Но Лотта по-прежнему качает головой и беззвучно шевелит губами. Как автомат, который не может остановиться. Выглядит это довольно страшно.
Поэтому отец спешит отвести глаза и говорит:
— Ты привыкнешь к новой жизни гораздо быстрее, чем тебе кажется. Злые мачехи бывают только в сказках. Короче, Луизерль, я уверен, что могу на тебя положиться. Ты же самый разумный ребенок на свете! — Он смотрит на часы. — Так, а теперь мне пора! Сегодня я разучиваю с Лузером вокальную партию Риголетто. — И он выбегает в прихожую.
Лотта сидит как громом пораженная.
Господин Пальфи напяливает шляпу на свою артистическую голову. И тут из комнаты доносится вопль:
— Папа!
Это звучит так, словно там кто-то тонет.
В гостиной утонуть нельзя, думает господин Пальфи и спешит прочь. Ведь он уже опаздывает! Ему еще предстоит работа с певцом Лузером!
Лотта очнулась от оцепенения. Но даже в отчаянии она сохраняет свою практическую сметку. Что же теперь делать? Что-то же делать надо, это не подлежит сомнению. Нельзя допустить, чтобы отец женился на чужой женщине, ни в коем случае! Ведь у него же есть жена. Пусть даже они живут врозь! Девочка ни за что не потерпит новую мать, ни за что! У нее есть своя мама и она любит ее больше всех на свете!
Наверное, мама могла бы помочь. Но ей нельзя ни о чем рассказывать. Нельзя выдать ей великую тайну двух девочек, но тем более нельзя позволить отцу взять в жены фройляйн Герлах.
Остается только один путь. И этим путем Лоттхен должна пройти сама.
Она берет телефонную книгу. Листает ее дрожащими пальцами. «Герлах». Герлахов не так уж много. «Герлах, Штефан, ген. дир. Венских гостиниц. Тов. с огр. отв. Кобленцаллее 43». Папа на днях говорил, что отцу фройляйн Герлах принадлежат рестораны и гостиницы, и даже отель «Империал», где они каждый день обедают. Кобленцаллее 43.
Выслушав объяснения Рези, как попасть на Кобленцаллее, Лотта надевает шляпу, натягивает пальто и говорит:
— Я ухожу.
— А что ты там забыла, на Кобленцаллее? — с любопытством осведомляется Рези.
— Мне нужно кое с кем поговорить.
— Только возвращайся поскорее!
Лотта кивает.
Горничная с улыбкой входит в элегантную комнату фройляйн Герлах.
— Там явилась какая-то девчушка. Хочет с вами поговорить. Совсем маленькая.
Фройляйн Герлах только что покрыла ногти блестящим лаком и теперь машет руками, чтобы лак поскорее высох.
— Маленькая девочка?
— Ее звать Луиза Пальфи.
— А-а! — протяжно произносит фройляйн Герлах. — Ведите ее сюда!
Горничная исчезает. Молодая дама поднимается. Подходит к зеркалу и с трудом выдавливает улыбку на хмуром и напряженном лице. Луиза Миллер является к леди Мильфорд[2], с удовольствием думает она, так как неплохо образована.
При появлении девочки фройляйн Герлах отдает горничной распоряжение:
— Принесите-ка нам шоколаду! И вафли с начинкой! — Затем она нежно обращается к гостье: — Как мило, что ты навестила меня! Вот, сразу видно, до чего я невнимательна! Мне давно уже следовало пригласить тебя! А ты не хочешь раздеться!
— Спасибо, я ненадолго.
— Ах, вот как! — Фройляйн Герлах ни за что не хочет расстаться со своей приветливо-покровительственной миной. — Но хоть присесть у тебя, надеюсь, есть время?
Девочка присаживается на краешек стула, не сводя глаз с хозяйки.
Та уже чувствует всю глупость положения. Но держит себя в руках. Для нее многое поставлено на карту. На карту, которую она хочет выиграть и выиграет, во что бы то ни стало.
— Ты случайно оказалась в этих краях?
— Нет, мне надо вам кое-что сказать.
Ирена Герлах улыбается чарующей улыбкой.
— Я вся во внимании. Так в чем же дело?
Лотта соскальзывает со стула и, стоя посреди комнаты, заявляет:
— Папа сказал, что вы хотите за него замуж.
— Он в самом деле так сказал? — Фройляйн Герлах заливается звонким смехом. — А не сказал ли он, что это как раз он хочет на мне жениться? Однако, это уже второй вопрос. Итак, Луизерль, все верно, твой папа и я, мы хотим пожениться. И я уверена, что мы с тобой непременно поладим. Я просто убеждена. А ты нет? Подумай, стоит нам немножко пожить вместе и привыкнуть друг к другу, и мы станем лучшими подругами. Мы обе приложим все усилия. Вот тебе моя рука!
