— Спасибо, Анечка, — все еще морщась от боли, Алена повернулась к Тамаре. Взяла у нее дощечку с янтарным сучком. Сказала: — Красиво… Но когда человек работает… Папа говорит: таким надо по шее давать! Поняла?
— Я нечаянно! — вскрикнула Тамара, прячась за Алекса.
— А за нечайно бьют отчайно! — жестко сказал Ивас.
— Она же и правда нечаянно. Ведь ей самой нехорошо, — вздохнув, сказала Алена.
— Гля! Чего это ей нехорошо? — изумился Ивас.
— А тебе разве не бывает… ну это… стыдно, если кому-нибудь плохо сделаешь?
Большие серые глаза Алены в упор смотрели в Толькины. Он пожевал губами, будто хотел возразить, но так ничего и не сказал, отвел глаза.
— Ну ладно, — сказала Алена, снова берясь за молоток.
Ивасу захотелось показать всем класс работы. Он заторопился и — ой! — под ноготь большого пальца воткнулась заноза.
Тотчас около него оказалась Аня:
— Ты не бойся, Толик. Я быстро. Я умею.
— Ничего я не боюсь! — огрызнулся Ивас — Я сам!
Но выдернуть занозу не удалось. Пришлось уступить Ане.
Ивас тайком поглядывал на Анино лицо. Оно опять побледнело, будто ей самой сделали больно. «Ишь ты! Меня ей тоже жалко, — с удивлением подумал он. — И крови не боится… А ее все трусихой дразнят…»
Пока он размышлял, Аня остригла ноготь и вытащила пинцетом занозу так, что Ивас и не поморщился.
— Ты… как сестра милосердия, — похвалил он.
Аня покраснела и сказала тихо:
— Спасибо. Меня так папа называл…
Очередь дошла до двух больших ящиков из струганных досок.
— Красота! — сказал Ивас. — Из них можно халабуду сделать.
— А что такое «халабуда»? — спросила Алена.
— Это он так шалаш неправильно называет, — объяснила Тамара.
— Много ты понимаешь! — возмутился Ивас. — Шалаш — это шалаш. Вигвам по-индейски называется. А то халабуда! Построить во дворе или в поле. Там и жить можно. Играть во что хочешь.
— Тогда давай разберем их и спрячем, — предложила Алена.
— Аленка, смотри. Твоя мама пришла! — крикнула Аня.
— Ого, сколько народу, — сказала мама. — Здравствуйте! Вот молодцы! Небось, проголодались? И замерзли. Пошли в дом.
— На работе одни лентяи мерзнут! — крикнул Ивас и смутился. Но этого никто не заметил. А вот идти в дом не захотели.
Вскоре мама сама вышла к ним. Постелила на ящик бумажную скатерть и объявила:
— Все! Перерыв! Кто работает, тот должен есть!
Отказаться от горячего какао с ватрушками ни у кого сил не хватило. А когда покончили с едой, мама спросила:
— Ребятки, вы про уроки не забыли?
— Какие уроки, тетя Вера? — радостно ответили ей. — Завтра — санитарный день. Послезавтра — воскресенье.
— Скоро папа придет. Вот обрадуется! — сказала Алена.
Мальчишки переглянулись. Алекс помрачнел, глаза его беспокойно забегали. А Ивас предложил:
— Давайте этот ящик расколотим, а остальные — завтра.
— Конечно. Рабочий день давно закончен! И куда только профсоюз смотрит? — раздался за спиной громкий голос.
Ивас обернулся. От калитки шел широкоплечий мужчина в коротком полупальто и серой кубанке.
— Привет! Решили меня без работы оставить? — улыбнулся он. — Ну, давайте знакомиться. Аню и Тому я уже знаю. А вас…
— Алеша… Жуков, — опустив глаза, представился Алекс.
— Юрия Павловича сын?… Похож. — И Николай Степанович, как взрослому, пожал Алексу руку. — А ты чей будешь? — повернулся он к Ивасу. — Постой. Да я тебя уже у проходной видел.
— Ивасечко. Толик, — ответил Ивас. — Мама у меня токарем.
— Антонина Васильевна? — улыбнулся Николай Степанович. — Хорошая у тебя мать, Толик. Если хваткой в нее пойдешь, знатный из тебя мастеровой получится!
Толик заулыбался, что-то хотел ответить, но так и не нашел подходящих слов.
— Ну, ребятки, первая смена кончилась. Отдыхайте. Спасибо за помощь. Сейчас я во вторую заступлю.
— И мы с вами хотим! — выпалил Толик.
— Мы не устали, — поддержали его Алекс и девочки.
— Ну что с вами делать, — развел руками Николай Степанович. — Тогда так: я начинаю, а вы заканчиваете. Принеси-ка, Аленка, мой большой молоток.
