— Да, броневик найден, — подтвердил Никита Иванович. — Однако же праздничек вы мне подпортили. Ну, ничего, дело поправимое.
Крюков разбушевался. Он заявил, что сейчас же задержит проходимца, и кликнул шофера Женю.
— Что вы делаете? — запротестовала сотрудница музея.
— Ничего особенного, — запальчиво ответил Крюков. — Пошлю своего человека в сельсовет за милиционером.
С трудом Марина Ивановна отговорила его не делать скандала.
— Ах, вы боитесь скандала! — едко заметил Крюков. — Хорошо. Всё будет тихо-мирно… Но вы скоро убедитесь, кого вы привезли. И вам стыдно будет, Марина Ивановна!
Подошел шофер.
— Звали? — Парень остановился, лениво почесываясь. В присутствии всякого нового человека он старался показать, что не робеет перед начальством.
Крюков не отвечал. Он стоял, плотно сжав губы, и под резко обозначившимися скулами ходили желваки.
— Звал! — наконец повернулся он к парню и загадочно улыбнулся. — Спроворь-ка угощение. Пир устроим в честь знатного гостя!
Парень встрепенулся. Его озорные, глубоко сидящие глазки оживились. Но с места не двинулся.
— Будто и вправду. — сказал он с сомнением. — То скряжничаете, спасу нет, — отощаешь у вас тут вовсе… А то вдруг пир. Да мне что? Хоть все запасы распатроню.
Собрались в палатке. Здесь было тенисто, но достаточно светло от полотняного свода, который под солнечными лучами светился, как матовое розовое стекло. Скатерть из сложенной пакетом простыни прикрыла неровности самодельного стола. А на столе — чего только не выставят хлебосольные хозяева! Золотисто сверкали крутобокие банки с рыбными и иными консервами, красовались, маня глаз яркими этикетками, коробки, пачки, корзиночки со всякой прочей снедью… Роясь в припасах, Женя на дне продовольственного ящика обнаружил забытую колбасу. За полтора месяца путешествия копченое изделие усохло и почернело, словно перенесло пожар. Но Женей овладело такое рвение, что он метнул на стол и эти, подозрительного вида, палки. Тогда вмешалась Марина Ивановна и навела некоторый порядок, отставив половину яств со стола в сторону, а колбасу-находку посоветовала Жене отнести в лес и закопать.
Между тем начальник экспедиции уже потчевал гостя. «Милости прошу, — говорил он, — спасибо, что приехали, дорогой Василий Константинович… порадовали вы нас…» Хлопоча возле закусок, хозяин, как бы обмолвившись, дал понять, что он не кто иной, как бывший командир первого, сформированного при советской власти, бронеавтоотряда.
Впечатления на гостя это не произвело. Причиной тому, возможно, был толстенький бычок, к которому в эту самую минуту тянулся Прокатчик. Видно было, что человек сильно проголодался с дороги.
— На свежем воздухе, — говорил Прокатчик, — да этакая закуска — ну, до чего же это здорово!.. — И тут же сердито махнул рукой куда-то в пространство. — Нет, не умеем мы отдыхать. Санатории да санатории — а там тебе сразу в зубы расписание процедур, и опять ты как на службе… А какой же это отдых с часами в руках? Правильно ли я сужу, товарищи?
— Вполне разделяю ваше мнение, — сказал профессор, приподнимая стакан молока. — Я — за лоно природы и за ее естественные дары.
— Ну, молочком питаться я не согласен, — рассмеялся Прокатчик, снова с интересом обозревая содержимое коробок, пакетов и банок. — Самое разлюбезное дело, когда на столе полно!
Марина Ивановна, похвалив аппетит гостя, наполнила его тарелку.
— Премного благодарен, — кивнул Прокатчик. — А вы, товарищ Крюков, следственно, всё лето на природе? Позавидуешь вам… Что, отпуск?
— Отпуск особого назначения, — сказал Крюков, и бас его прогремел литаврами. — По решению вышестоящих организаций.
Прокатчик закивал головой:
— Да, надо найти броневик, надо, надо. Приехал помочь вам, друзья. Смею думать, что мало кто знает броневик так, как я.
Проблеск миролюбия погас… Бывший красногвардеец вдруг почувствовал, что ломаться ему больше невмоготу. Всем своим грузным телом он облокотился о стол и, глядя в упор на гостя, сказал намеренно грубо и вызывающе:
— Фамилия-то как твоя?
Прокатчик в недоумении вскинул брови и перестал жевать.
— Я, кажется, назвал себя…
Внезапная перемена в хозяине сначала его озадачила, а потом рассмешила. «Ага, — воскликнул он, доставая самопишущую ручку, — всё ясно! — И небрежно чиркнул фамилию на клочке бумаги. — На, возьми. Ясно, ясно, тебе для продовольственного отчета. Чтобы знали, кому и сколько ты скормил добра… Дай хоть доесть в таком случае!»