Девочка отшатывается и отвечает очень серьезно:
— Вы не можете выйти замуж за папу!
Малышка и впрямь слишком далеко заходит.
— А почему это?
— Потому что нельзя.
— Не слишком исчерпывающий ответ, — язвительно замечает фройляйн Герлах, понимая, что добром тут явно ничего не добьешься. — Значит, ты намерена запретить мне выйти замуж за твоего папу?
— Да!
— Ну и ну! — Молодая дама в крайнем раздражении. — Я вынуждена просить тебя немедленно отправиться домой. Я еще подумаю, говорить ли твоему папе об этом, более чем странном, визите. И если я ничего ему не скажу, то только чтобы не создавать серьезных препятствий для нашей будущей дружбы, на которую мне все-таки хотелось бы надеяться. Всего хорошего!
В дверях девочка еще раз оборачивается и говорит на прощание:
— Оставьте нас, пусть все будет так, как есть, очень, очень прошу вас!..
И фройляйн Герлах осталась одна.
Все ясно и выход есть только один. Во что бы то ни стало добиться брака. А потом позаботиться о том, чтобы ребенка отдали в интернат. Непременно! Помочь тут может только строгое воспитание, только чужие руки.
— Что вам?
Горничная стоит с подносом.
— Я принесла шоколад и вафли! А где же девчушка?
— Катитесь к чертовой бабушке!
Поскольку господин капельмейстер сегодня дирижирует в Опере, к ужину он не пришел. И, как всегда в таких случаях, Рези ужинает за компанию с Лоттой.
— Что-то ты сегодня совсем ничего не ешь! — укоризненно замечает Рези. — Ну и вид у тебя — тютелька в тютельку привидение, просто жуть берет. Что стряслось-то?
Лотта мотает головой и молчит. Экономка берет девочку за руку и тут же в испуге разжимает пальцы.
— Да у тебя жар! Сию же минуту ступай в постель! — Причитая и шмыгая носом, она относит обессилевшего ребенка в детскую, раздевает и укладывает в постель.
— Только папе ничего не говори! — бормочет девочка. Зубы ее стучат. Рези обкладывает Лотту подушками. Затем мчится к телефону, звонить господину надворному советнику Штроблю. Старый доктор обещает прийти немедленно. Он взволнован не меньше Рези. А Рези звонит в театр.
— Ладно! — обещают ей там. — В антракте мы все передадим господину капельмейстеру.
Рези опять несется в детскую. Лотта мечется в жару и лепечет что-то путаное, непонятное. Одеяла и подушки валяются на полу.
Скорей бы пришел господин Штробль! Что делать? Компрессы? Но какие? Холодные? Горячие? Мокрые? Сухие?
В антракте господин капельмейстер, облаченный во фрак, сидит в артистической уборной у сопрано. Выпив по глоточку вина, они говорят о делах. Люди театра всегда говорят о театре. Вот и сейчас тоже. Вдруг в дверь стучат.
— Войдите!
Входит инспектор сцены.
— Наконец-то я нашел вас, господин профессор! — восклицает старый, вконец издерганный человек. — Звонили с Ротентурмштрассе. Ваша дочурка внезапно заболела! Господин надворный советник Штробль был немедленно о сем уведомлен и вероятно сейчас уже находится у одра больной!
Господин капельмейстер бледнеет.
— Спасибо тебе большое, Герличка, — произносит он совсем тихо.
Инспектор уходит.
— Надо надеяться, ничего страшного, — пытается утешить его певица. — У девочки уже была корь?
— Нет, — отвечает он, вставая. — Извини, Мицци! — Выйдя за дверь, он припускается бегом. Подбегает к телефону. Звонит.
— Алло! Ирена!
— Да, дорогой! Неужто спектакль уже кончился? А я еще совсем не готова!
Он быстро сообщает ей все, что только что узнал.
— Боюсь, мы сегодня не сможем увидеться!
— Ну, разумеется! Надо полагать, ничего страшного? У малышки уже была корь?
— Нет! — отвечает он нетерпеливо. — Я позвоню тебе завтра утром. — И он вешает трубку.
Раздается звонок. Антракт окончен. Опера и жизнь продолжаются.
Наконец-то спектакль кончился! Капельмейстер взбегает по лестнице в квартиру на Ротентурмштрассе. Ему открывает Рези. Она еще не успела снять шляпу, так как бегала в ночную аптеку.
У постели больной сидит надворный советник.
— Ну, как она? — шепотом спрашивает отец.
— Неважно, — отвечает надворный советник. — Но вы можете говорить нормально. Я сделал ей укол.
Лоттхен лежит вся красная и тяжело дышит. Лицо у нее болезненно искажено, как будто искусственный сон, вызванный уколом, причиняет ей боль.
— Корь?
— Какая там корь, ничего похожего, — ворчит надворный советник.