Николай Степанович не торопился. С интересом, как живого оглядел ящик со всех сторон. Положил набок. Tax! Tax! — дважды стукнул молоток — и стенка ящика отскочила. Еще два точных удара — и легко отвалилась вторая. Дно ящика отлетело будто само собой. А потом пошел стучать молоток играючи: тик-так-тук-ток-тэк! Будто музыкант пробежал молоточками по ксилофону, — отлетая, зазвучали дощечки нотами гаммы: соль-фа-ми-ре-до!
Ребята заворожено глядели на работу Аленкиного отца.
— Вот это да-а-а! — вскрикнули мальчишки, когда, издав басовый звук, отлетела последняя дощечка.
— Как красиво! Пять нот. Квинтет, — тихо сказала Тамара.
— Ну вот, братцы, — улыбнулся Николай Степанович. — Теперь вооружайтесь клещами и выдергивайте гвозди. Только не спешить: торопливость — плохой помощник.
Впятером накинулись с клещами и молотком на дощечки. Хотелось сделать это немудреное дело так же красиво и быстро. Да где там! Пока разделались с одним ящиком, Аленкин отец успел разбить еще три. А когда закончил последний, принялся за ту же работу, что и они. Теперь гвозди, как прежде доски, слушались его беспрекословно. Их будто магнитом тянуло под клещи. А оттуда, описав сверкающую дугу, гвозди один за другим падали точно в фанерный ящичек на земле. Мальчишки даже поспорили: пролетит или не пролетит?
Нет, до конца работы ни один гвоздь не пролетел мимо.
— Вот мастер! — шепнул Ивас Алексу. — Недаром его наш директор завода аж с самого Урала выписал!..
«ГЛАЗА БОЯТСЯ, А РУКИ ДЕЛАЮТ!»
Сопровождаемый Алексом, Ивас осторожно нес перед собой тяжелый фанерный ящичек. Каких только гвоздей там не было! И совсем маленькие, и побольше, и огромные, как зубья граблей. Да разве только гвозди! А сколько разных шурупов, винтиков от ящиков, в которых присылали на завод приборы, болтиков с гайками, стальных пластинчатых и спиральных пружинок, вертушек и еще каких-то замысловатых металлических штучек. Вот повезло! С этими железками да с теми прекрасными досками, которые они с Аленой спрятали за сараем, не только халабуду, а что угодно сделать можно!
— Я знаешь как перепугался, — признался Алекс.
— А то! — усмехнулся Ивас. — Я как увидел его — ну, думаю, сейчас ка-а-ак схватит за шкирку!
— А он ничего, — сдержанно похвалил Алекс.
— Кто? Дядя Коля? — переспросил Ивас. — Сам ты «ничего»! Он мастер! Понял? Мама говорит, что настоящий мастер — это как народный артист!.. А смелый, как черт! Видал, как тогда он на Манькином спуске через доты?! А-а-а! То-то!
Алекс не возражал. Ему самому Аленкин отец понравился.
— Так, выходит, что Алена ему ничего про то… ну на Манькином спуске, не сказала?! И про Аню? И про то, что в школе?
— Гля, он только понял! — насмешливо сказал Ивас. — Алена — девчонка мировая! Язык проглотит, а не пожалуется!..
Когда Толик вошел в дом, там уже зажгли свет. Шурка в своем уголке строил из кубиков крепость. Мама жарила на плите пирожки; с капустой и разговаривала с дядей Климом, своим младшим братом, о работе.
— Такая твердая сталь пошла, ужас! — говорила она. — Резцы так: и садятся. Даже моего запаса не хватает. За день несколько раз приходится затачивать. А время идет. Хорошо токарям на Московском станкостроительном — давно алмазными резцами работают.
— Известное дело — столица! — откликнулся дядя Клим. — Самый лучший инструмент прежде им попадает.
Толик, хотя уже в который раз слышал от мамы об этих удивительных резцах, не удержался:
— Мам, а ты их сама видела?
— На картинке только, — вздохнула мама. — И ничего в нем особенного. Резец как резец. Только на конце крошечка алмаза вкраплена.
— И здорово режет? — надеясь услышать новые подробности спросил Толик.
— А то! Из-под такого резца деталь выходит зеркальная! Девятый класс чистоты. Если после шлифовать станешь — только испортишь!..
Они поужинали. Дядя Клим ушел домой. Мама потушила свет. Шурка уже давно сладко посапывал. А Толик долго еще ворочался, думал о чудесном резце, после которого сталь становится, как зеркало, строил планы, как добыть для мамы такой.
* * *
Ивас с Алексом пришли к Алене и на следующий день, и в воскресенье. Надо было обсудить вопрос, где строить халабуду. Излазили закоулки дворов, но подходящего места не нашли. А пока решили собрать материал в одном месте. Только вот где?
— Давайте я у папы спрошу, — вдруг предложила Тамара. Побежала домой и вскоре вернулась.
— Идите, папа вас ждет.
К удивлению Иваса, дядя Сережа, Тамарин папа, оказался сговорчивым и веселым дядькой. Узнав, в чем дело, он огладил свою черную бороду, подмигнул Ивасу и повел в глубину двора.
