинулась Маринка. — Дожди пошли, так кто всю осень-то мок? Теребилку не поднимало, на полосу и заехать не могли. Маринка да Варя выдергали ленок.
— А ребятишек-то гоняли из школы… Забыла?
— Дак ты али хотел, чтобы две бабы весь выдергали? — рассердилась Маринка. — Мы ведь тоже не лошади!
Переругиваясь с Колей, она завершила воз. Коля помог ей прижать поклажу пригнеткой.
Ребята было тоже сунулись к ним, но исколотые руки не держали веревку.
— Ладно уж вам, отвалите, без вас сделаем, — сказал Коля.
Машина, когда Коля затягивал пригнетку, шевелилась как живая и покачивалась на рессорах из стороны в сторону.
— Не запрокинет? — спросила Маринка.
— Ну да ведь мы не пьяные, — сказал Коля. — На повороте сумеем притормозить.
Кабина была рассчитана на двух пассажиров. Поэтому Славику пришлось сесть между Вовкиных ног.
— Ничего, в тесноте — не в обиде, — сказал Коля и нажал на стартер.
В машине запахло перегоревшим бензином.
Маринка всю дорогу только и говорила о льне. Ругалась, что зимой не отвезли.
— Двойкой бы сдали… Сколь вот теперь потеряем, раз пойдет не тем номером.
— Рук-то не хватает в колхозе, — сказал Коля и кивнул на ребят: — Когда вот они подрастут?
Славка за дорогу не отдохнул, а только больше устал. Хоть они и менялись с Вовкой местами, а что за езда — на двоих одно место.
Приехали на льнозавод, обоих пошатывает.
— Ничего, ребята, — сказал Коля. — Даром хлеб никому не дается. Это с непривычки тяжело, а втянетесь — будто так и надо. Вон Маринка — словно огурчик…
Руки у «огурчика» были тоже в крови. А колени исколоты ли, не видно: Маринка под юбку Пашины, мужа своего, штаны натянула. Славик только сейчас заметил, что она под мужика вырядилась.