Крюков с презрением посмотрел на стриженую голову, опять склонившуюся над тарелкой.
— Федоров… Федоров… — твердил он на разные лады, как бы исследуя фамилию, — Федоров… Так, говоришь, на броневике служил?
Он оттолкнулся от стола.
— Нет, приятель, по бронеотряду тебя не помню. Были у меня шоферы, были пулеметчики, — каждого знал в лицо и по фамилии. А твою личность то ли из памяти у меня вышибло, то ли уж не знаю, что и подумать. Михаил Борисович, может быть, вы… — Крюков придержал слово, чтобы оно сильнее прозвучало. — может, по архивам припомните такого вот Прокатчика?
Фокин нахмурился и не ответил.
— И сколько же времени ты служил на «Двойке»? — иронически усмехаясь, спросил Крюков.
Прокатчик с аппетитом отхлебнул чаю:
— Совсем не служил. С чего ты взял, что я служил на «Двойке»?
Марина Ивановна в недоумении повернулась к Прокатчику.
— Василий Константинович, — тоном сурового упрека сказала она. — Вы же сами мне говорили…
Прокатчик поперхнулся.
— Я? Когда? Что вы! Я говорил вам, что служил на «Двойке»? Да бог с вами, Марина Ивановна!
Крюков встал.
— Ну, вот что, гражданин хороший. — Он шагнул к Прокатчику… — Кончай морочить всем нам голову!
И указал на выход из палатки, светлевший треугольником в пологе.
Однако гость не спешил воспользоваться лазейкой; он допивал свой чай.
— Ну что же ты?
— Брось-ка ты изображать швейцара! — вдруг оборвал его Прокатчик. — Не нуждаюсь. Сам найду выход, когда понадобится.
Он достал платок и вытер губы.
— Скажи мне, бывший командир бывшего отряда, — продолжал Прокатчик, покручивая ус: — с чего это ты надуваешься от важности? Или это на свежем воздухе с тобой такая оказия? А пузырю ведь, знаешь ли, недолго наколоться, да и лопнуть… Когда ты стал командиром бронеотряда, ну-ка?
Крюков не отозвался. Он стоял и глядел поверх головы Прокатчика, всем своим видом показывал, что он шуток над собой не потерпит.
— Молчишь? — Прокатчик усмехнулся. — Отвечу за тебя. Поставили тебя на советский отряд. Так? А это значит, что было это уже в советское время, то есть не раньше октября семнадцатого года. А я побывал на «Двойке» за рулем в апреле. Так чего же ты привязался, а? — Прокатчик отодвинул от себя посуду, и загремела вся батарея банок на столе. — В списках своих меня ищет… из архивов с пылью вытряхивает… Ишь, распузырился!
— Ну, хватит! — прервал его Крюков. — Нагостился, пора и честь знать. Давай, давай, снимайся с якоря!
— Не шуми, Крюков, — сказал Прокатчик, отстраняя руки слишком разошедшегося хозяина. Он встал, и голова его уперлась в полотняную кровлю.
— Не шуми. Кричать на себя не позволю… — Черные глаза его сверкнули. И он медленно, сдерживая волнение, выговорил: — Я Ленина возил…
Все захотели узнать, как это было. Перебрались на лужайку, к речке.
Живое течение реки… Перед глазами смыкаются струи, образуя на водяной глади трепещущий хрустальный гребешок, — и то блеснет листом жести рыбина в глубине; то бултыхнется ком грунта с подмытого берега, а отхлынувшая в сторону волна на мгновение затопит жирные и круглые, как блины, листья кувшинок; то на легкой хворостинке проплывет стрекоза, — это движение реки, непрестанное, как сама жизнь, помогает думать, сосредоточиваться, вспоминать. И не потому ли бывалые люди, попадая в круг слушателей, предпочитают всякому иному месту сбора бережок реки?
Женя притащил брезент, и все с удобством на нем расположились. А Прокатчик остался стоять. Медленно прошелся вдоль края брезента.
— Под вечер третьего апреля, а по нынешнему счету шестнадцатого, — заговорил он, аккуратно, как фигуры по клеткам, расставляя слова, — привел я броневик к Финляндскому вокзалу…
Тут он пытливо посмотрел на профессора, потом на Крюкова.
— А вы-то сами, товарищи, часом, не побывали в тот день на площади?
Профессор улыбнулся, разгладил усы, прикоснулся к бородке.
— Да, — сказал он, — довелось. Удивительный, незабываемый день! Мне оказали честь рабочие нобелевского завода и приняли в свою колонну.
— Я тоже участник встречи, — сказал многозначительно Крюков. Он и теперь еще подозревал в Прокатчике самозванца.
