– Идите отсюда, – раздраженно сказала мама. И уже поспокойнее добавила: – На кухню идите. Александр, зажги керосинку.
Мы ели лапшу быстрого приготовления «Роллтон», пили кофе с шоколадными конфетами. Конфеты были старые и, как выразился Александр, зачерствели, так что приходилось их грызть, как сухарики.
– И откуда такие взялись? – удивлялся брат.
Мама сказала, что нашла в шкафу.
– Им, наверно, лет двадцать, – гундосил Дед. Рот его был набит, кажется, одновременно и лапшой, и шоколадом. Он уже успокоился и, как всегда, наворачивал за обе щеки. Если меня в Деде что-то и злит, так это его способность не терять аппетита ни при каких условиях. Впрочем, как выяснилось, я и сама еще как проголодалась.
Было еще не поздно, но в абсолютно темном и холодном доме, без телевизора и компьютера, делать нечего. Мы решили ложиться спать. Дед оставался у нас, хотя его беспокоило, что он не смог предупредить маму (связь тоже не работала). Но идти по морозу через обесточенный город было немыслимой глупостью.
– Ладно, надеюсь, догадается. Не первый же раз остаюсь. К тому же элементарная логика подсказывает именно эту версию.
Дед обосновался на раскладном кресле в комнате Александра.
Я сообщила, что буду ночевать с ними, в другом кресле. Мама сначала возмутилась, сказала, что я уже взрослая девочка и это неприлично. Но я настаивала, и она махнула рукой. Тем более Дед заявил, что втроем в одной комнате будет гораздо теплее. Это ему тоже подсказала «элементарная логика».
Согреваясь под одеялом, я еще думала, о чем мы будем разговаривать, что обсуждать. Но язык во рту сделался тяжелым и неповоротливым, веки тоже отяжелели. Я засыпала. Этот бесконечный день все же заканчивался. Слава богу, что заканчивался. Сегодня больше не случится ничего плохого. По крайней мере, со мной.
5. Рождественские истории
В последний день перед каникулами мороз отпустил и пошел долгожданный снег. Повалил еще с ночи. И когда мы добрались до школы, его тяжелые хлопья уже облепили деревья, улицы, машины, крыши домов. Наш школьный парк приобрел наконец предрождественскую уютную сказочность. И конца-краю снегопаду не предвиделось.
Мы любовались побелевшим Городом из окна актового зала, где помогали наряжать огромную – до высокого старинного потолка елку. У нас в гимназии елка всегда была настоящая. Наряжать ее поручили тем семиклассникам, кто не участвует в завтрашнем рождественском представлении для малышей. Чтоб тоже не отлынивали от общего дела. А мы и не отлынивали. Кто как, а я люблю наряжать елку. Особенно школьную, разлапистую, вершина которой упирается в потолок. Чтобы нацепить на макушку звезду, Дед и Томас лазили по стремянке. А мы с Милкой развешивали огромные синие и золотые шары, узорчатые (наверное, очень старые) гирлянды, где пониже. Электрогирляндой занимались старшеклассники. Но они уже убежали. Что им эти малышовые любования наряженной елкой или заснеженным Городом.
– И чего вы радуетесь этому снегу? – Дед встал на подоконнике в полный рост. – Элементарная логика подсказывает, что после таких снегопадов всегда провода рвутся. Особенно если снова мороз ударит и они обледенеют. Вот и останемся опять без света! Напрасно первоклашки будут кричать: «Раз, два, три – елочка, гори».
– Ну тебя, Дед, – поморщилась Милка. – Какой же ты неромантичный! Погляди, красота какая новогодняя. И как только поэтическая душа Марты выдерживает тебя, дуболома этакого?
Пока я решала, стоит ли дуться на Милку и за что именно: всуе упомянутую мою поэтическую душу или же названного дуболомом Деда, – обижаться перехотелось. Томас-Альбинос рассудительно заметил, что провода, может, и не оборвутся, а вот обстреливать город в такую погоду уж точно не станут: с десяти метров никакой видимости.
Неизвестно, как добился этого директор Силик, но никаких последствий дерзость Томаса во время «листовочного ЧП» не имела. В общем, все у нас четверых было отлично: ни одного «неуда» в полугодии (и с алгеброй у меня сладилось), прекрасная рождественская елка, а впереди – две недели каникул, две недели свободы!
К тому же мне еще и приз на Евроелке получать! Хотя это меня почему-то не слишком радовало. Мало того, что не хотелось пожимать жабью руку мадам Тод после всего, что я о ней узнала. Но и вообще мучила меня какая-то непонятная тревога. Дед категорически отказался идти со мной на праздник. Не помогли даже уговоры и мое трехчасовое непробиваемое молчание. В общем, на елку пойду я с братом Александром. Он почему-то очень обрадовался моему предложению. И, если честно, этот его энтузиазм вызывал беспокойство.
Позавчера недалеко от гимназии я видела его с незнакомым молодым дядькой. А они меня не видели. Вроде и не было никакой причины, но, заметив Александра сидящим с незнакомцем на лавочке, я спряталась в беседке. В общем, подслушивала, если уж говорить прямо.
– С листовками дело было непродуманное, даже вредное, – говорил дядька. – Хорошо, директор ваш, Силик, мужик нормальный, помог. Ты сам больше не лезь, иначе докуролесишься, пропадешь без толку, а заодно и других подставишь.
– А как с этим нашим делом? Давайте выложим хотя бы в интернете, чтобы все узнали. Такое же событие, скандал будет, когда станет известно. Я бы мог хоть сегодня!
– Вот! Опять инициативу проявляешь! Думаешь, один такой умный? Не смей ничего делать сам, без разрешения. Ты ведь пойдешь с сестрой на эту благотворительную елку, где высокие гости будут?
– Ну пойду! Это-то тут при чем? Не стрелять же мне в них. – Александр помолчал, а потом добавил изменившимся голосом, – Хотя и хотелось бы!
Лица брата я не видела, но очень хорошо представляла, как сжались его губы.
– Не стрелять! И не делать ничего без приказа. Все понятно?
Незнакомец поднялся и пошел в глубину парка. Александр поплелся в противоположном направлении. То есть как раз к беседке. У меня екнуло сердце от испуга: обнаруженной быть не хотелось. Но Александр вдруг резко развернулся и побежал вслед за незнакомцем. Что уж он там понял из его приказаний, я не знаю. Но спокойствия этот подслушанный разговор мне не прибавил.
До елки еще два дня. А пока можно жить беззаботно и весело.
– Права ты, Милка! Ну никакого у Деда чувства прекрасного. Зато аппетит отличный. Что бы ни было, ему главное наесться от пуза!
– А что? Зато в еде я знаю толк. Не хуже, чем ты во всяких там рифмах. А что такое рифмы? Ими сыт не будешь. – Дед ничуть не обиделся на мою подковырку.
– Хороший обед – штука стоящая, – поддержал его Томас.
И тут мне в голову пришла замечательная мысль.
– У нас же праздник, можно сказать! Полугодие закончилось. Так давайте отметим! И начать можно как раз с обеда в «Таверне на чердаке»!
Томас недоуменно присвистнул, а Милка пожала плечами: мол, неудачная шутка. И только Дед сразу все понял, и в его желтых глазах вспыхнули веселые жадные огоньки.
«Таверна на чердаке» – это клевое, но совсем не дешевое заведение в Старом городе. Мы с Дедом иногда бываем там. Потому что тихо и карточкой можно расплачиваться. Когда началась блокада, почти везде стали принимать только наличные. Но у старого одноглазого пирата Майка (которого, на самом деле, зовут Михель, и он вовсе даже не одноглазый и не старый) безналичный расчет по-прежнему в ходу. А я же не могу таскать с собой в кармане пачки марти!
Возможно, не всегда «Таверна на чердаке» такое уж тихое заведение. Говорят, вечером и по ночам там собираются расплодившиеся во время войны контрабандисты, и тогда заведение вполне соответствует своему пиратскому стилю. Но мы с Дедом ходили туда днем, когда в таверне спокойно и пусто. Одноглазый Майк всегда хорошо нас принимал: а что, наши (точнее, мои) деньги ничем не хуже контрабандистских.
– Ребята, это правда. Мы с Мартой туда захаживаем. Марта ведь у нас при деньгах, вы же знаете.
– Конечно! А все как раз из-за папиных рифм. Так что и рифмами можно пообедать, получается.
Я так легко сказала об этом, что даже сама удивилась. Раньше никогда не могла вспомнить об отце между делом. И без слез.
– Скорее не рифмами, а детективами и фильмами-боевиками.
Надо же, и Дед раньше себе такого не позволял. Милка и Томас мялись:
– Как мы, за твой счет-то…
Деда такие мелочи не занимали никогда.
– Да ладно вам, люди! Я ж конкурс выиграла, с меня причитается.
– Значит, будем, как эти, про которых в листовках – «кутить в ресторанах, когда другие голодают»? – Милка все никак не решалась.
Но дело решил Томас, отбросил со лба бесцветные волосы (недаром же Альбинос!), бесшабашно махнул рукой:
– А что ж, нам только голодать? Вот и нажремся, назло всем врагам!
И мы побежали вниз, в раздевалку, легкие и веселые. Хохочущие. Чуть-чуть притихли и сгорбились под неотступным злым взглядом Черного Иосифа. Только Деду было вроде бы наплевать. Хотя проклятый Иосиф особенно пристально изучал именно его лицо.
