Но тут Анника преподнесла восхитительную новость: Пиппи приглашена на чашку кофе.
— На чашку кофе… я? — вскричала Пиппи и на нервной почве, вместо куста роз, о котором, собственно говоря, и шла речь, стала поливать из лейки Томми.
— О, как все это будет! Ой, как я волнуюсь! Подумать только, а что, если я не смогу как следует вести себя?
— Нет, ты точно сможешь, — утешила ее Анника.
— Не будь так уверена в этом, — сказала Пиппи. — Я, конечно, попытаюсь, можешь не сомневаться, но я много раз замечала, что людям не нравится, как я себя веду. И это несмотря на то, что я стараюсь вести себя как нельзя лучше. На корабле мы никогда не придавали этому большого значения. Обещаю, что буду стараться изо всех сил и вам не придется стыдиться меня.
— Чудесно! — сказал Томми и помчался как стрела вместе с Анникой домой под дождем.
— В три часа пополудни, не забудь! — крикнула Анника, выглядывая из-под зонтика.
Ровно в три часа пополудни по лестнице дома семейства Сёттергрен поднималась весьма изысканная фрёкен. Это была Пиппи Длинныйчулок. Свои рыжие волосы она, в виде исключения, распустила, и они, словно львиная грива, падали ей на плечи и спину. Она размалевала свои губы ярко-красным фломастером, а к тому же еще намазала сажей брови. Так что вид у нее был почти грозный и внушающий страх. Красным же мелком она размалевала также ногти, а туфли украсила огромными зелеными бантами.
— Похоже, я буду самой шикарной на этом пиру, — удовлетворенно пробормотала она себе под нос, когда звонила у дверей.
В большой комнате семейства Сёттергрен сидели три важные дамы, а также Томми с Анникой и их мама. Стол был великолепно накрыт, а в камине горел огонь. Дамы спокойно и тихо беседовали между собой, а Томми и Анника, сидя на диване, рассматривали альбом. Все было так мирно!
Но внезапно мир был нарушен.
— К оружииииииию!
Пронзительный командный окрик раздался из прихожей, и в следующий миг на пороге уже стояла Пиппи Длинныйчулок. Она закричала так громко и так неожиданно, что дамы просто подскочили.
— Отряд, вперед МАРШ! — раздался следующий окрик, и Пиппи, чеканя шаг, подошла прямо к фру Сёттергрен.
— Отряд, СТОЙ!
Она остановилась.
— Руки вперед, АТЬ, ДВА! — закричала она и обхватила обеими руками руку фру Сёттергрен, которую начала сердечно трясти.
— Колени СОГНУТЬ! — снова закричала она и сделала красивый книксен.
Потом, улыбнувшись фру Сёттергрен, Пиппи приветливо сказала:
— Вообще-то я зверски стеснительная, так что если бы я не отдавала приказания самой себе, то просто осталась бы в прихожей, тряслась бы от страха и не посмела бы войти.
Затем она ринулась к другим дамам и расцеловала их в обе щеки.
— Шармонт, шармонт[6], какая честь для меня, — сказала она, потому что слышала, как один шикарный господин говорил однажды при ней эти слова одной даме.
Потом Пиппи уселась в самое лучшее кресло, какое только попалось ей на глаза. Фру Сёттергрен предполагала, что дети поднимутся наверх, в комнату Томми и Анники. Но Пиппи спокойно продолжала сидеть, потом ударила себя рукой по коленям и, бросив взгляд на накрытый кофейный стол, сказала:
— В самом деле, это выглядит ужасно аппетитно. Когда сядем к столу?
Но тут вошла служанка Элла с кофейником, и хозяйка дома пригласила гостей:
— Прошу к столу!
— Чур, я первая! Я первая! — вскричала Пиппи и в два прыжка очутилась у стола.
Она разом сгребла со стола столько пряников, сколько могло поместиться на тарелке. Она швырнула пять кусков сахара в свою кофейную чашку, вылила в ту же чашку полсливочника и двинулась со своей добычей обратно к креслу прежде, чем дамы успели даже подойти к столу.
Вытянув вперед ноги, Пиппи поставила тарелку с пряниками на пальцы ног. Затем, бодро макая пряники в кофе, принялась впихивать их себе в рот, да столько, что не могла вымолвить ни слова, как ни старалась. Одним движением руки она опустошила целую тарелку с пряниками. Затем поднялась, ударила в тарелку как в бубен и подошла к столу, чтобы посмотреть, не осталось ли там еще пряников. Дамы неодобрительно смотрели на нее, но она их просто не замечала. Весело болтая, ходила она вокруг стола и хватала пряники то тут, то там.
— Как все-таки мило с вашей стороны пригласить меня, — говорила она. — Меня ведь никогда раньше не приглашали на чашку кофе.
