Из-под ног, когда они выходили из кондитерской, порхнул голубь. Наверняка и он умел разговаривать. Но проверять это Шурке не хотелось.
Он представил, как они сейчас дома сядут пить чай с этими крошечными корзиночками, буше и тортиками с ноготок, и у него слюнки потекли.
Таня, видимо, думала о том же самом. Всю дорогу домой они молчали.
Перекресток с Литейным они благоразумно прошмыгнули, прячась за прохожими.
Продавщица пирожков, видно, уже распродала свой жаркий маслянистый товар: на углу никого не было.
Таня и Шурка свернули к своей парадной. Воздух сделался синим-синим, будто в нем развели чернила. Уютным светом наливались чужие окна, ласково подгоняя тех, кто еще не дома.
По лестнице Таня и Шурка поднялись с трудом. От усталости казалось, что в коробке не пирожные, а камни.
Вот наконец родная дверь, таблички с именами всех соседей. На каждой — кому как звонить. Против фамилии Тани и Шурки стояло «три длинных».
Но им не нужно было звонить — Таня отперла дверь своим ключом.
Темный общий коридор с тусклой желтой лампочкой дохнул привычными звуками и запахами. Бормотало радио, наигрывал патефон, что-то обсуждали соседки, кто-то пел, кто-то спорил.
Пахло десятью разными ужинами, которые одновременно готовились сейчас на общей кухне. Кто-то кипятил белье, пахло горячей мыльной пеной. Пахло старыми вещами, навеки сосланными в общий коридор из всех комнат: велосипедами, санками, сундуками, корытами. Шурка и Таня давно научились обходить их, не задевая даже в темноте.
Одно было не таким, как обычно.
Они остановились перед своей дверью.
— Что это?
На двери белела узенькая полоска бумаги с залихватской и неразборчивой сиреневой росписью.
Шурка потрогал красную сургучную печать. Она висела на двух веревочках. И полоска, и веревочки соединяли дверь с косяком, так что нельзя было открыть дверь, не порвав полоску и не сломав печать.
— Не трогай, Шурка! — остановила брата Таня. — Мы же не знаем, что это такое.
— Мама, ты там? — забарабанил в дверь Шурка.
Прислушался. Тихо.
— Мама! — застучал он уже ногой.
Скрипнула дверь напротив. Старуха, с которой никто не дружил, высунула седую косматую голову:
— Уходите отсюда! Быстро уходите! — испуганно зашептала она.
— Почему? Где мама? — громко спросила Таня.
— Я же передала вам кошелек. Спасибо скажите, что вторая дверь их запутала.
— Кого?
— К тетке своей идите, сказано вам. Я сделала всё, что могла. Хватит с меня неприятностей.
Дверь лязгнула, изнутри трижды повернулся ключ, старуха заперлась.
— Совсем уже… — рассердилась Таня.
— Где мама?
— Пошли пока на чердак, — предложила Таня. — Чего еще остается. Там маму подождем.
— Я есть хочу, я уста-а-ал, — заныл Шурка.
— На работе, наверное, задержалась.
Таня потянула брата за собой.
По пути сняла со стены ключ от чердака: он тоже был общим, как и кухня, ванная и туалет. Соседи брали ключ по очереди, когда отправлялись повесить выстиранное белье или снять высохшее.
— Давай ей на работу позвоним, — ныл Шурка.
— У нее теперь другая работа, забыл? И номер она нам не оставила.
— А Бобка?
Их шаги звонко отдавались от ступеней, стен и потолка, еще сохранившего остатки лепных фигур.
— С мамой, где же еще, — пробормотала, запыхавшись, Таня. — Она его после работы забрала из садика. И они вместе пошли к кому-нибудь в гости.
Дети поднялись на чердак, отперли люк. Простыни, пододеяльники, наволочки отозвались вздохом.
Таня втащила Шурку внутрь.
— Темно, — проворчал он.
— Зато почти тепло. А глаза скоро привыкнут. Садись сюда, на ящик. Этот — будет стол. А эта газета — скатерть.
Таня разгладила забытый кем-то шуршащий лист. Со страницы большие буквы кричали о шпионах, вредителях, о трудовых советских победах. Таня поставила на нее коробку с пирожными. Развязала ленточки.
Нежный вид пирожных заставил забыть обо всем.
— Я вот это буше, — сказал Шурка.
— А мы руки не помыли.
Шурка обтер руки о пальто. Встретил укоризненный взгляд сестры, вздохнул.
Таня подошла к окну, отперла его, собрала с подоконника немного снега. Себе и брату. Пальцы вмиг стали красными, от холода заболели. Но ощущение чистоты успокоило обоих.
Шурка съел буше, Таня — трубочку с кремом. Таня — эклер, Шура — корзиночку. Бутылку лимонада они по очереди передавали друг другу.
