— Это океан! — победно воскликнул Робинзон. И чтобы показать, что он понял правила игры, сам спросил Пятницу:
— Это гигантское руно, где два человека спрятаны, как блохи; это бровь, нахмуренная над глазом моря; это немного зелени в необъятной синеве; это немного пресной воды посреди соленой; это корабль, неподвижно стоящий на якоре. Что это?
— Это наш остров Сперанца! — воскликнул Пятница и предложил следующую загадку: — Будь это деревом, это была бы пальма, потому что ее ствол покрывают жесткие волосы; будь это птицей, это был бы тихоокеанский ворон из-за его резкого лающего крика; будь это частью моего тела, это была бы моя левая рука из-за той верности, с которой она всегда помогает правой; будь это рыбой, это была бы чилийская щука из-за ее острых зубов; будь это плодом, это были бы два лесных ореха из-за того, что они похожи на карие глаза. Что это?
— Это Тенн, наш добрый пес, — ответил Робинзон. — Я узнал его по жесткой шерсти, по лаю, по преданности, по острым зубам и маленьким ореховым глазам.
Но, вспомнив Тенна, которого уже не было в живых, Робинзон почувствовал, как им овладевает печаль и странный ком подкатывает к горлу и мешает говорить.
Пятница это заметил и стал корить себя за бестактность.
Однажды утром Пятница проснулся от того, что его звал голос Робинзона. Он приподнялся и посмотрел вокруг. Никого! Но это ему не приснилось.
Вдруг прямо у него над головой, в ветвях деревца, под которым он спал, крик повторился:
— Пятница! Пятница!
Он встал, вгляделся в листву и увидел, как оттуда вылетела серо-зеленая птица и с насмешливым криком устремилась к небольшой роще, куда друзья почти никогда не заходили.
Ему захотелось узнать, что там происходит, и он тоже пошел в ту сторону. Пятнице не пришлось долго искать. На одном из красивейших растений, тюльпановом дереве, висели гроздья диковинных плодов, которые на самом деле оказались гнездами попугаев.
После полудня он вернулся туда с Робинзоном. Попугаи на ветках тюльпанового дерева громко загалдели, но тут же притихли, увидев приближающихся людей. Робинзон и Пятница остановились под деревом. Вокруг было тихо.
— Я никогда не замечал попугаев на нашем острове, — сказал Робинзон. — Наверное, они прилетели с какого-нибудь острова неподалеку отсюда, чтобы отложить яйца.
Пятница только открыл рот, чтобы ответить, как его перебила чудовищная разноголосица: все попугаи разом заговорили. «Никогда, никогда, никогда», — кричал один. «Прилетели, прилетели, прилетели», — повторял другой. «Отложить, отложить, отложить», — тараторил третий, и общий гул звенел в ушах: — «Острова, острова, острова». Робинзон и Пятница, оглушенные, убежали к прибрежным соснам.
— Впервые после крушения шум голосов мне мешает, — вскричал Робинзон, вспомнивший годы одиночества.
— Шум голосов, шум голосов, шум голосов, — раздался пронзительный голос из ветвей ближайшей сосны.
Пришлось бежать дальше, к морю, где волны бьются об песок.
С тех пор, стоило Робинзону и Пятнице заговорить, насмешливый голос из ближайших кустов перебивал их, повторяя все слова. Робинзон, озверев, всюду ходил теперь с палкой и, срывая злость, метал ее в голоса. Ни в одного попугая он так и не попал, зато нередко видел, как они удирают с воплями, похожими на издевательский смех.
— На самом деле, — сказал Пятница через несколько дней, — я думаю, это хороший урок. Мы слишком много говорим. Говорить не всегда хорошо. В моем племени, у араукан, человек тем мудрее, чем меньше говорит. Чем больше говоришь, тем меньше уважения. Самые болтливые среди животных — обезьяны, а среди людей — дети и старухи.
Тут, почти у самых его ног, раздался крик «Дети, дети, дети!», но он не дал сбить себя с толку. Он показал Робинзону несколько знаков, которыми можно было высказать самые важные вещи.
Например, этот жест означал:
Я хочу спать.
Этот: Я хочу есть.
Этот: Я хочу пить.
Вот еще несколько знаков, которыми друзья обменивались в тишине:
Будет жарко.
Пойдет дождь.
Внимание!
Надо прятаться!
Надо уходить!
Там пекари.
Там птица.