На столе стоял также большой торт со взбитыми сливками. Посредине торта красовался кусочек красной конфетки. Заложив руки за спину, Пиппи неотрывно смотрела на этот торт. Внезапно наклонившись вперед, она схватила губами вожделенный кусочек конфеты. Но нырнула она губами в торт слишком быстро. И когда оторвала от него губы, все лицо ее было сплошь залеплено сливками.
— Ха-ха-ха! — залилась смехом Пиппи. — Теперь мы можем поиграть в жмурки, ну, в слепого козла[7]. Потому что здесь, по крайней мере, мы получаем слепого козла даром. Я не вижу ни грамма.
Высунув язык, она слизнула со своего лица все сливки.
— Да, ужасная беда случилась с этим тортом, — сказала она. — А раз торт все равно пропал, лучше всего мне его сразу съесть.
Так она и сделала. Она пошла в наступление на торт, вооружившись специальной лопаточкой, и очень скоро он весь был съеден. Пиппи удовлетворенно похлопала себя по животу. Фру Сеттергрен тем временем отлучилась на кухню и ничего не знала о беде, постигшей торт. Но остальные дамы очень строго взирали на Пиппи. Им, верно, тоже хотелось попробовать хотя бы маленький кусочек. Пиппи заметила, что у них кислый вид, и решила приободрить их.
— Не надо расстраиваться из-за такой ерунды, — утешила их она. — Главное — здоровье. А когда приглашают на чашку кофе, нужно веселиться.
Схватив сахарницу, где были кусочки сахара, она выбросила все на пол.
— Ой! — пронзительно закричала она. — Как я могла так ошибиться! Я-то думала, что там сахарный песок. Но уж если беде суждено быть, то она тут как тут. К счастью, если тебя угораздило вывалить кусочки сахара на пол, есть только один способ помочь беде — кусать сахарный песок.
С этими словами она схватила другую сахарницу, стоявшую на столе, высыпала оттуда немного сахарного песку на язык и крепко стиснула зубы.
— Классно! — проговорила она. — Если это не поможет, то уж ничто не поможет.
Затем, снова схватив сахарницу, высыпала на пол целую кучу сахарного песку.
— Заметьте хорошенько, что это сахарный песок, — сказала она. — Так что я в своем праве. Да и вообще, хотела бы я знать, на что нужен песок, хоть и сахарный, если его нельзя рассыпать?
Но тут вошла фру Сёттергрен и, увидев разбросанный и рассыпанный по полу сахар, крепко взяла Пиппи за руку и отвела ее к дивану, на котором сидели Томми и Анника. Затем она подошла к дамам, сама села рядом с ними и предложила им еще по чашке кофе. То, что торт исчез, ее только обрадовало. Она подумала, что гостям торт так понравился, что они весь съели.
Пиппи, Томми и Анника тихонько болтали, сидя на диване. Огонь трещал в камине. Дамы пили кофе, и все было снова мирно и спокойно. И как это бывает порой за чашечкой кофе, дамы начали говорить о своих служанках. Нельзя сказать, что им достались образцовые служанки. Дамы не были ими довольны, и все они сошлись на том, что держать служанок вовсе незачем. Гораздо лучше все делать самим, потому что тогда, по крайней мере, знаешь, что все сделано как нельзя лучше.
Пиппи сидела на диване и слушала, а когда дамы ненадолго замолчали, она вмешалась в разговор:
— У моей бабушки была как-то служанка, которую звали Малин. На ногах у нее были мозоли, а в остальном с нею все было классно. Пожалуй, единственно неприятное с ней было то, что, как только в дом приходили гости, она набрасывалась на них и кусала их за ноги. И лаяла! Ой, как она лаяла! По всему кварталу было слышно! Но это только тогда, когда она бывала в игривом настроении. Хотя гости не всегда это понимали. Когда Малин только-только нанялась в служанки, пришла к бабушке одна старая пасторша, и когда Малин примчалась и вонзила зубы в ее тощую ногу, пасторша так взвыла, что напугала Малин до смерти, и та от страха еще крепче вонзила в нее зубы. А потом никак не могла их вытащить, аж до самой пятницы. Так что в тот день бабушке пришлось самой чистить картошку. Но тогда-то наконец это было сделано на совесть. Она работала так умело, что, когда почистила всю картошку до конца, осталась только кожура. Ни одной картошки не было. Но после той пятницы пасторша никогда больше к бабушке не заявлялась. Она просто шуток не понимала. Как тут не пожалеть Малин, которая так любила шутить и веселиться! Хотя, пожалуй, и она иногда обижалась, да, и она тоже, уж этого у нее не отнимешь. Однажды, когда бабушка заехала вилкой ей в ухо, она целый день дулась.
Посмотрев вокруг, Пиппи приветливо улыбнулась.
