в заводскую газету, чтобы все прочитали. Представляешь ее положение?.. Конец света. А домой их знаешь кто привез?.. Удивишься — тот же Куприянов! Он теперь на колесах, у него свой «жигуленок». Вот он их и прикатил. После этого два раза наведывался, один раз с бутылкой, когда Лизок была одна дома. Давал ей юридические советы, как себя вести в суде. Предложил устроить Костю на работу. Снова начал ее клеить. А та забыла про все и пускает его в дом.
— Ну курица, — зло сказала Глазастая. — Когда выйду из больницы, первым делом угоню у него колеса и разобью.
— Что ты… С ним лучше не связываться, — испугалась Зойка. — Он обязательно докопается, кто это сделал.
— А я не боюсь, — ответила Глазастая, — пусть докапывается. Поиграем в кошки-мышки, кто кого.
— Нет, что ты, Глазастая, не надо. Он страшный. От него всего можно ожидать. Вот послушай. Я не хотела тебе про это говорить, но раз так… Мы сидели с Лизой вдвоем. Было уже поздно, Костю ждали. И я ей говорю: «Теть Лиза, ну зачем вы Куприянова пускаете, он же гад». Прямо так и бабахнула — гад! А я сидела спиной к двери, а она лицом. И вдруг вижу, она встает, глаза расширились от страха, и смотрит мимо меня. Я тоже оглянулась… А в дверях… Куприянов. Стоит, ухмыляется. «Ты как вошел?» — спросила Лиза. «А там дверь была открыта, — ответил. — Вы, женщины, народ легкомысленный, не боитесь ни бандитов, ни жуликов. А между прочим, зря. Они не только в сказках живут». Подошел ко мне, потрепал по щеке и вдруг как ущипнет.
Мне больно, я вскрикнула, а он рассмеялся.
А он все наврал про открытую дверь. Я точно помнила, когда заходила, дверь плотно закрыла и слышала, как замок щелкнул. Я обратила на это внимание, потому что когда я вышла, то в подъезде не горел свет, и мне показалось, что в темноте кто-то притаился, ну точно, я слышала чье-то дыханье, даже крикнула: «Тут кто есть?» Никто, конечно, не ответил, и только Лиза открыла мне, я сразу за двери. Значит, он стоял в подъезде, а когда я закрылась, отмычкой отпер, вошел и подслушал наш разговор. Так он знаешь, что после этого сделал? Решил меня убрать!..
— Как убрать? — не поняла Глазастая.
— Ну… убить, понимаешь?.. Подстерег около дома, а когда я стала переходить улицу, рванул на меня машиной. Я еле отскочила. А он открыл двери и смеется: «Я, — говорит, — хотел тебя попугать…» Потом схватил меня за руку, как сжал и говорит: «Со мной лучше дружить, поняла?.. Еще раз меня обзовешь гадом — кранты тебе…» Хлопнул дверью и уехал. А я и вправду почувствовала, что он может убить запросто. Так что ты, подруга, держись от него подальше.
— Это уж мое дело, — ответила Глазастая. — Ты меня предупредила, я намотала, а дальше разберусь сама. Ну, продолжай, а то скоро обход дежурного врача.
— Ладно, — заторопилась Зойка, — скоро конец… Костя вначале проявил себя нормально. Когда они вернулись из милиции, усадил ее на стул, ноги у Лизы не слушались, стянул разодранные колготки, смазал колени йодом, напоил чаем и уложил в кровать. Вдруг спросил: «Тебя что, мент ударил?» Она ему ответила, что не помнит, вроде бы стукнул ее и орал: «Пьянь». Тут Лиза рассмеялась, про «пьянь» — это у нее вроде как юморок. И тут, говорит Лиза, что-то в лице Кости дрогнуло, вроде у него слезы набежали, но он сразу же резко от нее отвернулся. Я считаю, это возможно, а ты?
— А я в этом уверена, — ответила Глазастая. — Слаб человек.
— Но это в нем мелькнуло и пропало, — вздохнула Зойка. — Он снова озверел, когда Лиза спросила: «Испугала я тебя?»
— Не обрадовала, — ответил. — Зачем ты это сделала?
Она промолчала, ей вдруг стало стыдно, когда она вспомнила все, но призналась: «Я, — говорит, — хотела, как ты, все пройти. Ты, Костик, не сердись. Глупо. Моя жизнь — одна глупость». — Зойка замолчала, в ее ушах теперь беспрерывно стоял голос Лизы, нет, он был не жалостливый и не печальный, а какой-то проникновенный, звучал в Зойке и мешал ей спокойно жить.
— А потом, Глазастая, Лизок завела свой старый разговор, и он опять озверел. Говорит ему вдруг, что, когда ее схватил мент, она поняла, можно жить! И ты будешь играть на саксофоне. Станешь настоящим музыкантом. У тебя, говорит, вся жизнь впереди. И вдруг, как дурочка ненормальная, вроде меня, запела: «Не надо печалиться, вся жизнь впереди, ты только надейся и жди!» Представляешь, как он озверел?! Заорал: «Ну ты непробиваемая!» Вскочил, схватил саксофон, распахнул окно, чтобы его выбросить.
— И выбросил? — спросила Глазастая.
— Нет, не смог. Сунул Лизе саксофон и крикнул: «Продай его!.. И чтобы больше ни слова про это! Усекла?..» А тут я услышала через стенку, что он это орет, и думаю, надо сходить к ним, хотя мне и страшно. Но думаю, надо же чем-то помочь Лизе, не стукнет же он меня при ней. В общем, набираюсь храбрости, звоню. Сама трясусь. Прямо колотун. Но уже заранее приготовила улыбочку. А он открыл дверь, глаза бешеные, губы ползут вбок, кривятся, и дырка в зубах видна. Обычно он теперь никогда не разжимает губ.
— Он поэтому и не разжимает, чтобы дырку никто не видел, — догадалась Глазастая.
— Точно. Ты права… Счас, думаю, порвет меня на куски. А он ничего, повернулся и ушел на кухню. А я вплываю в комнату. Вижу, Лизок лежит в кровати. Удивляюсь, спрашиваю: «Теть Лиз, вы что, заболели?» Я же еще не знала, что случилось, это потом она мне все выложила. А она не откликается, лежит в обнимку с саксофоном и укачивает его, как ребеночка. Я застываю, пугаюсь, что это она? Смотрю. Не шевелюсь, ничего не говорю. А она качает, качает саксофон, вот так она укачивала Костю, когда он был маленьким. Вдруг слышу ее голос: «Зоя, не грызи ногти, ты же обещала». А я правда ей обещала, но я отключаюсь, грызу, не замечая. Смотрю на нее, она манит меня пальцем. Подхожу, наклоняюсь, а самой страшно, она шепчет на ухо: «Посмотри, что там делает Костя? Только тихонько, чтобы он тебя не увидел». И отталкивает меня, чтобы я шла. Мне ее поручение не очень, но ползу. Заглядываю на кухню, Костя стоит у окна ко мне спиной. — Зойка замолчала. Она вспомнила, что тогда подумала, ей захотелось сказать об этом Глазастой. У нее от волнения перехватило дыханье, и она почему-то
