В голосе Анатолия почувствовал Володя то же самое отчуждение, которое уже было когда-то в давние времена. Он, первоклассник Володя, стоял тогда рядом с огромным Анатолием, а тот всё ждал и ждал мучительницу свою – Зинаиду. Неужели эти времена повторяются снова!
– Анатолий! Вовик! – послышался от набережной, от моста, зов Зинаиды.
Она быстро шла к ним, почти бежала в полурасстегнутой куртке, с развевающимся шарфом. И Анатолий с букетом в руках тоже бросился к ней, наперерез машинам.
А он, Вовик, остался. Он даже не стал смотреть, как они встретились, а медленно пошёл к троллейбусной остановке.
Он был не нужен им.
***
А вечером мама вошла в дом с новым букетом. И неожиданно спросила:
– Вовка, а где цветы? Куда цветы делись? Мне же их подарили.
Не думал он, что мама станет переживать из-за милицейских букетов. Сама ругала этого милицейского майора, а теперь переживает.
– Ты их что, выбросил? Неужели ты их выбросил?
И Володя согласно кивнул. Не объяснить же, что теперь букеты стоят дома у Зинаиды.
– Вовик, Вовик, что ты наделал! – Мама почти плакала. – А я пригласила его в гости… Он придёт, и как я ему объясню, куда дела цветы… Ладно, – и мама протянула ему деньги. – Сходи погуляй. Купи себе там мороженого какого-нибудь.
Так получалось, что он второй раз за день становился ненужным. Даже собственной матери.
Зато Шурке Абуалиеву Володя был нужен. Очень.
Володя и раньше видел в школе этого семиклассника. На переменах семиклассник почти всегда разговаривал по сотовому и чаще был не один – с приятелями.
Однажды Шурка остался в школе, делал лабораторные работы по химии в химическом кабинете за седьмой класс, и Володя пошёл домой один. Был конец апреля, солнце приятно грело лоб и щёки, и Володя шёл навстречу ему, зажмурившись. Как будто экстрасенс какой – глаза закрыты, а не спотыкается. На самом-то деле он смотрел сквозь тоненькие щёлки. И вдруг его кто-то сбоку спросил:
– Что, со своим хачиком больше не ходишь?
Володя открыл глаза и увидел семиклассника.
– С кем? – не понял он.
– С этим, чучмекским киндервудом.
Семиклассник смотрел на Володю как-то чересчур жёстко – так, что от этого взгляда Володе захотелось отвернуться или сказать что-нибудь плохое про Шурку. Но Володя взгляду не подчинился.
– Почему? Хожу, – проговорил он и упрямо не отвёл глаза.
– А ты сам-то кто? Русский?
– Русский.
– Так-так. Это ещё надо проверить, – сказал семиклассник многозначительно и отошёл.
***
Такой разговор был недавно, а сегодня Володя услышал разговор другой. В перемену он стоял в коридоре у окна, спиной ко всем, и неожиданно услышал:
– Ты сегодня куда?
– А никуда. Опустим там одного. Киндервуда.
– Из пятого, что ли? Который с десятиклассниками на олимпиаду лезет?
– Ага, чтоб не нарывался. Он как раз мимо забора ходит. Землю из-под собак поест…
– Так и я с тобой…
Володя продолжал стоять, не оборачиваясь. Одного из говорящих он чувствовал даже спиной. Это был тот самый семиклассник, с волчьей улыбкой и сотовым телефоном.
О ком они говорили, было понятно сразу. Из пятиклассников только Шурка участвовал в математической олимпиаде и даже там победил.
***
Они шли домой, и Шурка ни о чём не догадывался.
– С тобой бывает так: подходишь к окну, видишь небо, солнце или звёзды и вдруг чувствуешь, что родился для великого дела, для всего мира? Ты такое чувствуешь? Тайные силы? Только они где-то прячутся, внутри… Чувствуешь такое? – допрашивал Шурка.
– Не знаю, – отвечал Володя с сомнением.
Хотя ему тоже стало иногда казаться, что растёт он не просто так, а для чего-то необыкновенного. Только бы знать – для чего. Здорово было бы, например, спасти человечество от космической катастрофы. Или хотя бы просто – кого-нибудь спасти. А то какое-нибудь открытие совершить.
Они шли по улице, и Шурка всё говорил, говорил и не догадывался, какая его подстерегает опасность. Что через несколько минут его могут ткнуть носом в вонючую землю там, где выгуливают собак, и заставить эту землю есть.
Но только этого не будет, потому что вместо Шурки на заброшенную стройку, за забор, пойдёт Володя.
Так он решил и так сделает. Он недавно в книге прочитал, что ещё в прошлые века, если полагалось драться на дуэли раненому, слабому или больному, то вместо него выходил друг. И принимал бой.
