— Верно! — негромко и вразнобой пронеслось по рядам. — Всю жизнь мечтали!
Афанасьев был увлечен идеей скоростного обучения и поэтому не стал распространяться про штукатурное ремесло.
— Пошли за мной, — сказал он. — Сейчас мы того — в два счета.
Прораб привел нас к большому трехэтажному дому. Внутри стучали молотки, слышались приглушенные голоса. Возле дома стоял без движения транспортер с длинным, прорванным в нескольких местах полотном. Не гудели его шестеренки, не бежали вверх по гибкой и легкой ленте розовые веселые кирпичи.
Афанасьев страшно расстроился. Лицо у него сразу помрачнело. Нельзя было без сожаления и боли смотреть на этого человека. Потрясая над головой маленькими жилистыми кулачками, прораб заявил, что его подвели под монастырь, зарезали без ножа, бросили в грязь и растоптали сапогами. Пал Палыч был спокойным и уравновешенным человеком, но и он не выдержал.
— Послушайте, — сказал он, — может, мы поможем вам как-нибудь?
Афанасьев сразу же уцепился за эту мысль.
— Ну, спасибочко вам, выручили, — поспешно сказал он. — Сегодня потаскаете кирпичики, а завтра починим транспортер. Как Афанасьев сказал, так и будет!
Афанасьев проявил небывалую прыть и тут же нашел всем нам работу. Одним велел носить кирпичи для печек, другим — гасить известку.
— Вы, Пал Палыч, не волнуйтесь, — сказал он. — Ребятам деньжат подбросим. У нас с этим дело того… одним словом, калькуляция.
Прораб вытащил из нагрудного кармана замусоленную записную книжку и ткнул пальцем в то место, где была калькуляция. Пал Палыч не стал проверять записи. Для нас главное не деньги, а производственная практика. Мы дали понять это прорабу с первого шага.
Мне и Леньке Курину досталось носить кирпичи. Дело это было совсем легкое и веселое. Прижмешь к груди пяток кирпичей и одним махом на третий этаж. Можно сто лет носить и то не устанешь!
Мы соревновались с Ленькой на выносливость и быстроту. Ленька возьмет пять кирпичей, а я, назло ему, — шесть. Ленька — шесть, а я семь. Бегали мы так, что под ногами плясали сходни и вниз сыпалась глина и всякая мелкая чепуха.
Ленька обошел меня на два круга. Но это совсем не значит, что он победил. У меня ноги короче, чем у Леньки. Настоящий судья или, как его еще называют, арбитр, должен всегда судить объективно и делать скидку на ноги.
Наш бег с каждой минутой становился все тише, а кирпичи все тяжелее. У меня уже давно кружилась голова и подламывались ноги. Но все равно я не бросал работу. Пока Ленька не упадет и не запросит пощады, я не сдамся!
Пал Палыч вместе с ребятами из седьмого-б ссыпал в яму известку. Оттуда летела во все стороны белая едкая пыль. Мальчишки прицепили к своим носам намордники из носовых платков, то и дело чихали и отплевывались. Им тоже было несладко.
Пал Палыч вынул из брючного карманчика большие на медной цепочке часы и крикнул:
— Перекур!
Нам очень понравилось это простое рабочее слово. Оно сразу сделало нас чуточку взрослее и самостоятельнее. Курить, конечно, никто не думал. Мы были некурящие. Мы сидели рядом с Пал Палычем и болтали, кому что вздумается. Пригревало солнце, внизу синел широкий в этих местах Вилюй. У самого берега, зацепившись за кусты, послушно стояли облака.
Все утро я думал о своем доме. Теперь все это как-то само собой улеглось, ушло куда-то в сторону и прихоронилось там до поры. Ничего со мной не случится. Разве я тут один! Я смотрел на ребят и думал: хорошо, когда рядом друзья. Порой они бывают несправедливы и могут даже побить. Но все равно, с ними легче на свете жить и дышать.
Только Леньки Курина не было рядом с нами. Подвернув до локтя рукава рубашки, Ленька ходил вокруг испорченного транспортера, ощупывал с видом знатока болты и шестеренки.
Ленька всем и на каждом шагу говорил, будто разбирается в технике лучше всех. Этой чепухе, как ни странно, поверили. Когда в школе портилась розетка или перегорали пробки, всегда говорили: «Позовите Леню Курина. Он сделает». Подумаешь, большое дело — починить пробки! Если на то пошло, я разбираюсь в технике не хуже его. В том году, например, я изобрел мышеловку и она даже ловила мышей. Но я не звонил об этом по всей школе, потому что скромность украшает человека.
Ленька походил вокруг транспортера, будто мышь возле моей мышеловки, а потом залез под полотно и лег на спину, как шофер.
