“Это потом. А сперва был другой жребий! Вот тогда-то в самом деле все было честно, по-солдатски… Если бы короткий стебелек выпал тебе, ты прыгнул бы со скалы?”
“Я… наверно, да. Куда деваться-то…”
“А т о т струсил”.
“Он маленький…”
“Он солдат”.
“Он… не так уж и струсил. Он потом прыгнул бы, если бы мы не решили спросить судьбу”.
“Чушь это! Такая судьба – индейка… Вернее, глупая водяная курочка. Первый раз – там была настоящая судьба. Ты не должен был спасать Зорко”.
“Сидеть и слушать, как он зовет?.. Значит, я убил бы его”.
“А клятва? А воинский долг?”
“А Зорко… Я полюбил его, как брата. А старик говорил, что Бог – это любовь. И в древних книгах написано так же…”
“Ну и что?”
“Разве можно убивать Бога? Пускай даже из-за воинского долга…”
“А империя? К н е й у тебя нет любви?”
Лён прислушался к себе. Есть любовь к Империи?.. Что такое вообще И м п е р и я? Бронзовые драконы на знаменах? Высокий, в полный рост, портрет Его величества в парадном зале? Книги о подвигах славных полководцев? Щемящий душу марш офицерского полка “Черные кавалергарды”?.. Да, это он любил. По правде…
“Но я не знаю, что важнее? Любовь к империи или любовь к брату?”
“Тогда… ты не гвардеец”.
“Вот поэтому я и ухожу из школы. Сделаю, что должен – и уйду. Так мне и надо…”
Лодка подпрыгивала на маленьких гребешках, тихо урчал мотор. Береговые огни бежали назад и становились все реже. По берегам громоздились темные склады и цистерны, мерцали на рельсовых стрелках синие фонарики. Лейтенант вел суденышко в какую-то глухую бухту. Лён кутался в его плащ и думал, думал…
И вздрогнул – резиновый нос уткнулся в плавучий бак. Похоже, что из воды торчала железная бочка с откинутой крышкой.
– Прошу, суб-лейтенант…
Оказалось – не бочка, а люк полупогруженной маленькой субмарины…
Внутри было уютно, только непривычно пахло чем-то вроде нитроклея.
Лейтенант и пожилой старшина в берете усадили Лёна в узкое кресло, в закутке между изогнутыми разноцветными трубами. Дали термос с горячим какао. Хлопнула крышка, мелко задрожала переборка.
“Кажется, погружаемся”, – подумал Лён. И вдруг вспомнил сказку про месяц. Как он, этот месяц, погружается в океан и плывет под водой к другому берегу, чтобы там опять выбраться в небо.
Плывет, как эта маленькая субмарина…
Интересно, какого она цвета? Может быть, желтая, как месяц? Есть модная песенка про желтую субмарину. У Лёна завертелась в голове мелодия.
В школе такие песенки не одобрялись, начальство считало, что воспитанникам полезнее марши и торжественные увертюры. Но все же нынешняя музыка в школу просачивалась. Ведь не отберешь у всех подряд транзисторы и плейеры…
Если вспомнить по правде, вовсе не было в гвардейской школе стопроцентной уставной чинности. А было всякое: и анекдоты, от которых с непривычки полыхали уши; и самовольные отлучки старших курсантов к девицам; и тайное приставание больших воспитанников к маленьким; и ночные пиршества в спальнях, когда крепко спит подвыпивший дежурный унтер… Просто все это забывалось, когда под торжественный бой барабанов выплывали на правый фланг знамена. Все в тот миг казалось неважным, кроме одного: готовности к геройству…
Лёна качнуло – субмарина замедлила ход. Замерла. Затем – урчание воды в шлюзе, мигание плафона, толчок воздуха из открывшегося люка…
– Прошу, суб-лейтенант… Оставьте плащ в кресле…
Бетонная камера, ведущий вверх коридор. Еще коридоры. Все светлее и шире. Ковровая дорожка… Овальная дверь…
Зорко ушел крадучись. Когда солнце было у горизонта.
До товарной станции он добрался на автобусе. На стрелках уже горели огни.
Знакомый путь – рельсы, вагонные колеса, камни, колючки…
Когда ему еще там, в интернатском городке, объясняли эти сложности – как добраться, отыскать подвал, дождаться, когда появится капсула с запиской – Зорко спросил с удивлением:
– А зачем все так… будто в шпионском кино? Прямо игра какая-то…
Лысый добродушный инструктор, который заведовал креслом и шлемом ЭГШ, с удовольствием согласился:
– Именно как в фильме. Именно как игра, ты отлично это подметил. Лишь такой способ не придет в голову противнику. Если кто-то что-то заметит, решит: мальчик просто играет. Все другие каналы связи – под угрозой перехвата…
– А когда вернусь, меня точно поселят в Гарвиче?
– Мальчик, мы же договорились! Если не хочешь в лицей или военную школу, выберем тебе семью с приемными родителями. Они будут любить тебя как родного…
– И пусть будет брат или сестра. Лучше брат, старший…
– Как скажешь.
Хорошо, когда есть старший брат. Заступник. Был бы он здесь, в интернатском городке, никто бы не дразнился, не приставал…
Но брата не было. И жизнь была несладкая. Он часто плакал, вспоминая родителей, а плакс в интернате не любили… Потом, правда, научился он притворяться…
Только на школьных занятиях он отводил душу: на уроках прикладной стереометрии и в компьютерном классе. Изображения фантастических пространств (Зорко называл их “многоглубинные”) послушно изменялись и перестраивались даже не от нажатия клавиш, а просто по мысленному приказу.
Конечно, это заметили. Директорша ахала: “Какой своеобразный ребенок!” А однажды…
Сперва сказали: надо съездить в поликлинику, проверить внутричерепное давление. “Ты ведь жаловался, что плохо спишь…” А там этот лысый, веселый. Звали его просто и односложно: Майкл…
Зорко все понял очень быстро. Да он готов помочь славной повстанческой армии йоссов. Да он понимает, что борьба за свободу – великое дело. Борьба с теми гадами, из-за которых погибли мама и папа…
– Не думайте, что я такой уж плакса! Если надо, я выдержу! Я могу пять секунд продержать ладонь над свечкой, на спор…
– Ты храбрый мальчик, Зорито. Недаром ты сын поэта Зора Данко Коржича, подарившего йоссам такую славную песню:
Мы веками решаем с врагами наш спор,
Ничего не дороже свободы и гор…
Зорко проглотил гордую слезинку.
– Но ты должен запомнить, Радослав Зор Коржич: теперь ты не просто мальчик. Ты повстанец. Ты выполняешь важнейшее задание… Ты готов дать клятву?
– Да, господин Майкл! – Зорко показалось на миг, что на нем не казенные интернатские брюки и курточка, а шитая серебром форма легендарных горских волонтеров.
– Тогда подпиши эту бумагу…
В этот раз Зорко не боялся крыс. Вернее, просто не думал о них. Он думал о городке Гарвиче, где однажды он был с мамой и папой. Городок был старинный. Крутые арки каменных мостов над ущельями, древние церкви, тяжелые башни и зубцы желтой крепости, черепичные острые крыши… Ленивые кошки, спящие прямо на брусчатых мостовых. Сказка и покой…
Гарвич лежал высоко в горах. Имперская пехота и танки никогда не доберутся туда. На горных дорогах – заслоны йосских отрядов. Йоссы – прирожденные лыжники и стрелки. Об этом есть тысячелетние легенды. Еще никто не мог завоевать йоссов…
А бомбить Гарвич имперские самолеты не посмеют – в городке мирные жители, будет международный скандал. Хотя… даже интернатский городок один раз обстреляли ракетами. Потом говорили – по ошибке. Приняли, мол, за йосскую военную базу. Зорко тогда держался молодцом, а его обидчики верещали и отпихивали друг друга от тесной двери в убежище.
“Да не ври, не был ты молодцом. Тоже чуть не напустил в штаны…”
“Но все же не пищал и не лез вперед…”
А Гарвич, может, и не тронут. По крайней мере хотелось так думать. И казалось Зорко, что там притихнет его тоска. Особенно, если найдутся добрые люди и возьмут в свой дом… Особенно, если будет брат… Особенно, если такой, как Лён…
Не надо про Лёна. Сразу слезы к горлу…
Но вес же хорошо, что они расстались не врагами.
Но и не друзьями.
И главное – расстались. Навсегда…
Зорко всхлипнул и полоснул во воде снятыми сандалиями – скользкая гадина коснулась ноги. В свете фонарика блестящее крысиное тело метнулось зигзагом. Все равно не страшно…
Вот и труба с вентилем. Было написано, что здесь надо ждать…
– А вы слегка задержались, Радослав Зор Коржич. Мы уже стали тревожиться. Ну, ничего…
При первом слове Зорко вскрикнул от неожиданности. Человек – в сером камуфляже и почему-то в такой же пятнистой маске – выступил из темноты.
– Не бойтесь. Маска – это дань инструкции. Пошли…
Зорко вышел из воды на гранитные ступени. Дальше была узкая дверь, полутемный коридор. Он уходил во мрак. На полу – узкие рельсы. На рельсах – круглый вагончик со светящимися окошками. Откинулась изогнутая дверца.
– Садитесь, Зор…
