– А что, были и представления? – я так поразилась, что случайно выплеснула из кружки воду на черные доски стола, попыталась в темноте вытереть черной салфеткой.
– Почему были? И сейчас идут. Особенно когда в бомбоубежище сидим. У нас целая труппа из трех человек: я и двое соседских третьеклассников. Так мы моей сестренке и другой малышне каждый раз что-нибудь показываем, чтобы не скулили во время тревоги. Они уже и сами понемножку в артисты пробуются. Только жаль, премьер давно не было.
– Кукол не хватает? – предположил Дед.
– Да нет, кукол я уже давно наловчился делать, это у меня нормально так получается. И Милка вот помогает. А вот тексты писать не могу – хоть убейте! Марта, а может, у тебя получится? Все-таки победитель литературного конкурса и писательская дочка.
Я смутилась, будто меня на самозванстве поймали:
– Не знаю я, Томас, никогда не пробовала. У меня же в основном стихи.
– А и что с того, что стихи. Можно и в стихах. Алешка вон и в стихах, и так придумывал, у него получалось.
– Какой еще Алешка?
– Как какой? Вы ж с ним приятелями, вроде, были. Он в том году в нашем классе учился, когда русские школы позакрывали.
– Алекс что ли? – поразилась я второй раз за полторы минуты.
– Ну да, он же на нашей улице жил, в соседнем с моим домом, пока… все это не случилось. Мы его во дворе никогда Алекс не звали, только Алешка. Он здорово придумывал, – Томас вздохнул.
– А что ж, Гачик больше на представления не ходит? – спросила я, чтобы хоть как-то нарушить вдруг повисшую тишину.
– Так сама подумай, ему ж сейчас лет восемнадцать-девятнадцать, у него свои дела, взрослые.
– Может, на передовой?
– Может, и на передовой, давно не видел.
– А может, и не на передовой. Про него всякое болтают, – вмешалась Милка. – Будто с контрабандистами связался.
– Гачик мог, он же и в детстве со шпаной водился. Только он все-таки хороший парень. Ну а я тогда, после этой истории с обменом подарками в Санту поверил. Ведь он сделал все в тыщу раз лучше, чем я просил.
– И до сих пор веришь? – усмехнулся, но как-то не обидно, Дед.
– А ты сам, ты веришь? – чуть ли не хором и совершенно не сговариваясь, спросили я, Томас и Милка.
– Теперь уже не знаю. А поверил четыре года назад.
И Дед начал рассказывать.
Рождественская история Деда– Обычно ведь как? Пока маленький, в Деда веришь, а становишься старше, и элементарная логика подсказывает, что взрослые это все придумали.
– Постой, постой! Дед, в какого еще деда? Ты чего нас путаешь? – встрял Томас.
Дед вдруг смутился и замолчал, а я сразу все поняла. Томасу и Милке пришлось объяснять:
– А чего тут такого? Дед же из Синереченска, там русских больше половины. А у русских – Дед Мороз, а не Санта-Клаус, отсюда и Дед. Не тот, который наш Александр, а сказочный, с подарками. Да?
– Ну, да в общем, – Дед помялся почему-то, но продолжил. – А у меня как-то все наоборот получилось. Не верил я ни в волшебного Деда Мороза, ни в Санта-Клауса. Знал, что подарки папа и мама под елку кладут. Меня устраивало. К тому же и подарки всегда были хорошие, какие просил. Но тут этот соседский парень, Мишка.
– Русский, что ли? – опять вклинился с вопросом Томас. – У нас такого имени нет.
– Ну русский, русский! Ты что думаешь, все русские – черти с рогами?
– Нет конечно, мы же дружили с Алешкой! Просто интересно, а ты злишься почему-то.
Дед опять умолк, его не торопили.
– Ладно, не злюсь я. А ты не перебивай. В общем, Мишка тоже постарше был, чем я, как ваш Гачик, наверное. И такой же привязчивый. Только со шпаной не водился, наоборот, весь из себя отличник, шахматный победитель, гордость школы и радость родителей. Элементарная логика подсказывает, что и сидел бы со своими шахматами, но нет! Как прицепится такая радость, не знаешь, как и отделаться. Вот и прицепился как раз перед Новым годом. Дурак ты, говорит, что в Деда Мороза не веришь. Мишка с ним лично знаком – и тот его главное желание выполнил. Он, видите ли, до третьего класса учился плохо. В смысле не на одни «девятки» и «десятки». А для его отца все, что меньше, все равно что нуль!
– Во зануда! И как с такими родителями только ужиться! – изумилась Милка.
Дед усмехнулся:
– Вот и Мишка уже измучился. А тут как раз полугодие закончилось, табели выдали, а у него половина «восьмерки». Он от ужаса, что отец теперь совсем запилит, домой не пошел. А пошел на озеро, просто так, слоняться. Вот и послонялся. Рассказывал, что снега в тот год полным-полно было. Он мерил сугробы ботинками, бродил вокруг да около, пока другие счастливцы со своими итоговыми «шестерками» да «пятерками» крепость на озере строили и снежные бои устраивали. Замерз совсем, а ни к ребятам, ни домой не хочет. Для одноклассников он – ботаник заученный, а для отца – тупица и позор семьи.