Несколько недель Робинзон и Пятница не разговаривали. Как-то утром, когда птенцы попугаев уже вылупились из яиц и научились летать, на берегу состоялось шумное собрание. Потом, в тот самый миг, когда выглянуло солнце, птицы разом поднялись в воздух, и большое круглое зеленое облако, похожее на яблоко, все уменьшалось и наконец скрылось за горизонтом.
Робинзон и Пятница снова стали говорить. Они были рады слышать звук своих голосов. Но то, что случилось, пошло им на пользу, и часто по обоюдному согласию они замолкали и общались только знаками.
Козы, которых Робинзон когда-то приручил и запер в загоне, давно одичали. Но, как почти все животные, обитающие на свободе, они сбились в стада. Вожаками у них стали самые сильные и мудрые козлы. Эти вожаки, в свою очередь, подчинялись огромному и могучему козлу-королю по имени Андоар.
Когда стаду угрожала опасность, оно собиралось на вершине холма или на скале. Все животные пригибали головы и встречали врага непреодолимой преградой рогов.
Пятница придумал интересную, но очень опасную игру. Он боролся с козлами, отлавливая их поодиночке. Если они бежали, он ловил их на бегу. Он хватал их за рога и валил на землю. Побежденных противников Пятница отмечал, повязывая на шею ожерелье из лиан.
Так случилось, что во время охоты за одним из козлов Пятница подобрал в скалах маленькую козочку со сломанной ногой. Козочка была совсем молоденькая, беленькая, рога у нее еще не выросли. Пятница наложил ей шину из двух палочек, которые он привязал к сломанной кости. Возможно, коза постарше и поумнее привыкла бы к этому устройству, мешавшему согнуть колено. Но маленькая Анда (так ее назвал Пятница) не могла устоять на месте. Она прыгала, как сумасшедшая, и причиняла себе боль, когда опиралась на больную ногу. В конце концов она сбрасывала шину и тогда заваливалась на бок, жалобно блея.
Робинзон считал, что ее надо прикончить. Во всем мире, когда коза, овца или даже лошадь ломает ногу, ее убивают. Дело в том, что эти животные не переносят гипса и шин.
Но Пятница решил спасти Анду. Раз она не может ни ходить, ни прыгать, ни бегать, значит он ее совсем обездвижит. Он связал козочку и поместил в деревянную клетку. Сначала Анда, лежавшая на боку, пыталась освободиться и душераздирающе блеяла. Но потом она перестала сопротивляться и стала есть душистую траву, запивая ее свежей водой, которую два раза в день приносил Пятница.
Через три недели Пятница освободил ее. Козочка тут же попыталась убежать. Но ее мышцы атрофировались. Она шаталась, как пьяная. Пришлось учить ее ходить заново. Пятница проявил неистощимое терпение. Он переставлял козочке ножки, подтягивая ее вперед, и так потихоньку водил. Она била по земле копытцами и неуклюже спотыкалась о камешки. В конце концов маленькая Анда снова научилась бегать и скакать, и было приятно смотреть, как она прыгает с камня на камень то впереди, то позади Пятницы, а тот еле за ней поспевает.
Но теперь, научившись ходить, она ни за что не хотела пастись сама! Ее можно было оставить на лугу, среди травы и цветов, или у деревца с нежной листвой (а козы любят листья больше, чем траву) — Анда блеяла, подзывая Пятницу, и ждала, когда он накормит ее из рук травой, которую сам срывал.
Пятница и Анда были неразлучны. Ночью индейца грела теплая шерсть Анды, лежавшей рядом. Днем она не отходила от него ни на шаг.
— Смотри, — говорил он Робинзону. — Позже, когда у нее появится молоко, я не буду ее доить, как мы делали раньше, она будет кормить меня, как мамочка.
И от этой мысли он радостно смеялся. Робинзон слушал его с некоторой ревностью, так как чувствовал себя в стороне от великой дружбы, которая связывала Пятницу и козочку.
— После взрыва, — сказал он, — ты решил, что все теперь будут свободны на Сперанце и больше не будет домашних животных. Почему же ты удерживаешь Анду?
— Анда вовсе не домашнее животное, — с достоинством ответил Пятница. — Она свободна. Она со мной, потому что любит меня. В тот день, когда ей захочется уйти, я не буду ей мешать.
Однажды утром Пятница проснулся с ощущением, что пока он спал, что-то произошло. Анда была рядом, как обычно, но, посмотрев на нее, Пятница заметил на ее мордочке необычное выражение. Потом он учуял исходивший от нее запах, сильный запах козла! Он ничего не сказал, но думал об этом весь день.
