- С танкера спрашивают, не надо ли чего? - доложил радист.
- Скажу. Подожди пока выстукивать, - ответил капитан. Он решительно шагнул к корме и хотел было снять с крючьев абордажный багор, но Мурад опередил и сам выбрался на палубу. В помятой, испачканной одежонке, в пуху и пыли, он как будто выскочил из куриного гнезда, и был не смешон, а жалок, но не хотел вымаливать пощады. С опущенной головой, придерживая рукой штанишки и шмыгая носом, Мурадик подошел к старику и сказал тихонько ему одному:
- Возьмите. Никогда в жизни не обману. Честно, никому так не обещал... Поверьте, дяденька Ковус-ага... Как я вам верю... Возьмите меня. Хочу с вами в Кара-Богаз.
Что творилось в душе старика, никто не знал, и вся команда думала, что Ковус-ага отправит мальчишку с встречным танкером в Красноводск. Радист нетерпеливо выстукивал пальцем у себя на лбу заученные знаки морзянки, выжидательно посматривая на молчаливого и как бы растерянного капитана. Танкер подходил все ближе, сего борта приветственно махали руками и фуражками, что-то кричали, видимо, ожидая ответа на свои позывные. Вот встречные корабли поравнялись, с минуту словно постояли на одном месте и начали медленно расходиться.
- Передай, - крикнул Ковус-ага радисту, - спасибо скажи, попутного ветра! - Ковус-ага застегнул парнишке пуговицу на курточке и вернул компас. - Просигналь, радист, что у нас все в порядке. Полный вперед!..
Мамраз с пониманием подмигнул радисту и направился к своей машине, а старый веснушчатый и плешивый матрос, заигрывая с Мурадом, изловчился и дал ему отрывистый и резкий подзатыльник, чтобы брезент не трогал над тюками. Потом костистый Фалалей Кийко поделился фронтовыми воспоминаниями.
- У нас на Первом Украинском был тоже сын полка. Ну и бестия, однажды у повара генеральский паштет слопал!.. С автоматом любил забавляться. Баловал его командир, а однажды снаряд в полевую кухню плюхнулся.. На этот раз ничего... Спасли парнишку. С пасынками одна возня. Неслухи.
Мурад стрельнул черными глазищами в конопатого наговорщика и сжал кулаки.
- Не хнычь, Кийко, где ты воевал? - не утерпел и не очень ласково спросил Мамраз. - Все ты скулишь, как будто заноза у тебя в пятке! Заведешь и - пошла в грязной мотне ковыряться. Светлого ничего не видишь, с заднего хода ко всему подползаешь.
- Эх, соколик! Повидал я на веку и страстей, и восторгов, и подвигов. Знал бы ты, сколько их - бессмертных героев я упокоил... От Волги до самого Берлина был бессменно в похоронной команде. Фрицы бомбят, долбают, стервы, а ты... гробы, значит, по всей форме чтоб были... И фуражечку каждому усопшему на грудь козырьком... Опять же все регалии и отличья. Ты вот орешь, а хоть раз рубашечку на остывшее тело натягивал? А где тебе знать, как это все происходит... Тут тоже, брат, технология.
- Уйди, Фалалей! - недружелюбно проговорил Мамраз.
- Не по твоему велению ухожу. Совсем с корабля списываюсь. Бакенщиком приглашают... Значит, нужен я еще в деле. С фонариком поплаваю. Ночь - она милей. Умеючи, можно и в ночах многое увидеть... Не ругайся зря, Мамраз, не все понятно с первого взгляда в жизни. Наруже одна глупость лежит.
- Берут тебя на Кара-Ада зря! Бакены должны светить, а не чадить. А от тебя какой свет?
Фалалей Кийко, словно не расслышал этих слов; улыбнулся, оскалив зубы, и поблагодарил буйного и шумливого моториста кивком. Многие не понимали солдата Кийко из похоронной команды...
- Законной пенсии выжидаю. Фронтовику что положено - отдай! О нас думают. Всегда будут думать. Одно слово - фронтовик. Вот гляди, - Кийко задрал рубаху и показал шрам вдоль ребер. - Законная рана. По всем правилам. Даже и не знаю, с какой стороны прилетела эта пампушка. Известно, мина - дура. Хрясть по ребрышкам каким-то железным ошметком. Пощупала под кожей...
- Опять же зря, - с нескрываемым пренебрежением сказал Мамраз.
- Как это понимать?
- Мину зря потратили!..
- Как тут, милок, угадаешь!.. - притворялся простачком Фалалей Кийко. - Вот героям, которых я упокоил, жить бы да жить, от геройской славы припек собирать! Так нет!.. - Кийко с неприятным хохотком указал рукой на парнишку около Ковус-ага. - А этот кудрявенький ангелочек шибко похож на нашего сына полка. Гляди-ка, так и влезет в душу старому баклану - Ковус-ага, как тот к нашему генералу! Тех-то, милок, обоих пришлось потом упокоить...
- Про самого генерала говоришь? - почему-то не поверил Мамраз.
- Обоих... Предал земле своими руками. Под салют, конечно, троекратно...
Мамраз так зло и так внимательно, изучающе посмотрел на конопатого Фалалея, словно видел его впервые.
- Уйди, Кийко. Не смотри так землисто и смрадно на них.
- На обоих?..
Отойдя на несколько шагов и по-прежнему вглядываясь в Кийко, обозленный Мамраз проворчал:
- Уйди, тухляк!
- Мне-то што! Не я подбираю подкидышей. Старому скомороху скажи. Разнежился.