Ходил он, ходил, и набрел на старый дом, которого никогда раньше не видел. Удивился, откуда взялся. А дверь, смотрит, приоткрытая. Он еще больше удивился: кто же в мороз дверь не закрывает. Ну и вошел, хотя уж ему-то, мальчику домашнему, всегда твердили: не разговаривай с незнакомыми, не заходи в чужие дома. Всякое может случиться! А он зашел, значит, вопреки самой элементарной логике. И сразу увидел этого, Деда. Ну, сначала-то он не понял, что это Дед, решил: просто старик. Нестрашный такой, седобородый, в ковбойке. И в комнате совсем не холодно, хотя дверь нараспашку. Комнату эту Мишка тоже описал: небольшая, дощатый стол, за которым Дед сидит. На столе – чайник горячий электрический. Часы с маятником на стене. Мишка даже испугался, когда из них кукушка выскочила и давай куковать. Никогда таких раньше не видел, только в фильмах. Да и прокуковала она двенадцать раз. Не то полдень, не то полночь, хотя на самом деле было часов пять вечера. Мишка даже на часы свои электронные посмотрел. А они не ходят. Он за мобильник, а сети нет. Вот тогда ему не по себе стало, – так он рассказывал.
Да уж, кому хочешь от такого не по себе станет. А тут еще окошки эти: глянул он в окно, а там ни озера, ни коттеджей, что вдоль берега, ни их двенадцатиэтажки, которая оттуда хорошо должна быть видна. Только бесконечное снежное поле. Снег на солнце так и сверкает. А какое солнце в пять часов вечера в конце декабря, когда дни самые короткие?
Мишка от ужаса онемел и шагу ступить не может. И тут старик говорит: «Ну что же ты, Михаил, растерялся? В мой дом могут попасть лишь те, кому это по-настоящему нужно. А если попал, проси, что хочешь. Только не зарывайся». Голос у старика такой спокойный, что Мишка почему-то сразу перестал бояться. И зарываться тоже не стал: попросил, чтобы отец его больше за оценки не ругал и еще чтобы научиться в шахматы хорошо играть. А то отец всегда выигрывает у него, а потом насмехается. Старик похвалил Мишку за то, что не потребовал себе миллион баксов или талант какой-нибудь необыкновенный. И пообещал, что так все и будет.
А дальше… Мишка уже в больнице очнулся. Так что родителям не до упреков было. Потом говорили, что он устал, пока вокруг озера круги нарезал, присел под сосной и заснул. Мороз хоть и не сильный был, а все же мороз. Хорошо, что его мальчишки большие случайно нашли, а то мог бы и насмерть замерзнуть. А так ничего страшного, только лицо и ноги немного поморозил, но безо всяких последствий. Через два дня его из больницы уже выписали. Про дом и старика, конечно, никто не поверил. Говорили, приснилось ему это, пригрезилось, с замерзающими часто так бывает. Он сначала и сам так подумал. Но после Нового года сели они с отцом в шахматы играть – и Мишка сразу выиграл, первый раз. А потом никогда больше не проигрывал. А через год стал чемпионом Республики среди юношей, а ему ведь только одиннадцать исполнилось. Ну и за оценки его больше не пилили. Потому как меньше «девятки» он не получал. Тогда Мишка и понял, что старик был Дедом Морозом.
– Значит, никто ему не поверил, а ты поверил, несмотря на всю твою элементарную логику, – усмехнулась Милка.
Я посмотрела на ее насмешливо вскинутые брови, на освещенное ломким огоньком свечи лицо и вдруг подумала, что она красивая. Такие густые и темные косы, огромные, кажущиеся черными в полумраке глаза, да и эти брови… А как-то все привыкли: толстушка и толстушка. А Дед? Он-то, наверно, еще просто не успел ни к чему привыкнуть за четыре месяца. Неужели и Дед может посмотреть на Милку моими глазами?
– Черт, свечка на меня капает, – я неловко переставила подсвечник на другой конец стола, и угол, где сидела Милка, стал совсем темным. К счастью, никто, кажется, моей хитрости не заметил. Милку и Томаса больше занимала история Деда, чем якобы капающая свечка.
– Так что, неужели поверил? – снова поинтересовалась Милка из темноты.
Дед пожал плечами:
– Сперва-то, конечно, нет. Как такому поверишь! Тем более Мишка рассказывал, что потом сколько ни искал этот домишко, так и не смог найти. И специально под Рождество и новогодние праздники ходил ведь, а ничего! Ну вот, и я не верил, а потом случилась беда. У отца моего. Я не буду рассказывать какая, ладно?
