Гайда Лагздынь - Тайна "зеленого золота"

Учительница Мария Николаевна сказала, что школьные следопыты обязательно займутся поисками родных солдата, как только будет дан ответ на запрос по солдатскому медальону. И если родные отыщутся, то ребята пригласят их к себе.

После захоронения был дан салют из винтовок.

Взрослые и дети положили на могилу цветы. А Валерик – огромный красный мак. Мак ему дала тетя Полина.

Козу Фроську тетя Полина привязала в огороде к колышку. Барбоскин с раннего утра ушел на ферму к кроликам. Мишка помогал Петьке и дяде Мите на конюшне. Один только Антошка был не при деле. Он сидел на крыльце, размалевывал книжку-раскраску.

Как всегда, неожиданно появился Валерик.

– Антоша, – предложил Валерик, – давай учить буквы. Мне так хочется самому читать.

– Давай! – обрадовался Антошка тому, что нашлось дело.

Занятия продолжались недолго. Приехала мама, чтобы увезти Антошку к другой бабушке в маленький городок.

Андрюша Барбоскин, Мишка, Валерик, даже Петька провожали Антона до самого автобуса.

– Передавай привет бабе Рите! – говорила бабушка Таня.

– Приезжай на следующий год! – кричали по очереди провожающие.

– Приеду! Обязательно приеду! – махал руками Антошка до тех пор, пока бабушка, ребята, а вместе с ними и деревня не скрылись за поворотом.

Огромное засыпающее солнце, усевшись на еловые лапы, сонно погладывало на окна нашей дачи. Мы лежали в своих кроватях. Перед сном кто-нибудь обязательно что-то рассказывал.

— Димка, — говорит Сашка, — твоя очередь.

— Хорошо, — соглашается Димка, — только это не сказки.

— Все равно, — пыхтит Сережка, укладываясь поудобнее. — Не сказки даже лучше.

— Не так страшно, — добавляет маленький Павлик, сын воспитательницы. — Я люблю, когда и не сказки. Давай, Димочка, рассказывай свои рассказки.

Все соглашаются и умолкают. Димка усаживается верхом на подушке и начинает:

— У нас был котенок. Папа предложил котенка назвать Андрианом Первым. Андриан Первый был пушистым котенком. Он гулял, гулял и куда-то убежал, потерялся. Потом нам подарили другого котенка — рыжего с зелеными глазами. Котенок был не очень пушистым, если не считать хвоста, но хитрым-прехитрым. Котенка мы назвали Андрианом Вторым.

Андриан Второй чаще крутился около бабушки. Котенок ухитрялся касаться бабушкиной ноги сразу и головой и хвостом.

Ты не Андриан Второй, — смеялась бабушка над котенком. Ты — лисичка-ластичка.

Подлизывался Андриан не только к бабушке. Как кого увидит, прижмурит зеленые глазки, усы во все стороны распушит и тихо так претихо скажет: «Мяу-мур! Мяу-муррр!». Съест, что повкуснее, — и в кресло. Клубком свернется и помалкивает. Поспит и опять на кухню — подлизываться: «Мяу-муррр! Мяу-муррр!» А сам пробует, чем угостили. Поест, поиграет и опять в кресло.

— Ух и хитер, — говорит бабушка. — Каши не хочет. Супа не хочет. Ему мясца да рыбки подавай! Ишь какой мясо-рыбник нашелся!

Рос, рос наш Андриан Второй и стал огромным котом с зелеными глазищами, с рыжими усищами. А хвост как у павлина, рыжим веером над Андрианом полощется.

Ходит наш Андря по ковру тихо, ставит мягкие широкие лапы ласково. А в лапах огромные загнутые когти, как заточенные проволоки. А вот мышей Андриан Второй не ловит! — закончил рассказ Димка.

— Почему? — удивился Павлик. — Лентяй ваш Андриан?

— Совсем не лентяй. Просто нет у нас мышей. Не живут. Котом в доме пахнет.

— А еще, — продолжал Димка, — повадился к нам в квартиру один воробей. Как только форточка открыта, а в кухне никого нет, воробей уже хозяйничает. Прыгает по столу, в хлебницу заглядывает, интересуется, что в сахарнице. Да еще чирикает — песенки распевает. Воробья мы назвали Чиком.

Сначала мы ругали Чика за то, что он такой бессовестный. Говорили ему: «Воришка ты!» Воробей обижался и вылетал из кухни на улицу. Потом он привык и уже не обижался. А потом стал настоящим разбойником. При нас влетал на кухню, заглядывал в чашки, тарелки, клевал около самого носа кота Андриана, не стесняясь, устраивал купания в его ящике с песком.

Чик, а Чик, — говорила бабушка, — ты совсем одомашнился!

Бабушка совестила Чика за безобразия, а воробей и внимания не обращал.