Ленька бережет ботинки и поэтому ходит босиком. Мне видна Ленькина нога с твердой желтой пяткой и сплющенными пальцами. Вот Ленька отогнул большой палец, будто что-то напряженно рассматривает и думает — так это или не так? На лице Леньки, которого я, конечно, не вижу, — раздумье и смутная надежда. Хлоп! — и палец снова стал на свое прежнее место. Ленька нашел то, что искал, и принял решение. Ступня Леньки деловито качнулась вправо и влево: «Сейчас мы все сделаем. Будьте здоровы!»
Что произошло под транспортером дальше, проследить я не успел. Нежданно-негаданно прибежал наш старый знакомый Ваня и передал нам страшную весть. Афанасьев или Афоня, как называл Ваня прораба, обвел нас вокруг пальца. Он даже не помышлял делать из нас в два счета штукатуров. «У меня тут не курсы, а производство, — заявил Афоня. — Пускай и за кирпичи благодарят». С транспортером, под которым лежал сейчас великий механик Ленька, тоже было совсем не так. Испортился он не вчера, не позавчера, а три месяца тому назад. И вообще, как заявил взволнованный и запыхавшийся Ваня, это был не транспортер, а гроб с музыкой.
Такого мы не ожидали. Все решили, что Пал Палыч немедля возьмет свою толстую, похожую на букву «Т» палку, и пойдет бить обманщика и эксплуататора. Если Пал Палычу придется туго, мы поможем. У нас — один за всех и все за одного.
Но странное дело — Пал Палыч даже и не думал вооружаться своей палкой.
— После обеда я с ним поговорю, — сказал Пал Палыч. — А сейчас — марш по местам!
Работа потеряла для нас всякий интерес. Мы уже не бегали по сходням, как сумасшедшие, и отдыхали, когда нам вздумается. Вначале Пал Палыч покрикивал на нас, а потом махнул рукой. Он и сам понимал, что работать из-под палки нельзя.
Ленька отнес кирпичи два или три раза и вообще бросил работу. Он снова залез под транспортер и сидел там до самого обеда. У Пал Палыча тоже вдруг пробудился интерес к технике. Он сел возле Леньки на корточки и давал ему советы, будто главный консультант. Ленька огрызался из своего укрытия и, видимо, делал по-своему. На месте Пал Палыча я бы уже давно надавал этому Леньке по шее.
После обеда Пал Палыч поймал вероломного прораба Афанасьева возле столовой, вежливо взял его под руку и повел в лес. Мы подождали немного, но криков и стонов так и не услышали. Видимо, Пал Палыч уволок прораба в самую чащу.
Мы были несовершеннолетние и поэтому на работу после обеда не пошли. Ребята из нашей палатки сели к столу резаться в домино, на высадку. Я достал из рюкзака книжку и лег на кровать.
Ленька Курин по-прежнему корчил из себя делового человека. Он раздобыл где-то плоскогубцы, молоток, разводной ключ и отправился к своему транспортеру. Чем это закончится, я знал заранее. Однажды Ленька разобрал дома швейную машину и ее потом не смог сложить ни один нормальный человек.
Книжка попалась нудная и я сразу же уснул. Мне снова снились короткометражные сны. Легкие, спокойные и по-домашнему уютные. Я сидел на кухне возле большой сковороды с жареным мясом, болтал ногой и рассказывал маме, как я жил в новом поселке, как меня единогласно избрали старостой общежития, как носил на третий этаж тяжелые кирпичи и обогнал на целых два круга Леньку Курина.
Когда я проснулся, ребят в палатке уже не было. В квадратное окошко напротив меня светило красное закатное солнце. Где-то в стороне слышались короткие глухие удары — ребята играли в волейбол. К ребятам я не пошел. Меня не принимали в игру, если даже было пустое место. Я зевал мячи и не умел тушить через сетку. У меня были короткие ноги.
Но сегодня это не огорчило меня, потому что счастье не в ногах. Я решил пройтись по берегу Вилюя, еще раз вспомнить свой сон и подумать о своей жизни. То, что я видел во сне, могло быть и наяву. Нужно только выработать определенные черты характера и навсегда покончить с трусостью. В самом деле, чем я хуже этого Леньки!
Солнце садилось за гребешок леса. По реке от одного берега к другому разлилось вечернее зарево. Вначале река была огненно-красной, затем, когда солнце задело горящим краешком за острые вершины деревьев, стала фиолетовой, затем совсем синей и густой. На берегу стало холодно и неуютно, будто у догоревшего костра.
На взгорье темнел пустыми окнами наш недостроенный дом. Интересно, что там делает великий механик Ленька? Я посмотрел еще минутку и пошел на разведку. Главное, чтобы Ленька не увидел. Подумает, что я и в самом деле интересуюсь им.