— Таня, а Таня… — начал Шурка. Но Таня вдруг кинулась всем телом вперед, захлопнула коробку. В ту же секунду шум множества крыльев обрушился на них, вздымая пыль.
На чердаке жили голуби.
— Пошли вон! — закричала Таня, размахивая руками.
Голуби осели на пол трепещущим серым покрывалом. Они недовольно гудели в нос:
— Кто такие? Что такое? Сидят едят. Сидят едят! У нас сидят! Наше едят!
— Ничего это не ваше! — крикнула им Таня.
— Наше, наше, наше!
— Мы вас обижать не будем, посидим, дождемся маму и уйдем.
— Одни! Одни! Одни! — обменялись мнением голуби. Среди них всегда царило согласие.
— И вовсе мы не одни, — возразил Шурка.
— Мы посидим и уйдем, — объяснила Таня.
— Знаем таких. Сперва временно, а потом постоянно. Вы с кем? Вы кто?
Пришлось объяснить про Черного Ворона. В сердце у Шурки зажглась надежда: может, голуби знают?
— Возмутительно! Возмутительно! Возмутительно! — забулькали они. Но неясно было, к кому или чему это относилось.
— Так вы знаете, где Черный Ворон?
— О! О! О!
— Знаете или нет?!
— У! У! У!
— Вот тупые, — рассердилась Таня. — Злобные и тупые.
— Мы можем обменять эти сведения на пирожные, — встрял Шурка. И зря.
Голуби взвились в воздух, хлопая крыльями. В воздухе, казалось, нечем стало дышать.
— Отдай! Наши! Мы здесь живем! Всё наше!
Клювы и крылья ударяли больно.
Таня сдернула с веревки чье-то махровое полотенце и принялась вращать им как пропеллером.
Голуби шарахнулись прочь.
— Наше! Наш чердак! Наш! Наш! Наш! — гудели они с безопасного расстояния.
— Это мы еще посмотрим!
Таня подняла кусок доски и кинула в голубей.
Они отпорхнули еще дальше. Теперь в темноте слышался только гул, слов было не разобрать.
Шурке всё это надоело. Он хотел обратно в тот мир, где воробьи чирикают, вороны каркают, сороки трещат, а голуби воркуют. Где мама, папа и Бобка дома.
Таня крепко обняла его. Они вжались в угол, обняв друг друга. Вглядывались в темноту, чтобы не пропустить внезапный вражеский маневр. Но голуби то ли спали, то ли хорошо притворялись. Темнота была полна теней, шорохов, вздохов, лунный луч слепо трогал всё, что подворачивалось. Тени медленно и нестрашно ходили по стенам и потолкам. Они словно вливались в глаза, заполняя изнутри. Они текли, текли, текли…
Первое, что увидел Шурка утром, была пустая коробка, перемазанная кремом. К следам крема прилипло несколько сизых перьев.
— Гады!
Шурка пнул коробку ногой. Но голубей и след простыл: они разлетелись по своим сорным дневным делам.
Таня спала, натянув до подбородка боевое полотенце, носки ботинок торчали из-под него.
— Танька, — потормошил Шурка сестру и засмеялся: — Вот нам от мамы сейчас влетит.
— Чего? — Танька вытянула ноги и заохала: — Ой, гвоздики в ногах… Ужас! Мы что, всю ночь здесь просидели?
— Мама небось сама не своя там. Соседей на ноги подняла. Милицию вызвала. В больницы звонит.
— Ужас какой! Бежим скорее!
К их огромному облегчению, на двери не было больше ни таинственного листка с чьим-то автографом, ни печати на веревочках.
Шурка с облегчением засмеялся.
Таня вставила ключ.
Ключ не подошел.
Она и Шурка уставились на него, как будто надеясь прочесть ответ в его бороздках.
Вдруг их дверь отворилась сама. Изнутри. На пороге стояла тетя Рита в халате. На голове у нее были бигуди.
— А вам чего? — мрачно выплюнула она.
— Мам-мммм-ма… — тихо завыл Шурка.
— Где наша мама? — спросила Таня, стараясь заглянуть за тетю Риту.
Комната родителей выглядела как вчера утром. Только одежда на вешалке была чужой. На комоде стояли чужие фотографии. А на кровати, под чужим красным одеялом, лежал дядя Коля, муж тети Риты.
— Мама твоя где? — ощерилась в улыбке тетя Рита. — Дурная ты или дурочку разыгрываешь? Пошли вон отсюда, а то милицию позову.
— Моя скрипка, — проговорила Таня помертвевшими губами: ее глаза остановились на футляре, прислоненном к печке.
— Ничего тут твоего больше нету. Мы тут теперь живем. Всё теперь наше.
— Отдай ей пиликалку, тебе она зачем, — лениво отозвался с кровати дядя Коля. — На улицах за копейку играть, может, будут, сиротки.
Дверь перед носом Тани захлопнулась.