Однажды, когда нас не было дома, а форточка в кухне оставалась открытой, проказливый Чик привел с собой целую компанию своих приятелей-воробьев. Воробьи устроили настоящий погром.

После этого бабушка страшно рассердилась на Чика. Как увидит воробья, закричит: «Кыш! Кыш!» и в форточку тряпкой выгонит.

Не зима еще! — говорит бабушка. — Нечего по кухням шастать!

Под нашим балконом на асфальте большая лужа. Я смотрю вниз и вижу, как кошка Муська ходит около лужи и лапкой хочет кого-то поддеть. Этот кто-то переплывает от одного края лужи к другому. Муся ходит вокруг и облизывается.

— Кто там плавает? — спрашиваю я маму.

— Где, сынок? — мама выходит на балкон, смотрит вниз. — Не разгляжу! — говорит мама. — Похоже, что мышь. Как угораздило ее в лужу попасть?

На балкон выходит папа.

—А мне кажется, — говорит папа, — это небольшая лягушка.

Я смотрю вниз на лужу и ясно вижу лягушонка. Лягушонок плавает от берега к берегу, пытаясь спастись от кошки. Не раздумывая, я бегу на улицу, чтобы прогнать хищную Мусю.

Оказалось, в луже плавал сухой лист березы, а Муська ловила его.

Сорока прыгала возле сарая и весело стрекотала. Рядом разгуливали толстые голуби. Голуби торопливо клевали пшено. Вдруг из-за угла выскочила полосатая кошка. Кошка налетела на одного голубя, повалила, прижала к земле. Испуганная голубиная стая поспешно улетела прочь. Сорока же не спешила. Отскочив на несколько метров от места схватки, любопытная птица стала смотреть, что же будет дальше?

Из-под лап полосатой хищницы-кошки летели сизые перья. Сорока взлетела на сарай. Она прыгала по самому краю крыши, громко верещала, тем самым подбадривала попавшего в беду голубя.

Вот он вывернулся из лап хищницы и, теряя окровавленные перья, улетел. Сорока, свесив голову, молча смотрела с крыши сарая вниз на кошку, сидящую на с обиженным видом.

Попрыгав еще, пострекотав, посмеявшись над кошкой, сорока умчалась вслед за раненым голубем. Надо же узнать, что с ним стало?

На скамейку возле автобусной остановки сели женщины. Неожиданно откуда-то появилась небольшая чистенькая кошечка. Кошечка ходила от женщины к к женщине, заглядывала в глаза, словно спрашивала: «Нет ли у вас чего-нибудь такого?»

— Сейчас, кошечка-дыбошечка, — сказала одна из женщин. Покопавшись в сумке, женщина вытащила пакет молока, разорвала. Попила сама, дала кошке. Кошечка устроилась около разорванного пакета и стала неторопливо лакать.

— А у нас котенок, — высказалась худенькая женженщина в сером платье, — семечки любит. Да так бойко лущит, аж шелуха во все стороны летит! Успевай подсыпать.

— А наш кот к бумаге неравнодушен! — отозвалась юркая бабуля с торчащим из сумки термосом. — Тетрадки ли, газета на глаза попадется, сцапает, сядет в пол, откусывает по куску и на сторону отплевывает. Ну вот ей-ей не вру! Всю бумагу изгрызет.

— А наша Мурка в огород повадилась, за огурцами. Ну, съела бы большой огурец! Разве жалко? Так нет же! Зародыши огуречные выискивает. И чего ей надобно в них?

— Чего надобно, кабы знать, — отозвалась четвертая женщина с остреньким носиком. — Чего нашему Барбосу надобно? Соседка тут пришла, руками развела, глядя на наши обои.

— Ты что, — говорит, — грызешь их?

— Грызу! — отвечаю. — Да только не я, а Барбос. Чуть отвернешься, а он уже принялся стенки обшаривать, обои отдирать. Рванет обоину и давай стенку грызть. Ему, видно, обои мешают стенку-то обгрызать.

— И чего на стену лезть? — удивилась соседка. Может быть, не кормите?

— Не кормим... — хмыкнула остроносенькая. — Всех бы так не кормили...

— Мы тоже удивляемся, поди пойми скотину, затараторила бабка с термосом.

Подошел автобус, женщины уехали. У скамейки осталась только беленькая чистенькая кошечка. Долизав в пакете молоко, кошечка внимательно рассматривала землю, выбирая местечко, куда поставить беленькую мягкую лапку.

— Ишь ты, чистюля! — промолвила молодая женщина, подходя к автобусной остановке. — Сразу видно — домашняя.

Дома корчевали, словно старые пни. Вчера был дом, а сегодня куча бревен, досок и кирпича. Люди покидали старые дома, переселялись в новые, благоустроенные.

Одна только Дамка не уходила от своего жилья. Когда хозяева, погрузив последний ящик, крикнули: «Поехали!» — Дамка даже не шевельнулась.

«Как хотите, — думала Дамка, — я остаюсь».