Спрашивать ничего не пришлось. Ярослав полулежал, откинувшись на старые тазы и вёдра, неловко подогнув правую руку, абсолютно белый и как будто неживой. Внутри у Сергея всё опустилось от страха, в одну секунду он оказался в комнате, принялся тормошить Ярослава, бить по щекам. Через минуту, показавшуюся Сергею бесконечной, мальчишка открыл глаза и посмотрел на него абсолютно бессмысленным взглядом. Сергей вздрогнул. Теперь он уже был на стороне Ярослава, что бы ни произошло до этого. Что бы он ни натворил, всё равно это всего лишь ребёнок, который не заслуживает таких мучений. Сергей поглубже вдохнул и, как можно спокойнее, спросил:
— Как ты себя чувствуешь?
Ярослав молча смотрел на него и, кажется, не понимал, что происходит.
— Вставай, уйдём отсюда, — Сергей начал поднимать Ярослава, но тот никак не мог встать, к тому же из носа у него вдруг пошла кровь, капая на грудь и живот, растекаясь по хирургическому шву под рёбрами. “Как он тут не замёрз без рубашки”, — подумал Сергей. Потом кое-как поднял Ярослава и, почти волоча за собой, довёл до умывалки, смыл кровь и разводы от слёз. Он всё время что-то говорил, но мальчишка никак не реагировал. Тогда Сергей отвёл Ярослава в воспитательскую, уложил на свой диван и пошёл за одеялом. В комнате, где жил Ярослав, на тумбочке сидел Юра Шнайдер и заклеивал очки скотчем. Сергей взял одеяло с кровати Ярослава и спросил:
— Ты не знаешь, что случилось?
— Знаю, — отозвался Юра, подслеповато щурясь. — Сегодня Ярик с Женькой ходили провожать Инну Яковлевну. Она до Вас работала. Только Женька учится во вторую смену, а Ярик — в первую. Вот он и прогулял.
— И вас за такую ерунду наказывают? — Сергей задохнулся от возмущения.
— Это не ерунда, — спокойно сказал Юра, — это прогул. Он ведь отпрашивался, а ему запретили.
— Ну а Женя где сейчас?
— Женька точно в школе, — уверенно отозвался Юра, — им сегодня какой-то спектакль привезли. Все к восьми только вернутся. Сегодня даже ужин позже. А потом она будет туалет мыть. Вера Ивановна при всех сказала. Теперь если Женька не станет, Вере кто-нибудь настучит. Так что помоет, никуда не денется.
Сергей постоял молча, посмотрел на Юру и вышел. Говорить что-то было бесполезно. Вспомнился сосед, уверенный, что здесь трудные дети. Знал бы он, какие здесь взрослые! Да тут же свихнуться можно! Что там думает бабка Ярослава? Почему она его до сих пор не увезла к себе? А может, просто полагает, что с ним всё в порядке, а, когда узнает правду, мальчишку заберёт? Надо взять адрес и написать. Или съездить самому, если не очень далеко. Бабка всё-таки, родной Ярославу человек. Неужели его, Сергея, мать не взяла бы Сашку, если бы тот осиротел? Быть такого не может! Сергей вспомнил мать. Они не виделись неделями, хоть и жили в одном городе, но Сергей всегда знал — можно прийти в любое время, ему будут рады…
Ярослав лежал ничком, уткнувшись в ветхую диванную обивку и беззвучно плакал — только плечи вздрагивали. Сергей сел рядом, погладил его по голове.
— Сволочи, — сказал Ярослав, захлёбываясь слезами, — фашисты! Я вас ненавижу!
— Всё хорошо, — без особой уверенности пробормотал Сергей, укрывая трясущегося не то от холода, не то от плача Ярослава одеялом, — всё будет хорошо.
— Я убегу, — сообщил Ярослав, не поворачиваясь. — Я здесь жить не буду. Вы ничего не сделаете! Вы меня не найдёте!
Сергей молчал. Ему нечего было сказать. Оставалось только ждать, когда мальчик успокоится. Поплачет и уснёт. Он сидел рядом, гладил Ярослава по голове и молча слушал, как тот вновь и вновь говорит, что ненавидит всех и хочет умереть. Потом Ярослав всё-таки заснул. Сергей осторожно встал и вышел в коридор — встречать вернувшихся со спектакля детей…
“Всё будет нормально, — думал он о Ярославе, — главное, чтобы в комнате горел свет. Он проснётся, увидит, что светло, и успокоится. И, может быть, всё будет хорошо. Детская психика восстанавливается лучше, чем взрослая”.