Только бы Шурка ни о чём не догадался. А с Володей им будет не так-то просто управиться.
– Ты чего больше всего боишься? – спрашивал Шурка. И сам отвечал: – А я больше всего боюсь, что меня по голове ударят нечаянно или сам ударюсь – и мыслей лишусь. Потому что думать – это самое главное счастье. «Я мыслю – значит, я существую». Ноги или руки там сломаются – пускай, только бы не голова!
И тут Володя его перебил:
– Я забыл, тебя же Анатолий просил зайти, прямо сейчас. Ты ему зачем-то срочно нужен. Он мне утром, до школы, позвонил.
– Я? – удивился Шурка. – Зачем?
– Не знаю, пусть, сказал, немедленно после школы ко мне.
– А ты?
– Он тебя одного звал, так и сказал: пусть приходит один.
Шурка поверил и пошёл в противоположную от забора сторону. Володя постоял немного на углу, посмотрел, как он уходит, а потом свернул к заброшенной стройке.
***
Там, за дырявым забором, валялись пыльные куски бетона, ржавые гнутые трубы и был утоптанный кусок земли, куда вечером со всей улицы приводили гулять собак. Володя и раньше время от времени видел там семиклассника с компанией, когда провожал Шурку домой. Эту компанию многие побаивались, старались незаметно обойти их стороной.
А теперь Володя сам шёл к ним.
Семиклассника с жёстким взглядом он увидел сразу. Вместе с ним были ещё двое – высокий, с румяными щеками, и другой, понурый, почему-то всегда уныло смотрящий вниз.
Семиклассник уже издалека улыбался ему, только эта улыбка опять напоминала волчью. А когда Володя молча приблизился и остановился перед ними, семиклассник, продолжая улыбаться, сказал сквозь зубы:
– Вали отсюда! Вали, пока по мордасам не схватил.
Володя отрицательно мотнул головой.
– Я вместо Шурки. – Ему вдруг стало не страшно, а легко, даже весело.
– Вместо кого? – переспросил высокий, с румяными щеками. – Он тебе доверенность выдал, что ли?
– Ага, доверенность землю зубами грызть, – подтвердил понурый.
– Стой, – перебил их семиклассник и снова повернулся к Володе: – Нам тебя не надо. Ты нам этого, киндервуда, приводи, понял? Значит, так, сумку оставь, а киндервуда приводи. Отпустим его? – кивнул он своим и приблизил к Володе лицо, которое опять улыбнулось волчьей улыбкой. – Приведёшь – будешь жить с нами, понял?
Улыбка всё приближалась, наползала на Володю. Володя даже чуть попятился, а потом медленно, будто во сне, размахнулся и несильно ударил ладонью в лицо семикласснику, в волчью его улыбку.
– Я с вами жить не буду, я вас гнать буду! – выкрикнул он и тут же почувствовал удар сбоку, там стоял розовощёкий.
А дальше началась свалка, когда толком не знаешь, чью отбиваешь руку и кто тебя бьёт сзади, когда крутишься между всеми врагами, прикрываешься, отбиваешь удары, нападаешь и кулаки, ноги, плечи действуют автоматически. И Володе уже казалось, что это никогда не кончится, и уже из носа густо капала кровь, и руки были то ли в этой своей крови, то ли в чужой.
И вдруг откуда-то он услышал близкий Шуркин зов:
– Вовик! Вовик, я иду!
Володя приостановился, повернулся на этот зов. И в это мгновение небо озарилось яркой космической вспышкой, а потом рассыпалось на тысячи искр и всё вокруг потемнело.
Дальше он уже ничего про себя не помнил, не знал. Ни Шуркиных криков, ни милицейского свистка, ни топота ног…
***
Ему было никак не проснуться. Он слышал рядом голоса. Порой эти голоса говорили про него, про Володю, даже были знакомыми. Только он не различал их. Услышит на минуту, почувствует страшную боль внутри головы и снова исчезнет, как будто и не существует.
Он проснулся оттого, что кто-то рядом плакал. И открыл глаза. Вокруг были чужие стены, сам он лежал на чужой кровати, в комнате было темно, а в окно светил фонарь. Рядом, на другой кровати, почему-то плакал Шурка, и голова его была забинтована.
– Шурка, ты чего? – спросил Володя и удивился слабости своего голоса. И тут же по запахам догадался: в больнице они, вот где. – Шурка, мы в больнице, что ли? Под машину, что ли, попали? Ты чего, Шурка?
А Шурка повёл себя странно. Он ещё раз всхлипнул, как бы по инерции, а потом приподнялся, посмотрел на Володю, как бы не веря, что это он, и потому вглядываясь, и вдруг закричал необыкновенно радостным голосом:
