Три чашки выпил Христо и до самого вечера сидел в кофейне. Уж свет стали зажигать, вдруг слышит Христо, кто-то сзади сказал:
– Элчан-Кайя!
Обернулся – видит, за столиком два моряка-парусника и один говорит другому:
– Иду я судном, думал, уж с дороги сбился, а ведь берегом иду. Вот уж должен быть Элчан-Кайя. Прошел уж два тополя – нет и нет Элчан-Кайя. Так и в порт пришел. Повалило, видать, штормом каменный корабль.
– Э, брось масал рассказывать, – сказал другой. – Сколько лет стоял, не может этого быть. Проспал ты или пьян был. Не ушел же в море Элчан-Кайя на каменных парусах?
– Спроси моих людей, – говорит тот, – коли не веришь. Никто не видал. Пойди, найдешь каменный корабль – я тебе на него мое судно меняю.
Тут они встали и вышли.
«Ну, – думает Христо, – значит, верно. Дождусь ночи и пойду за кладбище в степь».
VIII
Зашел Христо домой, крикнул собаку и пошел мешки стеречь.
Луна взошла и тихую ночь привела. Светит лунная дорога на море, и как капля крови рдеет маяк на молу.
А Христо ждет, чтоб смолк город, угомонился б народ, заперся бы в домах. Высоко уже взошла луна. Вот и город замер, только чуть хлюпает зыбь под пристанью. Нашарил Христо старый чугунный колосник, взял под мышку и тихонько свистнул собаку.
Спит город в белых улицах, а Христо в тень прячется, пробирается закоулками на большую дорогу.
Вот и кладбище татарское. Стоят татарские могилы, каменные столбы на могилах, и чалмы высечены. Блестят на луне.
Покосился Христо на каменные чалмы и позвал собаку поближе. Потрепал по спине.
Вот оно место.
Огляделся Христо быстро кругом и вонзил колосник в землю. Раз, раз! Летит земля комьями. Торопится Христо узнать, есть ли золото, не померещилось ли. Рвет землю, рук не слышит. Тычет колосником. Чует только, как стоят за спиной чалмы на кладбище.
Уж с четверть проковырял Христо. Нет золота.
– Трелля, трелля! – говорит Христо, – привиделось! – А сам все бьет землю злее и злее. И вдруг лязгнул колосник, и блеснуло на луне золото. Христо сразу в пот бросило. Кинул он колосник, выхватил из земли червонец и зажал в кулак. Оглянулся на кладбище.
Спокойно стоят каменные чалмы за оградой, блестят на лунном свете.
В ушах это звенит, или двинулось там что?
– Филе, Филе, – шепчет Христо, – чужой, чужой!
Насторожилась собака, напружилась. Уркнула глухо.
Нет, все спокойно. Никого.
Запустил Христо горсть в ямку, ухватил червонцы и сунул не глядя в карман. Скорее заровнял ямку, притоптал ногой и бежать прочь.
IX
Как вор прокрался в порт, за мешки, за брезент и тут вынул из кармана червонец. Старая мусульманская монета, а чистая как вчерашняя. Горит, на луне нежится. Погладил ее Христо и опять в карман.
Тяжелый карман. Звенит, раскачивается, говорит в нем золото. Не утерпел Христо, снова вынул золотой: поглядеть, на руке взвесить. Поцеловал Христо золотой – спрятал. Двенадцать раз за ночь вынимал Христо золото, чтоб поверить, чтоб порадоваться.
Чуть светать стало – пошел домой. В карманах руки держит, чтоб молчало золото. Услышат люди: откуда у Христо деньги?
«Приду домой, – думает Христо, – найду ему место».
Разве грек не знает, как надо сделать?
– Фира, – сказал Христо жене, – я больной совсем. Никакой нету силы: тянет в животе, и тошно мне.
Жена зажгла свет.
– Что ты, Христо, что тебе дать? Ты красный какой!
– Дай, – говорит Христо, – огурца соленого, мне лучше будет.
Жена побежала в погреб, принесла пару огурцов, а Христо швырнул огурцы.
– Жаль тебе хороших огурцов мне дать. Это не огурцы – жабы болотные.
Три раза Фира бегала, а Христо все больше ругается. Заплакала – бросила ключи.
– Иди, – говорит, – сам, ты как с ума сошел. Видать, болезнь в голову бросилась.
А Христо поднял ключи и пошел. Нарочно ключами бренчит, чтоб не слыхала жена, как золото в карманах переливается.
Пошел в погреб. Вырыл в углу яму, схоронил золото и засыпал землей, а сверху картошкой закидал. Один только червонец оставил Христо.
X
А когда ушла жена на базар, Христо вышел, запер двери и побежал на слободку к старому еврею.
Еврей жил на самом краю в последнем доме. Древний старик. Весь в белой бороде как в снегу.
Христо вошел в темную комнату: одно маленькое окошко и то рядном завешено.
Еврей посмотрел на Христо красноватыми глазками, и показалось Христо, что он все знает: и про клад, и про Элчан-Кайя.
И подумал Христо: «Задушить еврея».
А старик сидел, барабанил сухими пальцами по столу, брякал ногтями и смотрел, моргая, на Христо.
Минуту Христо стоял и дышал, как корова, и сказал наконец:
– День добрый!
Разве грек не понимает, как дело делать?
– Здравствуй, – сказал старик и сложил руки под тощим животом, а пальцы один вокруг другого бегают.
– Вот, – говорит Христо, – дядя мне из Турции с верным человеком деньги послал. Старые деньги.
И показал Христо турецкий червонец.
Еврей подошел к окну, отдернул рядно и поглядел на червонец. Стукнул о подоконник.
– Старые деньги, – сказал старик. – Крепкие деньги.
Попробовал на зуб:
– Каменные это деньги.
Христо кровь в голову бросилась, а старик задернул рядно.
– Хочешь двадцать рублей?
Отсыпал он Христо двадцать серебряных рублей. Христо завязал их туго в платок, забил в карман и пошел прочь, и дверь забыл закрыть.
Раньше жены вернулся Христо. Достал лопату и наточил ее на камне, наточил как бритву. Обернул ее мешком и сунул под крыльцо.
На ночь взял с собой лопату, свистнул Филоса-собаку и ушел в порт.
Ночь стояла тихая, звонкая. Тугой свежий воздух стоял над степью. Как Христо не таился, ярко щелкают сапоги по камням. Снял Христо сапоги и босиком засеменил по холодной дороге. Собака сидит сторожит, а Христо роет. Хрустит лопата, а грек оглядывается, не идет ли кто. Но вот уже отрылся клад, блестит, как золотая лужа на луне. Глянуло золото Христо в глаза. Шире, шире раскопать! Уж не оглядывается Христо ни на дорогу, ни на кладбище: тычет лопатой, кидает наотмашь землю. Шире бы, шире открылось золото! Вот уже круглым озером стоит и золотой рябью играет на луне, как шевелится все. Глядит Христо и думает:
«Мое, мое это озеро!» И стал руки окунать в золото. Вот оно, вот, как вода, как море переливается. Ниже, ниже наклоняется Христо. По локоть закопал руки. Вот оно, глубокое льется, всплескивает звонкими плесками.
И бросился Христо в озеро, лег и греб под себя золото. Золотыми брызгами летели на луне червонцы и падали со сладким звоном. Нырнуть захотелось греку, зарыться с головой. Закопаться в тяжелое золото.
Зарыл лицо в червонцы, огреб руками золото и замер. Прильнул – не шевелится.
И вдруг слышит: шелохнулось что-то внизу и хрустнули под спудом червонцы. И тут вспомнил Христо про руку с кинжалом. Вскочил и прыгнул на землю. Собака с испугу вбок метнулась. Встала, раскорячась, и смотрит на хозяина. А Христо отбежал шагов сорок, оглянулся. Ласково нежится золотое озеро в черных берегах, не шелохнется. На небе луна стоит, лбастая, мирная и будто в сторону смотрит.
– Нет, – сказал Христо, – трелля, трелля: показалось. – И позвал собаку.
Подошел к золоту, стал на берегу: показывает собаке, тычет пальцем в золото и шепчет прерывисто:
– Филе, Филе, чужой!
Собака сторожко стала над золотым озером, потянула носом и вдруг ощетинилась черной шерстью. Глаза налились. Ворчит собака, дышит зло и глаз не сводит с озера.
– Ну, – говорит Христо, – стереги, стереги, Филе.
Схватил мешок, наплескал туда червонцев, а потом стал очертя голову забрасывать золото землей.
Как же! Оставит грек золото у проезжей дороги!
Отошел Христо шагов сто, стал, оглянулся и смотрит. Брови сдвинул. Смотрит, спокойно ли лежит золото под землей. И Филос рядом стоит, вперед подался.
И показалось Христо, что чуть шевелится земля над золотом, и собака оскалилась, заворчала.
Да нет! вздор! Туча по луне прошла. Качается сонная луна на облаках и вот мутится все на земле, шатается.
Плюнул Христо, свистнул весело собаке и пошел с тяжелым мешком.
– В чем дело? – сказал Христо вслух. – Я тебя не трогаю, лежи себе на здоровье. Какое твое дело? Держи свой кинжал заклятый!
А дома закопал Христо золото под картошкой.
И стал думать, как перенести домой весь клад. Так таскать – беда: заметят люди и тогда пропал. Все пропало и все скажут: дурак Христо, болгарин и тот так не сделает.
А! Разве грек не выдумает, как сделать?
XI
В обед сидел Христо дома. Фира ему поставила на стол баклажаны. А Христо говорит:
– И что баклажаны – баклажаны! Вчера были баклажаны. Что у тебя каждый день понедельник? Поди купи полкварты вина. Я тебе расскажу. Радость у нас.
И звякнул по столу рублем.
– Что, что? – кричит Фира, – говори, дорогой мой, хорошенький!
А Христо крикнул:
– Бре! Неси вина вперед.
Выпил Христо стакан. Фира против него сидит на табуретке. В глаза смотрит, трет коленки руками, ждет.