Ярослав открыл глаза и удивлённо огляделся. Он не мог понять, где находится. В комнате было светло, мирно тикали часы. Ярослав приподнялся и увидел, что спиной к нему за столом сидит Сергей Фёдорович, а сам он лежит на диване, укрытый одеялом. Ему было тепло и уютно. Комната оказалась воспитательской и, хоть Ярослав не мог вспомнить, как он сюда попал, его это почему-то порадовало. Спать не хотелось, но и вставать не хотелось тоже. И думать не хотелось. Вдруг от мыслей или движения покой разрушится? Этого нельзя было допустить, это было волшебное ощущение. Но откуда оно здесь? Ярослав присмотрелся к Сергею Фёдоровичу и вспомнил: вот так же он иногда засыпал с книжкой на диване в комнате родителей, а когда просыпался, первое, что видел — отца, сидящего за своей диссертацией. И свет в комнате, и тиканье будильника — всё было из той, прошлой жизни. И покой, тепло — тоже оттуда. А это просто подделка. Подмена, в которую можно поверить только со сна. Ярослав закрыл лицо ладонями. Стало горько. Как будто Сергей Фёдорович посягнул на что-то, на что не имел права. Хотя при чём тут он? Ярослав всхлипнул и Сергей Фёдорович тут же обернулся, встревожено глядя на него:
— Как спалось, Ярослав?
— Плохо.
— У тебя что-нибудь болит?
Ярослав прислушался к своим ощущениям и понял, что болит голова. Гудит, как будто он ей ударился. Почему как будто? Ударился! О край ванной в комнате, где его закрыла Вера Ивановна! Ярослав за одну секунду вспомнил всё, что случилось, и глаза его расширились от ужаса.
— Всё хорошо, — Сергей Фёдорович присел рядом, — не волнуйся. Больше с тобой такого не произойдёт. Давай сейчас чаю попьём. Или ты кушать хочешь?
Ярослав помотал головой.
— Тогда чай. У меня в кармане даже немного конфет есть.
Ярослав кивнул. Сергей Фёдорович аккуратно поднёс ему стакан. Толстое стекло приятно согрело руки, Ярослав посмотрел на дымок и сделал первый глоток.
— Пей, пей, — сказал Сергей Фёдорович. — Чай — штука полезная. Можно сказать, иногда просто оживляет. Ах, да, — он порылся в кармане и вытащил оттуда конфету. — Вот, на, шоколадная.
Конфета называлась “Буревестник”. Ярослав улыбнулся — точно такими же конфетами его угощала последний раз Инна Яковлевна. Он развернул фантик и вдруг почувствовал, как по щекам потекли слёзы.
— Всё нормально? — Сергей Фёдорович озабоченно смотрел на Ярослава.
— Да, — Ярослав вытер глаза краем покрывала. — Мне просто так в жизни не везёт… Так не везёт, что жить не хочется. Что бы не сделал, потом плохо…
— Да и мне, честно говоря, не везёт, — вздохнул Сергей Фёдорович. — Но везение или невезение — вещи относительные. Важнее, как человек к этому относится. Я думаю, главное — цель в жизни не потерять. У кого есть цель, тот после любого падения встанет и дальше пойдёт. У кого нет — тот пропал. Вот так.
— У меня есть цель, — сказал Ярослав уверенно.
— У меня тоже, — задумчиво произнёс Сергей Фёдорович. — Хотя жизнь моя сейчас — странная штука. Вдруг находишь смысл там, где его и представить не мог, а то во что верил, оказывается ерундой… И самое сложное: когда старое потерял, а нового ещё нет. Не наросло… Тут легче всего сломаться…
Ярослав удивлённо смотрел на Сергея Фёдоровича. Тот поставил свой стакан на стол и расправлял фантик от конфеты.
— Знаешь, что меня утешает? Что не старый ещё. Ещё ничего не поздно… А испытания у всех бывают. Иногда они даже на пользу. Закаливаешься так, что ничего уже не страшно.
— А мне всё равно страшно, — вздохнул Ярослав. — Я вот Веры Ивановны боюсь. И раньше боялся, а теперь даже лицо её вспомню — тошнит… Злая она. Какая-то злая и очень сильная. Я раньше таких никогда не видел.
Они помолчали. Странно, но спать Ярославу совсем не хотелось. А хотелось поговорить с Сергеем Фёдоровичем. Просто так, ни о чём, или о чём-то важном. Но поговорить. Пусть ночь длится как можно дольше. Пусть детский дом будет спящим и пустынным, а утро и смена Веры Ивановны никогда не наступит… Сергей Фёдорович внимательно смотрел на Ярослава, а потом вдруг спросил:
— Я только одного не понимаю. Если ты так боишься темноты, зачем вообще в эту ванную пошёл? Ну, сделал бы что-нибудь. Убежал бы, например, а вернулся вечером в мою смену. Мы бы уж как-нибудь разобрались.
Ярослав растерялся.
— Я сначала не подумал, а потом меня уже Краб с Арнольдом потащили, от них не вырвешься. Да и воспитатели между собой всегда договориться могут. Откуда я мог знать, что Вы меня ещё хуже не накажете?
— Да, — грустно проговорил Сергей Фёдорович, — я же монстр, выкручивающий детям руки. Совсем забыл…
— Нет, — возразил Ярослав, — Вы хороший. Вы меня простите, пожалуйста. Я просто ошибся.
— Да я не в обиде. Собственно говоря, я даже догадываюсь, в чём дело…
— Да? — Ярослав насторожился.