Танкер прошел так близко от "Баклана", что была слышна тяжелая одышка машин и щемящий писк зуммера. Посигналили друг другу на прощанье и разошлись, как положено в море. За танкером летели кликуши-чайки, а старый баркас сопровождал один качкалдак с перебитым крылышком. Чем быстрее удалялся танкер, тем увереннее и светлее становилось лицо осмелевшего парнишки.
- Пуговицу надо пришить, дядя Ковус-ага! За такое нас классный руководитель наказывал, - сделал Мурад замечание бородатому морскому волку.- И брился он каждый день.
- Добро, - смущенно крякнул Ковус-ага. - Есть утечка во внешности... А ты пока иди-ка умойся и закуси.- Спервоначалу старик никак не мог подобрать нужный тон в разговоре с малышом: он обращался к найденышу то слишком мягко и покровительственно, то грубовато и строго. Сразу же с похвалой он отметил про себя - парнишка одинаково внятно говорит по-туркменски и по-русски, как и сам старик. Мурад при всей своей доверчивости как будто в чем-то постоянно испытывал своего покровителя. - Про своих воспитателей ты кстати, верблюжонок, напомнил. На берегу надо во всем разобраться, а сейчас - марш в мою каюту!..
Мурад не шел.
- Ну, чего еще?
- Качкалдак...
Хромоногий, с костистой, будто квадратной спиной, нелюдимый Фалалей Кийко уже выследил птицу, подхватил кособокого подранка и поволок куда-то. Не раздумывая, Мурад налетел на него со всех ног и ударил головой в пах. Неожиданный и ловкий удар едва не свалил жестокого птицелова на палубу. Кийко выпустил из рук качкал-дака и хотел подцепить Мурада за курточку, но тот увернулся.
- Молодец! - одобрил действия парнишки Мамраз. - Удар хотя и ниже пояса, но правильный. Сделан с учетом обстоятельств.
- Прекратить, а то всех в трюм! - пригрозил Ковус-ага, потрепав за ухо найденыша. - Разбойничать не смей. На судне порядок воинский.
- Все равно я не дам душить птичку. У-у, хромой!
- Не огрызайся, барсучонок! - старик про себя похвалил малыша за характер и хватку, но для вида ворчал. Разинь и Ковус-ага не любил.
Не сдавался и Кийко, почуявший возможность пощекотать нервы себе и другим.
- Упокоить бы хворобу, чтобы не мучилась. Шейку узелком - и цок! Как-то в цирк меня пригласили, с почетом. Ученого медведя свежевать. Золотистая шерстка!..
Мамраз сделал вид, что вышло случайно, и шарахнул в Кийко жесткой струей из пожарного шланга, прервав погребальную панихиду.
- На котловое довольствие проходимцев подбираем, - ворчал Кийко, пощипывая в ушах редкие, сивые волоски. - Не баркас, а Ноев ковчег с профсоюзной прослойкой. Все норовят парочками!
- Тебе только пары не нашлось, Кийко, - не стерпел, наконец, и сам Ковус-ага. - Видно, другой такой особы не скоро подыщешь. Собирай свой сундучок. Скоро берег. Да не оставляй ничего, чтобы уж безвозвратно...
- Доплаваетесь по морским ухабам и вы, старый бодряк. На каждый поплавок есть свое грузило. А старость хуже балласта. Не забывайте про это, Ной-ага.
Кийко будто в воду глядел, когда предрекал такую напасть на старого моряка. "Баклан" и его несгибаемый капитан Ковус-ага вскоре получили новое назначение. Видавший виды баркас сняли с наезженного морского тракта и перебросили в залив Кара-Богаз, в сумрачные таинственные заводи Черной пасти. Всего один раз удалось Ковус-ага сходить еще на нем в Красноводск. Старик в эту поездку разузнал все о "приблудном гольце", как в сердцах назвала Мурада хозяйка рыбацкой сторожки Анна Петровна, и выхлопотала на парнишку нужные документы, чтобы взять его к себе. Хлопоты грозились затянуться, но в них энергично встряла сама Анна Петровна. Ей удалось кое-кого убедить и задобрить, а других разжалобить своим старческим "сиротством". Баркас очень кстати загруз на стоянке в затоне. "Баклана" решили "перелицевать", из грузового суденышка делали пловучую "академию", научную лабораторию для наблюдения за норовом и стихиями Черной пасти. С него сняли лишнюю оснастку, вериги и упряжь морского битюга; подмолодили и покрыли голубой краской. Тяжелую машину заменили новым движком, и он, "Баклан" стал легкой и быстрой, по словам Ковус-ага, дачной игрушкой. Разобиженный Ковус-ага смотрел теперь на судно как на праздного туриста, и ему было жалко прежнего упористого, безропотного "Баклана" - бурлака; тот грузоход был похож на самого Ковус-ага и биографией и своим простецким трудовым обличьем. Была бы воля старика, он не позволил бы все переиндчивать на баркасе, но спорить было бесполезно. И Ковус-ага, зная, что все равно не покинет родное суденышко, смирился. По делам Мурада день-деньской он бегал то в интернат, то в поликлинику сдавать кровь на анализ, то в гороно, то по магазинам покупать тетрадки и разные сыновние надобности. Предвидя большие хлопоты, Анна Петровна взяла из лаборатории короткий отпуск и приехала с Ковус-ага в Красноводск. Они твердо решили сделать свою семью более многолюдной и горластой. Одиночество и затишье в доме тяготило стариков, они не привыкли к этому.
